Под маской, или Сила женщины - Луиза Мэй Олкотт

лицо ее вспыхнуло, она потупила глаза, не решаясь встретиться с ним взглядом. Но тут прозвонил звонок, и она с неожиданным воодушевлением начала играть свою роль. Одной рукой прикрыла его своим плащом, другой притиснула его голову к муслиновому платочку, сложенному у нее на груди, а потом обернулась с выражением такого ужаса на лице, что сразу несколько отважных юных зрителей едва не кинулись ей на выручку. Длилось это лишь мгновение, но за это мгновение Ковентри успел испытать еще одно незнакомое ему чувство. Многие женщины улыбались ему, но он оставался невозмутим, сдержан и безразличен, он совершенно не осознавал, сколь велика сила женщины, умеющей пользоваться этой силой мужчинам на благо или на погибель. И вот он стоял на коленях, чувствуя мягкость ее руки, обняв тонкую талию, ощущая биение девичьего сердца у самой щеки — и впервые в жизни его околдовали неописуемые чары женственности, а потому он прекрасно сыграл роль пылкого возлюбленного. Именно в тот миг, когда на лице его появилось это новое и крайне притягательное выражение, занавес упал, и громкие крики «Бис!» вернули его к действительности, в которой мисс Мюир пыталась вывернуться из его рук — он, сам того не сознавая, стиснул ее до боли. Он подскочил, слегка ошарашенный, — таким его еще не видел никто и никогда.

— Бис! Бис! — взывал сэр Джон. Да и все молодые люди, исполнявшие роли Круглоголовых и страшно довольные выпавшими на их долю аплодисментами, умоляли о повторении, но в другой сцене.

— Шорох вас выдал, мы выстрелили и попали в храбрую девушку, ну и она, в общем, лежит и умирает. Выйдет красиво. Попробуйте, мисс Мюир, — предложил один из молодых людей.

Джин тяжело вздохнула и согласилась.

Подняли занавес, влюбленный по-прежнему стоял на коленях, будто не замечая преследователей, схвативших его за плечо, ибо у его ног билась в предсмертной агонии девушка. Теперь ее голова покоилась у него на груди, глаза глядели ему в глаза, но не в безумном страхе, а с красноречием любви, над которой не властна даже смерть. Сила этого нежного взгляда наполнила Ковентри странным восторгом, и сердце его забилось так же быстро, как и ее. Она почувствовала, как дрожат его пальцы, увидела, как румянец запылал на его щеках, поняла, что наконец-то сумела его растрогать, и в конце концов поднялась на ноги с победоносным видом, скрыть который даже и не пыталась. Всем это показалось умелой актерской игрой, пытался в это поверить и Ковентри, однако Люсия скрипнула зубами, и, когда над второй картиной упал занавес, она встала с места и поспешила за кулисы с твердым намерением положить конец этой опасной игре. Несколько актеров расточали комплименты ненастоящим влюбленным. Джин принимала их с невозмутимостью, Ковентри же невольно выдал, что его обуревает нечто более глубокое, чем польщенное самолюбие.

Но стоило подойти Люсии, к нему вернулась привычная апатия, тем не менее он не в силах был погасить непривычный огонь в глазах и стереть следы волнения с лица, и для Люсии это стало болезненным уколом в сердце.

— Я пришла предложить помощь. Вы, полагаю, устали, мисс Мюир. Может, вас отпустить? — поспешно проговорила Люсия.

— Да, благодарю вас. С радостью перепоручу вам дальнейшее и перейду в число зрителей.

Джин с милой улыбкой удалилась, а Ковентри, к смятению Люсии, вознамерился за ней последовать.

— Джеральд, ты мне нужен, прошу, останься! — воскликнула она.

— Я свою роль сыграл — больше никаких трагедий. — И он удалился прежде, чем она успела попросить или приказать.

Она ничего не могла поделать, кроме как остаться и исполнить свой долг, — в противном случае придется предъявить свою ревность алчным взглядам снаружи. Некоторое время она крепилась, однако смотреть, как кузен склоняется над стулом, который она недавно покинула, и болтает с занявшей его гувернанткой, оказалось ей не по силам, и она отправила одну из девочек с сообщением к мисс Мюир.

— Я прошу прощения, но мисс Бофор хочет, чтобы вы сыграли королеву Бесс, потому что вы здесь единственная дама с рыжими волосами. Согласитесь? — прошептало дитя, даже и не подозревавшее, сколько яда сокрыто в этих словах.

— Да, душенька, с радостью, пусть я и не обладаю статью ее величества, равно как и красотой, — сказала Джин и невозмутимо поднялась, хотя оскорбительные слова ее задели.

— А Эссекс вам не нужен? Я уже в костюме, — произнес Ковентри, с тоскливым видом провожая мисс Мюир к двери.

— Нет, мисс Бофор сказала, чтобы вы не приходили ни в коем случае. Вас обоих ей не нужно, — решительно объявило дитя.

Джин бросила на Джеральда многозначительный взгляд, пожала плечами и ушла, улыбаясь своей странной улыбкой, Ковентри же принялся мерить коридор шагами в смятении, которое заставило его забыть обо всем до того момента, когда толпа развеселившейся молодежи отправилась ужинать.

— Пойдем же, принц Чарли, отведи меня в столовую и сыграй влюбленного столь же очаровательно, как и час назад. А я и не подозревала, что в тебе кроется такой пыл, — сказала Белла, беря его под руку и помимо его воли увлекая прочь.

— Не говори глупостей, дитя. А где… Люсия?

Он и сам не понимал, почему так и не выговорил имени Джин и заменил его другим именем, он вдруг оробел от мысли, что придется сказать хоть что-то о ней; и, хотя ее нигде не было видно, он не стал про нее спрашивать. Подошла кузина, которой очень шел классический костюм, но Джеральд ее будто и не заметил, а когда веселье достигло апогея, тихонько выскользнул из столовой выяснить, где мисс Мюир.

Он нашел ее в одиночестве в пустой гостиной и до того, как что-либо сказать, остановился понаблюдать. Поза ее и выражение лица поразили его в самое сердце. Она устало откинулась на спинку просторного кресла, которое по ходу представления использовали как трон. Она так и не сняла королевского платья, сбросила лишь корону, и светлые волосы теперь падали ей на плечи. Смесь возбуждения и утомления делали ее блистательной, богатое платье ей удивительно шло, а атмосфера праздной роскоши превратила скромную гувернантку в очаровательную даму. На бархатные подушки она облокотилась так, будто привыкла к подобным опорам, с украшавшими ее драгоценностями она играла столь непринужденно, будто привыкла носить их от рождения, в позе ее читалась пренебрежительная грация, а на лице смешивались гордость и задумчивость, будто она размышляла о чем-то радостно-грустном.

Увидев ее сейчас,