Питер Акройд - Чаттертон

И въ самомъ деле, после всехъ Невзгодъ и Оскорбления, что выпали мне на долю, отрадно было возмечтать о томъ, чтобы творить въ тиши и безвестности – отрадно еще и оттого, что сей путь приведетъ меня къ Трiумфу надъ теми, кто ныне обдаетъ меня презренiемъ. Книготорговцы и Издатели, называвшiе меня сущимъ Ребенкомъ, вскоре начнуть рукоплескать творенiямъ этого Ребенка, пусть и подъ чужими Именами, – а когда я откроюсь, объявивъ, кто я есмь воистину, то посрамлю ихъ и сломлю ихъ и докажу мой собственный Генiй.

И такъ случилось (если забежать немного впередъ), что после своего безвременнаго Ухода изъ здешней Жизни я принялся поначалу за новонайденныя Произведенiя мистера Грея, мистера Акенсайда, мистера Черчилля,[60] мистера Коллинза[61] и разныхъ протчихъ: я даже копировалъ мистера Блейка единственно изъ любви къ его Готическому штилю, но это лишь такъ, Шутки ради. Великому Генiю подъстать изобразить все что ни есть, и я постигалъ ихъ Страсти, едва только приноравливался къ ихъ Штилямъ: то была не какая-нибудь холодная Пародiя, но скорее…

– На этом всё обрывается, – сказал Чарльз Вичвуд, откладывая рукопись, которую он читал вслух. – Вот так.

В этот момент Филип Слэк обнаружил, что он соскользнул со своего стула и теперь сидит развалясь на полу и трет глаза.

– Что-то я не могу… – начал он было. Затем принялся разглядывать свои коленки и пробормотал: – Подлинник, – обращаясь к ним.

– Что-что?

– Это подлинник?

– Разумеется, подлинник. Ошеломляющий подлинник. Невероятный подлинник. – Чарльз помедлил. – А тебе не показалось, что это подлинник?

– Да нет, показалось.

Этого хватило, чтобы поддержать воодушевление Чарльза.

– Они произведут настоящую сенсацию. – Он поднес бумаги ко рту. – Я так их обожаю, что прямо целиком и проглотил бы!

Филип попытался не пугаться такому заявлению, но он прекрасно знал привычку друга поедать книги.

– Должно быть, они очень хрупкие, – пояснил он своим коленям.

– А, это только копии. Вивьен пересняла их на какой-то машине у себя на работе.

– Скрепя сердце, – сказала та спокойным голосом. Она вошла в комнату, услышав, что Чарльзово чтение наконец закончилось.

– А может, скрипя сердцем? – Чарльз был в восторге от своей шутки. – А может, сердясь на скрип? А может, сердясь на скрепки? – Он смеялся и кружился вокруг собственной оси посреди комнаты. – Копия должна быть обязательно, – сказал он Филипу, не прекращая своего круженья. – Если бы не копия – как бы мы тогда узнали, что это подлинник? Всё на свете скопировано.

Филип некоторое время совещался по этому поводу со своими коленками.

– Полагаю, – сказал он наконец, – что ты прав.

– Да нет, я хочу сказать, что все остальные документы тоже скопированы. – Чарльз перестал вращаться и, слегка покачиваясь, направился к письменному столу. Он подобрал кипу бумаг и протянул ее Филипу, который безуспешно пытался подняться с пола, чтобы взять их почитать. Ему хватило одного беглого взгляда, чтобы понять, что там собраны стихотворения, относящиеся к нескольким разным стилям, но переписанные одной рукой. Он отдал листки Чарльзу.

– Нет, – сказал он серьезно. – Я могу читать только в полном одиночестве.

– Ах ты, одинокий мой чтец. – Чарльз схватил Филипа за руку и, дернув, поставил его на ноги. Затем взял его под руку и начал энергично кружить по комнате, говоря: – Одни принадлежат Крэббу,[62] другие – Грею, третьи Блейку. Там есть несколько очень знаменитых стихотворений, но теперь-то мы знаем, что это Чаттертон подражал им всем. – Он стиснул руку Филипа, и они продолжали бродить по комнате, описывая все более тесные круги. Понимаешь, что происходит? Джойнсон убеждает Чаттертона сфальсифицировать собственную смерть, потом Чаттертон фальсифицирует величайшие поэтические произведения своей эпохи, а потом Джойнсон распродает их. Элементарно. – Он неожиданно затормозил, и Филип, подавшись вперед, споткнулся. – Знаешь, продолжал Чарльз, успев подхватить друга, прежде чем тот упал, – наверное, им написана добрая половина всей поэзии XVIII века.

Филип прислонился к стене, тяжело дыша после совершенных пробежек.

– Он величайший фальсификатор в истории, – вот всё, что ему удалось проговорить.

– Нет! Он не был фальсификатором!

– Тогда величайшим плагиатором в истории?

– Нет! – Чарльз посмотрел на него с победным воодушевлением. – Он был величайшим поэтом в истории!

– Заварю-ка я вам чая, – спокойно сказала Вивьен. – Филип что-то раскис.

Как только она ушла на кухню, у Чарльза переменилось настроение: он улегся на диван и стал глядеть на дождь за окном; в сумеречном освещении его лицо казалось очень бледным.

– Флинт датировал почерк, – сказал он немного погодя. – Такое впечатление, что он знает всё на свете.

Филип заметил задумчивое настроение Чарльза и потому отвечал важным тоном:

– Он везучий человек.

– Спору нет, но этот везучий человек вечно нервничает. Откуда ему знать – когда придет конец этому везению. – Казалось, всякое оживление покинуло его, и он со вздохом повернулся к Филипу: – Взгляните на лилии полевые, и тому подобное. – Внезапный порыв ветра плеснул в комнату дождем из открытого окна, и Филип подошел прикрыть его; лицо Чарльза было влажным, но он этого не замечал. – А ты нашел что-нибудь про Чаттертона в своей библиотеке?

– Нет. Ты не хочешь вытереть лицо? – Чарльз отрицательно покачал головой, и Филип, которому стало как-то не по себе от его внезапной молчаливости, почувствовал потребность продолжить разговор. – Странное дело, я почитал кое-какие романы Хэррисона Бентли…

– Ну да.

– …и они оказались очень похожи на книги Хэрриет Скроуп. Сюжеты один к одному. Не то чтобы это имело какое-то значение, – поспешил добавить он. Он уже пожалел, что упомянул об этом; ведь он решил ничего об этом не говорить. – Это совсем не важно.

Казалось, Чарльза это не заинтересовало и не удивило.

– Ах вот оно как. Надо же. Любопытно.

– Что именно?

– Чаттертон. – В комнату возвратилась Вивьен, и Чарльз спрыгнул с дивана. – Мы как раз обдумывали свой следующий ход, Виви. – Филип покраснел. – Филип говорит, что нам нужно найти издателя. Он уверен, тогда мы страшно разбогатеем!

Вивьен ничего не ответила, и Чарльз продолжал:

– Завтра я работаю у Хэрриет, так что спрошу ее совета. Ей всегда можно довериться.

В ту ночь он не мог уснуть. Вивьен лежала рядом, а перед его глазами неотступно стоял почерк Чаттертона. Он вытянулся и раскинул руки, став похожим на букву «Т»; затем он перевернулся на бок и, согнув руки в локтях, изобразил букву «Ч». Когда же наступила самая непроглядная и самая беззвучная пора ночи, он поднялся с постели и неслышно пробрался в другую комнату. Он включил свет и, моргая, стал всматриваться в бумаги, которые показывал Филипу в тот вечер. Дойдя до этих строк, он остановился и прочел их вслух:

Уйдешь бесславно вскоре в Мир Иной,Судьбы приняв неправый Приговор.Стоишь теперь с понурой Головой,Тщеславья чашу пьешь и прячешь Взор.

Он подпер рукой голову и заплакал.

В комнату вошла Вивьен и склонилась над ним.

– Опять болит? – спросила она.

– Да, – сказал он. – Да, опять болит.

7

Хэрриет Скроуп пыталась рассмотреть свои десны в зеркале с рамой из золоченой бронзы, висевшем над камином; она вытягивала шею и скалилась на собственное отражение, чуть не падая при этом, но ей так и не удавалось ничего разглядеть. "Никогда! – громко заявила она. – Никогда больше не впущу к себе в рот этого негодяя!" Зазвенел дверной звонок, а поскольку она как раз недавно закончила долгий телефонный разговор с Сарой Тилт о прегрешениях ее дантиста, то она наполовину ожидала, что это ее старинная подруга решила материализоваться у нее на пороге. Поэтому она поспешно открыла дверь, прокричав:

– Привет, дорогая! – и тут увидела, что это Чарльз Вичвуд. – А, доброе утро, – проговорила она уже тише. – Я думала, это кто-то другой. – Она совсем позабыла, что сегодня Чарльз должен был прийти к ней для работы.

– Нет, – ответил тот. – Это все-таки я. – Он держался как-то весело и беспечно, несмотря на свой несколько осунувшийся вид.

– Ну, раз ты в этом уверен. Чужака я бы не пустила в свой уютный домишко. – Она провела его по коридору в гостиную и церемонно указала на свободный стул. – Сегодня я побывала в руках у мясника, – сообщила она, усевшись напротив него.

– Да? И что же на обед?

– Да какое там! Это даже не мясник – настоящий живодер. Мой так называемый дантист. Терпеть не могу все эти штуковины, которые он сует мне в рот. Жесткие, жуткие штуковины. Чарльз, я вконец обмякла в его так называемом кабинете, я чувствовала себя какой-то тряпичной куклой. И не спрашивай даже, что он натворил с моими бедными деснами. – Она переменила положение пальцев, так что теперь ее руки сомкнулись замком на коленях. Ну, так как ты поживаешь? – добавила она небрежным тоном, как если бы предыдущая ее тирада вовсе не имела места.