Флаг над островом (сборник) - Томас Клейтон Вулф

мой, не мой», — сказала девушка. К тому времени, когда мы выехали на улицу, где, по словам таксиста, я мог найти заведение Генри, мне это немного надоело и таксисту надоело.

Молодой воин в поисках развлечений. Пыл угас, и, по правде говоря, я немного смущался. Мне хотелось явиться к Генри в одиночку. Я расплатился с таксистом.

Видимо, я надеялся увидеть хотя бы какое-то подобие коммерческого заведения. Я искал надпись, вывеску. Ничего не увидел. Я прошел мимо домов с запертыми ставнями к бакалее с запертыми ставнями, да и тут единственным указанием была маленькая черная дощечка с самодельной надписью, что Ма Хо имеет разрешение торговать спиртными напитками. Я перешел на другую сторону. И тут нашел то, чего мне не хватало. На доме, завешенном вьюнами, была вывеска:

Начальный коммерческий колледж

Стенография и бухгалтерия

Директор X. Д. Черенбел

Там и сям волновались занавески. Мои прогулки взад-вперед по короткой улочке привлекли внимание. Но идти на попятный поздно. Я еще раз прошел мимо Начального коммерческого колледжа. На этот раз из окна высунулся мальчишка. Он был в галстуке и хихикал. Я спросил его:

— Эй, с твоей сестрой можно договориться?

Мальчишка разинул рот, заныл, убрался из окна. За вьюнами послышались смешки. Высокий мужчина распахнул дверь с цветными стеклами и вышел на веранду. Он был сумрачен. На нем были черные брюки, белая рубашка и черный галстук. И трость в руке! Он сказал с английским выговором:

— Уходите отсюда со своими непристойностями. Это школа. Мы ищем радости в духовном. — Он строго указал на вывеску.

— Извините, мистер…

Он снова указал на вывеску.

— Черенбел. Мистер X. Д. Черенбел. Мое терпение иссякло. Сейчас я сяду и напечатаю письмо протеста в газеты.

— Мне самому хочется написать протест. Вы не знаете, где тут живет Генри?

— Здесь Генри не живет.

— Извините, извините. Но пока вы не ушли, скажите мне, что вы все тут делаете?

— В каком смысле — делаете?

— Что вы все делаете, когда вы ничего не делаете? Ради чего стараетесь?

За вьюнами опять послышались смешки. Мистер Черенбел повернулся и вбежал через разноцветную дверь в залу. Я услышал, как он стукнул тростью по столу и закричал: «Тишина, тишина». В тишине, которую он восстановил мгновенно, мистер Черенбел высек мальчика. После этого он появился на веранде с засученными рукавами и несколько потным лицом. Он, видимо, был не прочь продолжить беседу со мной, но как раз в это время из-за утла выскочили армейские джипы, и мы услышали возгласы мужчин и женщин. Пережимают по части веселья, подумал я. Приподнятость мистера Черенбела сменилась отвращением и тревогой.

— Ваши коллеги и подруги, — сказал он.

Со сдерживаемой поспешностью он исчез за стеклянными дверьми. Его класс запел: «Утихни, мой Афтон». Джипы остановились перед неогороженным участком напротив колледжа. На участке стояли два деревянных домика без веранд. Маленькие домики на низких бетонных сваях; возможно, сзади пряталось еще несколько домиков. Я стоял на тротуаре; содержимое вывалилось из джипов. Я даже понадеялся, не внесет ли и меня туда этим потоком веселья. Но мужчины и девушки только обтекли меня с обеих сторон, и, когда поток расплескался по комнатам и двору, я остался где был, на мели, один.

Ясно было, что у Генри что-то вроде клуба. Как видно, все всех знали и вели себя так, как будто это большое дело. Я стоял отдельно. Меня никто не замечал. Я сделал вид, будто кого-то жду. Я чувствовал себя весьма глупо. Меньше всего я думал сейчас о наслаждениях. И гораздо больше о собственном достоинстве.

Попасть к Генри оказалось тем труднее, что учреждение было по видимости некоммерческое. Бара не было, не было официантов. Веселящиеся просто расселись на бетонных ступеньках, которые вели с каменистой земли к дверям. Ни стола, ни стульев. Нечто напоминающее мебель я увидел в некоторых комнатах, но сомневался, имею ли право войти в одну из них. Место, очевидно, было такое, куда в одиночку не ходят.

В конце концов Генри сам заговорил со мной. Он сказал, что я действую ему на нервы и действую на нервы девушкам. Девушки — как скаковые лошади, сказал Генри, они очень нервные и впечатлительные. И, как бы объясняя положение, добавил: «А что тут есть, все перед вами».

— Тут очень мило, — сказал я.

— Подмазываться не нужно; хотите остаться — на здоровье, не хотите остаться — тоже на здоровье.

Генри пока не был типом. Он еще только натаскивал себя. Типов я не люблю. Мне с ними неспокойно, и, может быть, как раз потому, что Генри еще не был типом — работающим на публику, приветливым, но вполне разборчивым, — мы с ним так быстро спелись. Позже, когда он стал-таки типом, я был одним из тех типов, что водились с ним; разборчивыми мы сделались вместе.

Повторю: в тот первый день я прилепился к нему, чтобы сохранить достоинство. Вдобавок я немножко сердился на других за то, что они такие веселые и дружные, и боялся остаться в одиночестве.

— Мы катались, — пояснил Генри. — Маленькая экскурсия. В бухту за холмами — вы нам только ее и оставили. Не понимаю, вы вот всё говорите, что приплыли сюда воевать, а первым делом отбираете у нас пляжи. Отбираете все пляжи с белым песком; нам оставляете только черный песок.

— Вы ведь знаете этих бюрократов. Любят во всем опрятность.

— Знаю, — сказал он. — Наши тоже любят опрятность. Сколько тут народу хочет выжить меня из города — не сочтешь.

— Вроде вашего соседа напротив?

— А, познакомились с нашим Черенбелом?

— Он хочет напечатать про меня письмо в газету. Кстати, и про вас, наверное. И про ваших коллег и подруг.

— Там не все его письма печатают. Знаете — дружба народов и всякое такое. Он думает, если на пишущей машинке, так у него скорей пройдет. Скажите, чем вы ему насолили? В жизни не видел такого смирного человека, как вы.

— Я спросил у его ученика, сговорчивая ли у него сестра.

Улыбка странно сочеталась с хмурым лицом Генри. Оно было аскетического склада. Волосы он зачесывал назад, а его брюки были перевязаны на тонкой талии галстуком. В его костюме это была единственная вызывающая, франтовская деталь. Генри продолжал:

— Беда с туземцами…

Меня покоробило это слово.

— Да, с туземцами. Беда в том, что туземцы меня не любят. Понимаете, я нездешний. Как вы. Я сюда приехал из другого места. С красивенького острова, если хотите знать. На голом месте начинал. — Он