Хорхе Борхес - Тайнопись

Без названия

Спишь. И опять просыпаешься мной.Позднее утро стирает иллюзию обновленья.Не припомнишь Вергилия? Вот они, эти строки.Все встает по местам.Воздух, земля, вода и огонь — четыре стихии греков.Имя единственной женщины в мире.Дружелюбье луны.Свежие краски атласов.Очистительное забвенье.Память, которая черкает и перебеляет.Привычки, этот залог уверенности в бессмертье.Стрелки и циферблат, делящие неуследимое время.Тончайший запах сандала.Сомненья, которые не без спеси зовем метафизикой.Выгиб трости, ныряющий в руку.Вкус винограда и меда.

Прервать чей-то сон —обычный поступок любого,чудовищный, если подумать.Прервать чей-то сонзначит втолкнуть уснувшего в беспредельныйказемат мирозданьясо всем его временем без начала и без конца.Значит напомнить ему,что он всего лишь общедоступное имяи сумма прожитых дней.Всколыхнуть его вечность.Обременить созвездьями и веками.Восставить нового Лазаря,дав ему память о прежнем.Замутить летейские воды.

Сон

Ночь поручает спящим колдовскоезаданье — распустить весь этот мир,его бесчисленные разветвленьяпричин и следствий, тонущих в бездонномкруговороте мчащихся времен.Ночь хочет, чтобы за ночь ты забылсебя, происхождение и предков,любое слово, каждую слезу,все, чем могло бы обернуться бденье,немыслимую точку геометров,прямую, плоскость, пирамиду, куб,цилиндр и сферу, океан и волны,подушку под щекою, тонкость свежих простынь…империи, их цезарей, ШекспираИ — самый тяжкий труд — свою любовьКак странно: этот розовый кружокстирает космос, воздвигая хаос.

Забытый сон

Вивиане Агиляр

Неверным утром мне приснился сон.Изо всего, что видел, помню двери,а остальное стерлось. Новый деньвобрал в себя и схоронил навекикакое-то известие, теперьнедосягаемое, словно призракслепца Тиресия, халдейский Ури лабиринты теорем Спинозы.Я прожил долгий век свой, разбираяучения философов земли.Известно мненье одного ирландца,что Бог, чей разум никогда не спит,хранит в себе любое сновиденье,и каждый сад, и всякую слезу.Неверный день, и полутьма повсюду.Пойми я, что осталось ото сна,который снился мне, и что в нем снилосьи я бы понял все.

Мчать или быть?

Где Рейн — за облаками? Вездесущийпрообраз Рейна, чистый архетип,вне времени — совсем другого Рейна —векующий и длящий вечный миг,рождая Рейн, что по немецким рощамбежит, пока диктую этот стих?Так поколениям внушал Платон,которого оспорил Уильям Оккам.Он бы сказал, что Рейн (происходящийот слова "rinan", то бишь "мчать") — всего литьпустая кличка, данная людьмистремнине вод, катящих век за векомот снежных шапок до приморских дюн.Что ж, может быть. Пускай они решают.Кем стану я — еще раз повтореньемлучистых дней и сумрачных ночейс их радостями книг, любви и песени тяготами страхов и надежд?Или другим, тем потаенным ликом,чью смутную, растаявшую теньсейчас пытал в нетерпеливых стеклах?За гранью смерти, может быть, узнаем,кто мы взаправду — слово или суть.

Праведники

Тот, кто возделывает свой сад, как завещал Вольтер.Кто благодарит эту землю за музыку.Кто счастлив, найдя этимологическое сродство.Двое служащих в южном кафе за молчаливыми шахматами.Гончар, заранее взвесивший цвет и форму.Наборщик, бьющийся с этой неблагодарной страницей.Пара, читающая заключительные терцины одной из песен.Тот, кто гладит спящую кошку.Кто искупает или пытается искупить причиненное зло.Кто благодарит эту землю за Стивенсона.Кто предпочтет правоту другого.Вот кто, каждый — поодиночке, спасает мир.

Синто

Убитого горемможет спасти пустяк —малейшее отвлечениепамяти или вниманья:вкус плода, вкус простой воды,лицо, возвращенное сном,первый ноябрьский жасмин,не знающий устали компас,книга, с потерей которой уже смирился,сердцебиенье гекзаметра,маленький ключ от входной двери,запах книг и сандала,старое название переулка,краски географической карты, —блеснувшая этимология,ровно обстриженный ноготь,позабытая дата,бой полночных курантовили внезапная боль.В культе синто — восемь миллионов богов,тайком бродящих по миру.Эти нехитрые божества осеняют нас.Осенят — и растают.

Чужак

В святилище дремлет меч.Я, один из священников храма, его никогда не видел.Другие общины почитают бронзовые зеркала или камни.Думаю, в давние годы их выбирали за редкость.Говорю совершенно открыто: синтоизм — самый свободный из культов.Самый свободный и самый древний.У нас есть старинные письмена, которых уже не видно.Исповедовать синтоизм могут даже олени и росы.Он учит трудиться как должно, но не предписывает морали.Не утверждает, что каждый ткет себе свою карму.Не устрашает мукой и не подкупает наградой.Его приверженцы вправе идти за Буддой или за Иисусом.Он почитает Императора и умерших.Верит, что человек после смерти становится богом и охраняет близких.Верит, что дерево после смерти становится богом и охраняет деревья.Верит, что соль, вода и музыка очищают.Верит, что божества неисчислимы.Утром нас посетил старый поэт, слепой перуанец.Сидя на галерее, мы делили с ним ветер из сада, запах сырой земли и песнь пернатых божеств.Через переводчика я толковал ему нашу веру.Не берусь судить, что он понял.Западные лица — как маски, по ним ничего не заметишь.Он обещал, вернувшись в Перу, вспомнить нашу беседу в стихах.Выполнил ли, не знаю.Не знаю, сойдемся ли снова.

Тайнопись

Безмолвно — дружелюбная луна(почти что по Вергилию) с тобою,как в тот, исчезнувший во мгле времен,вечерний миг, когда неверным зреньемты наконец нашел ее навекв саду или дворе, истлевших прахом.Навек? Я знаю, будет некий деньи чей-то голос мне откроет въяве:"Ты больше не посмотришь на луну.Исчерпана отпущенная суммасекунд, отмеренных тебе судьбой.Хоть в целом мире окна с этих пор открой.Повсюду мрак. Ее не будетЖивем, то находя, то забываялуну, счастливый амулет ночей.Вглядись позорче. Каждый раз — последний

Примечания

1

Обитель