Колосья под серпом твоим - Владимир Семёнович Короткевич
Колосья под серпом твоим читать книгу онлайн
Роман «Колосья под серпом твоим» — знаковое произведение Владимира Короткевича, широкая панорама жизни белорусского общества середины XIX века, который характеризовался развертыванием национально-освободительных движений по всей Европе. Именно такие переломные времена в жизни общества и привлекали писателя, заставляли по месяцам работать в архивах, чтобы историческое произведение основывалось на документах, по-настоящему показывало местный колорит, заставляло читателя сопоставлять свои знания об определенной эпохе с изображенным в романе.
Основная сюжетная линия, связанная с главным героем Алесем Загорским, переплетается со многими другими, в которые органически включены исторические персонажи. Взросление Алеся, перипетии в семьях Загорских и Когутов, учеба, дружба с Кастусем Калиновским, встречи с деятелями белорусской культуры, подготовка восстания, сложные взаимоотношения с Майкой Раубич и многое другое — все описано колоритно, с использованием разнообразных приемов создания художественных образов.
Заслуга писателя видится в том, что он сумел показать три течения неудовлетворенности существующим положением вещей: народный необузданный гнев, воплощенный в бунтаре Корчаке, рассудительную позицию представителей старой генерации дворян во главе с Раубичем по подготовке заговора и кропотливую планомерную работу молодых интеллигентов с целью приближения восстания. Но все еще впереди — роман заканчивается лишь отменой крепостного права. И разрозненность названных трех течений видится одной из причин поражения восстания 1863—1864 годов.
Интерес Владимира Короткевича к событиям середины XIX века был продиктован и тем обстоятельством, что один из его предков по материнской линии участвовал в восстании и был расстрелян в Рогачеве. Роман по многим причинам не был закончен, так как планировалось все-таки показать события восстания. Однако, по-видимому, писатель так сроднился со своими героями, что, следуя исторической правде, не мог повести их на виселицы, отправить в ссылку или в вынужденную эмиграцию.
Изданный на белорусском языке в 1968 году, роман к настоящему времени стал хрестоматийным произведением, любимым несколькими поколениями благодарных читателей. Перевод романа сделан по новому Собранию сочинений Владимира Короткевича. В текст возвращены исключенные в прижизненных изданиях фрагменты, так что произведение в чем-то воспринимается по-новому. В любом случае чтение этого романа — отнюдь не легкая прогулка по страницам ради досуга, а сложная интеллектуальная работа и соразмышление с автором. Думается, во многих случаях он, благодаря своему таланту, делает читателя своим единомышленником.
Петр Жолнерович
Пасть ямы открылась перед ними. Ступени вели вниз. Пан Юрий первый спустился туда. Протянул Алесю руку.
Потом внизу пыхнула губа, а за нею фитиль толстой и высокой, в рост мальчика, свечи в низком подсвечнике.
Глубокое и узкое помещение было поточено по стенам нишами, похожими на печные устья. Часть их, не больше трети, была закрыта, — это были места захоронений. Аналой с Евангелием, свеча и ниши — больше ничего. Да еще на потолке старая красная фреска: архангел с мечом в одной руке и церковью на ладони во второй.
— Вот, — показал отец. — Это все они. Это ниша Акима Загорского. А тут еще две пустые. Старого Вежи и моя...
Ему было трудно говорить.
— В следующую... положи это.
Он вытянул из-за пояса железную коробочку, ту самую, в которую клали сегодня сажу.
— Ступай, — повелел он. — Через сто лет это положат тебе под голову.
Алесь подошел к темной нише и засунул в нее сундучок.
— А теперь иди сюда.
Они стояли возле подсвечника. Отец опустил руку на плечо сына.
Пламя свечи делало его лицо суровым, почти величественным. Лишь это давало Алесю силы не ощущать мерзости и протеста против всего, что здесь совершалось, против самой мысли о третьей нише.
— Повторяй за мною, мальчик, — попросил отец.
— Хорошо, — шепотом согласился Алесь.
— Я пришел к вам, — шепотом начал отец.
— Я пришел к вам.
— У меня нет ничего, кроме вас.
— У меня нет ничего, кроме вас, — уже более твердым голосом повторил молодой.
— У меня нет ничего, кроме могил, так как я ваш сын.
— У меня нет ничего, кроме могил, так как я ваш сын.
Отец выпрямился, как от какого-то вдохновения.
— Я клянусь любить вас.
— Я клянусь любить вас.
— Я клянусь защищать ваши могилы мечом и зубами, даже если моя могила будет далеко от вас. — Я клянусь... далеко от вас.
— Ведь я все равно буду здесь, с вами. Ведь меня нельзя отделить от вас.
— Ведь я... с вами. Ведь меня нельзя отделить от вас.
— Пока не закончится живот людской на земле.
— Пока не закончится живот людской на земле.
— Аман.
— Аман.
VII
Легкий звон хлынул с высоты колокольни на погост, на людей, выходивших из церкви, на окружающий парк. Колокольня стояла невдалеке от стройной, со света построенной церкви, и в веревках колоколов бился, как муха в паутине, косолапый звонарь Давид. Ударял и тилинькал так, что колокольня едва не рушилась.
А из церкви навстречу солнечному июльскому дню выходили люди.
Алесь шел где-то посредине процессии.
— На твоем постриге будет мальчик, которому дадут держать твою прядь, — пояснял отец. — Потом ты отблагодаришь его тем же. Это означает, что вы уже никогда не будете врагами. Не имеете права.
— А если и друзьями не будем? — непочтительно спросил сын.
Отец легкомысленно засмеялся.
— Никто не заставляет. Но я думаю, вам будет хорошо вместе. Это уж мать и я постарались. Это сын моего лучшего друга, покойника, — земля ему пухом, — Мстислав Маевский.
И вот сейчас Алесь шел и напряженно ждал, каков он будет, этот неизвестный парень, с которым они сейчас не имеют права быть врагами. Это ожидание заставило его быть невнимательным к церкви и к богослужению. Помнил только суровые, нечеловечески большие глаза ангелов, их немного обрюзглые лица и несмелые, всепрощающие улыбки. Помнил застывшие всплески их крыльев над его головой и непонятные по цвету, — то ли розовые сквозь голубое, то ли голубые сквозь розовое, — складки одеяний. Помнил переливающуюся, фиолетовую с золотом фелонь попа и то, как падала вниз его епитрахиль — прямо, будто деревянная.
Страшное рычание диакона колыхало огоньки свечей, заставляло порой мелко звенеть стекла в окнах. Страшное, будто у льва из пещеры, рычание.
Все это было как сон. Он знал, что фрески их древней церкви были чудом, о котором повествовали все альбомы, даже изданные в Париже, что их протоиерей мастер и за это награжден камилавкой, набедренником и золотым наперсным крестом, что загорщинского диакона давно собирались за его удивительный бас перевести в Могилев и сделать иподиаконом, чтобы прислуживал только Архиерею, да побоялись портить отношения со старым Загорским. И все это было как дурман, и он почти что обрадовался, когда молебен закончился.
Шел со ступенек, искоса поглядывая на новую особу, которая называлась «пострижным отцом». Пострижной шел сбоку от него, статный, красный лицом, с седой гривой волос и короткими усами. На красном загорелом лице дивными казались наивно-синие детские глаза.
И это был далекий дядя Алеся, Петро Басак-Яроцкий, хозяин небольшого имения, бывший кавказский офицер. На поясе у Ба- сака висели серебряные ножницы.
И вот впереди Алесь увидел ковер, а возле ковра группку людей. В стороне от них стоял мальчик, которому было, наверно, страшновато от торжественности церемонии. Беловолосый, с золотистыми глазами — будто напоенный солнцем мед, — видимо, немного слабее Алеся, худощавее, он стоял на ковре, держа в руках медальон на длинной золотой цепочке. Удивительные солнечные глаза смотрели немного вверх.
Алесь не знал, куда ему идти, и поэтому едва не совершил ошибки, направившись к группке людей.
Басак-Яроцкий положил ему руку на плечо.
— Правее фронт, племянничек, — еле слышно подсказал он.
Теперь Алесь шел прямо на мальчика. И едва ноги его ступили на пушистый большой ковер — со звонницы вновь грянули, радостно залились колокола.
Глаза парня ласково смотрели на Алеся.
— Смотреть веселее, — шепнул пострижной. — Подайте друг другу руки.
Алесь почувствовал в своей руке руку Мстислава.
В тот же миг все остальные, кроме этих трех на ковре, даже отец, опустились на одно колено.
— Княжеский сын Александр Загорский, сын Георгия, внук Даниила, правнук Акима и праправнук Петра — склони последний раз свою голову.
Это объявил Басак-Яроцкий своим хрипловатым басом.
Алесь склонил голову.
— Отрок Александр, — продолжал пострижной, — ты постригаешься днесь в подростки, как это повелевают обычаи этой земли. Видишь ты своего пострижного брата? Обнимитесь первыми мужскими объятиями.
Они обнялись. Алесь почувствовал на плече руку Мстислава.
— Скажите друг другу на ухо несколько братних слов.
Глаза Мстислава смеялись где-то возле глаз Алеся. Потом Алесь услышал шепот.
— Попался? — спросил молодой Маевский. — Плюнь. Они считают, что мы зеленые юнцы, так давай, может,
