Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

цель. Партия закончилась.

— Черт дери! Это надо же! — вскричал молчальник, которому такое чудо развязало язык.

По лицу Джимми расползлась тихая улыбка: он вспомнил то, что пытался вспомнить на протяжении недели с лишним.

Тут дверь отворилась, и возник Сондерс.

— Сэр Томас был бы рад увидеть ваше сиятельство в своем кабинете, — сказал он.

— А? Что ему нужно?

— Сэр Томас не избирает меня в наперсники, ваше сиятельство.

— А? Э? Нет! Ну, увидимся позже, ребятки.

Граф прислонил кий к столу и надел пиджак. Джимми вышел следом за ним, проводил его до двери и плотно закрыл ее за собой.

— Секундочку, Дривер, — сказал он.

— Э? А! Так что?

— Игра была на деньги? — осведомился Джимми.

— Ну да. О черт! Я было и забыл. Пятерка. И… э… кстати, старик, дело в том, что сейчас я жутко… Чего-нибудь вроде пятерочки у вас при себе не найдется? Дело в том…

— Дорогой мой, найдется. Я сейчас же с ним рассчитаюсь, договорено?

— Буду жутко обязан. Спасибо, старик. Отдам завтра.

— Торопиться не обязательно, — сказал Джимми. — В дубовом сундуке их еще порядком.

Он вернулся в бильярдную. Харгейт отрабатывал карамболи и как раз прицеливался, когда Джимми открыл дверь.

— Как насчет партии? — спросил Харгейт.

— Не сейчас, — ответил Джимми.

Харгейт завершил попытку и потерпел полное фиаско. Джимми улыбнулся.

— Не такой удачный удар, как тот, последний.

— Да.

— А тот был отличным.

— Повезло.

— Не скажите.

Джимми закурил сигарету.

— Вы немножко знакомы с Нью-Йорком?

— Бывал там.

— А когда-нибудь в «Клуб любителей прогулок» заглядывали?

Харгейт повернулся к нему спиной, но Джимми успел увидеть его лицо и остался доволен.

— Впервые слышу.

— Отличное местечко, — сказал Джимми. — Главным образом актеры, писатели и так далее. Единственный минус — некоторые приводят с собой странных приятелей.

Харгейт никак не откликнулся. Это его, видимо, не интересовало.

— Да, — продолжал Джимми, — один мой близкий друг, актер по фамилии Миффлин, год назад записал гостем клуба одного типа, и тот на бильярде ободрал всех поголовно как липку. Старый прием, знаете ли, пропускать противника вперед, а в завершение случайно выиграть удачным ударом. Конечно, раз-другой подобную случайность исключить нельзя, но когда человек, выдающий себя за новичка, неизменно умудряется просто великолепнейшим ударом…

Харгейт обернулся к нему.

— Они вышвырнули этого типа вон, — сказал Джимми.

— Послушайте!

— Да?

— О чем это вы?

— Нудная историйка, — сказал Джимми виновато. — Я нагнал на вас скуку. Кстати, Дривер попросил меня рассчитаться с вами за ту партию, на случай если он не вернется. Вот, пожалуйста.

Он протянул пустую ладонь.

— Дошло?

— И что вы намерены сделать? — резко спросил Харгейт.

— Что я намерен сделать? — переспросил Джимми.

— Вы понимаете, о чем я. Если будете держать рот на замке и войдете в долю, то делим пополам? Вы этого хотите?

Джимми пришел в восторг. Он знал, что по всем правилам в ответ на такое предложение ему полагалось, сурово хмурясь, воздвигнуться из кресла и обрушить месть на дерзновенного за такое оскорбление, но он в подобных случаях предпочитал пренебрегать условностями. Встречая человека, чей кодекс чести не совпадал с общепринятым, он старался завязать с ним дружеский разговор и ознакомиться с его точкой зрения. И к Харгейту он испытывал не больше враждебности, чем к Штырю при первой их встрече.

— А такая игра вам много приносит? — спросил он.

Харгейт почувствовал облегчение. Разговор принимал деловой оборот.

— Хоть залейся, — ответил он с некоторым энтузиазмом, — хоть завались. Если войдете в долю, так…

— Но ведь рискованно?

— Ни в коем разе. Иногда непредвиденная случайность…

— Вроде меня?

Харгейт ухмыльнулся.

— Работка, наверное, тяжелая, — сказал Джимми. — Сколько усилий требуется, чтобы держать себя в узде!

Харгейт вздохнул.

— Да, это хуже всего, — сказал он, — делать вид, будто ты никогда прежде кия в руках не держал. Бывает, молодые дурни до того снисходительно меня обучают, что так и подмывает сорваться и показать им настоящую игру.

— В любой высококвалифицированной профессии всегда найдется свой изъян, — сказал Джимми.

— Ну, зато в этой есть много плюсов, — сказал Харгейт. — Так договорено? Вы получаете…

Джимми покачал головой.

— Да нет, — сказал он. — Очень любезно с вашей стороны, но коммерческие сделки не по моей части. Боюсь, на меня тут не рассчитывайте.

— Как! И вы намерены…

— Нет, — сказал Джимми, — не намерен. Я не комитет общественной безопасности. Я ни одной живой душе не скажу.

— Ну, в таком случае… — с облегчением начал Харгейт.

— Разве что вы снова возьмете кий в руки, пока вы здесь.

— Но черт дери! Какой тогда вообще смысл… Ну а что мне делать, если мне предложат партию?

— Сошлитесь на свое запястье.

— Мое запястье?

— А вы его сильно растянули завтра утром. Не повезло. Даже не понимаю, как вы умудрились? Вообще-то растяжение небольшое, но держать кий мешает.

Харгейт поразмыслил.

— Усекли? — сказал Джимми.

— Ну ладно, — сказал Харгейт угрюмо. — Но, — вдруг взорвался он, — если подвернется шанс поквитаться с вами…

— Не подвернется, — успокоил его Джимми. — Не предавайтесь розовым мечтам. Поквитаться! Вы же меня не знаете! В моих доспехах нет ни единого сучка или задоринки. Я своего рода современное издание Рыцаря Без Страха и Упрека. Теннисон писал своего Галахада с меня. Я шагаю по жизни в почти тошнотворной безгрешности. Но — тсс! За нами следят… Вернее, будут следить через минуту. Кто-то идет по коридору. Но вы усекли, верно? Растяжение запястья — вот пароль и отзыв.

Ручка двери повернулась. Лорд Дривер возвратился.

— Приветик, Дривер, — сказал Джимми. — А мы без вас скучали. Харгейт по мере сил развлекал меня акробатическими фокусами. Но вы слишком рискуете, Харгейт, старина. Помяните мое слово, вы, того и гляди, заработаете растяжение запястья. Надо быть осторожнее. Как, уже уходите? Спокойной ночи. Милый малый, Харгейт, — добавил он, когда шаги удалились по коридору. — Ну, мой мальчик, что с вами? У вас угнетенный вид.

Лорд Дривер бросился на кушетку и глухо застонал.

— Черт! Черт! Черт! — высказался он.

Его остекленелые глаза соприкоснулись с глазами Джимми и продолжали блуждать, стекленея все больше.

— Но в чем дело? — настойчиво спросил Джимми. — Покинули нас, ликуя, как певчая птичка, а возвратившись, стонете, как неприкаянная душа. Что произошло?

— Налейте мне коньяка с содовой, Питт, старина, будьте так добры. Я в жуткой луже!

— Почему? Что случилось?

— Я помолвлен, — простонал его сиятельство.

— Помолвлены? Так объясните. Ну что с вами такое! Или вы не хотите быть помолвленным? И кто ваша…

Внезапно ужасное подозрение заставило его умолкнуть.

— Кто она? — вскричал он, ухватил злополучного пэра за плечо и свирепо встряхнул. К несчастью, он выбрал то мгновение, когда граф как раз успокаивал свои дрожащие