Густав Майринк - Зеленый лик

Но даже самый проницательный наблюдатель, глядя на него, не догадался бы, что в его мозгу свербит еще одна мысль, имеющая самое непосредственное отношение к той новости, которую ему доверительно сообщила Антье: обитающий на чердаке сапожник Клинкербогк нынче после обеда спускался в трактир, чтобы обменять тысячегульденовую купюру на золото.

Под воздействием огненного «Могадора», лакомых блюд и чар, посылаемых жирной сиреной, зулус пришел вскоре в такое буйное состояние, что впору было выносить из комнаты все колющие, режущие и бьющиеся предметы, но прежде всего – его самого, дабы уберечь от столкновения с драчливыми матросами в зале, которые, исходя лютой ревностью – ведь чернокожий увел у них Антье, – готовы были кинуться на него с ножами.

Хитрая провокация профессора, заметившего мимоходом, что колдовской трюк с хождением по углям всего-навсего топорное надувательство, достигла цели – зулус совсем обезумел и завопил, что начнет крушить все, что попадет под руку, если ему сию же минуту не принесут жаровню.

Циттер Арпад только того и ждал, он велел принести давно заготовленную металлическую бадью и высыпать красные уголья на цементный пол комнаты.

Узибепю тут же припал к ним раздутыми ноздрями и начал вдыхать обжигающую гарь. Его глаза постепенно стекленели.

Казалось, он видит нечто, губы беззвучно шевелились, словно он вступил в разговор с фантомом.

Потом вдруг вскочил, издал душераздирающий крик, такой страшный и пронзительный, что гвалт в зале мгновенно умолк и любопытная толпа плотным строем двинулась на дверь.

Через какую-то секунду зулус сорвал с себя одежду и совершенно нагой, упруго-мускулистый, как черная пантера, с пеной на губах, в сумасшедшем темпе склоняя и запрокидывая голову, пустился в пляс вокруг пылающих угольев.

Зрелище было настолько жутким и так будоражило нервы, что даже диковатые чилийские матросы хватались за стену, чтобы не грохнуться со скамеек, на которые они взгромоздились.

Танец резко оборвался, словно по чьей-то неслышной команде, зулус вроде бы образумился, но лицо его стало пепельно-серым. Он медленно шагнул на угли, не спеша потоптался на них босыми ногами и несколько минут простоял неподвижно.

Ни запаха, ни шипения горящей кожи. Когда он вышел из огнедышащего круга, профессор мог убедиться, что черные подошвы не имеют никаких следов повреждений и даже нисколько не нагрелись.

Девушка в черно-синем платье воительницы Армии спасения, только что вошедшая в трактир, застала последний акт представления. Она приветливо, как человеку уже знакомому, кивнула зулусу.

– А ты как здесь, Мари? – воскликнула Портовая Чушка и нежно поцеловала ее в щеки.

– Нынче вечером я через окно видела тут мистера Узибепю. Я знаю его. Однажды в кафе «Флора» я попыталась растолковать ему Писание, жаль только, он не силен в голландском, – объяснила Мари Фаатц. – Вот. А сейчас меня послала старая дама из монастырского приюта. Я должна отвести его наверх. Там еще двое важных господ.

– Куда наверх?

– Как куда? К сапожнику Клинкербогку, ясное дело.

Услышав это имя, профессор чуть не вывернул себе шею, но тут же сделал вид, что разговор за спиной ничуть его не интересует, и на ломаном африканском наречии начал пытать зулуса, который после своего триумфа обрел способность отвечать на вопросы.

– Поздравляю моего друга и мецената, мистера Узибепю из страны Нгоме, и с гордостью убеждаюсь в том, что он великий чародей и посвящен в колдовское искусство Обеа Тханга.

– Обеа Тханга[42]? – негодующе воскликнул негр. – Вот Обеа Тханга! – он презрительно щелкнул пальцами и показал мизинец. – Я, Узибепю, великий шаман быть. Я зеленый змея Виду быть.

Профессор мигом сопоставил два факта, позволивших сделать любопытное заключение. Кажется, он нащупал верный путь. Однажды в случайном разговоре с индийским циркачом профессор узнал, что укус некоторых змей вызывает у индивидов, способных привыкнуть к действию яда, совершенно особенные аномальные состояния, когда человек становится ясновидцем, лунатиком или заговоренным от ранений… Если такое случается в Азии, почему это невозможно среди африканских дикарей?!

– А я и на себе испытал укус большой священной змеи, – прихвастнул он, выставив на обозрение ладонь с каким-то крестообразным рубчиком.

Зулус лишь презрительно сплюнул.

– Виду не простая змея быть. Простая змея дрянной червяк быть. Виду – зеленый змея духов, лицо одинаковое как человек. Виду – змея быть суквиян. Его звать Зомби.

Циттер Арпад растерялся. Что за диковинные слова? Ничего подобного он никогда не слыхал. Суквиян? Отдает чем-то французским. А что значит Зомби?! На сей раз благоразумие подвело его, он обнаружил свою неосведомленность, чем раз и навсегда уронил себя в глазах негра.

Узибепю надменно приосанился и разъяснил:

– Человек, который менять кожу, вот кто быть суквиян. Он жить вечно. Дух. Нельзя видеть. Его сила – колдовать все на свете. Отец черных людей быть Зомби. Зулусы быть его любимые дети. Они из его левого бока. – Он ударил себя кулаком в грудь, и мощная грудная клетка загудела, как далекий гром.

– Каждый вождь зулу знать тайное имя Зомби. Если надо звать, придет Зомби – большой виду-змей, лицом зеленый человек, на лбу священный знак. Если зулу первый раз Зомби видеть, а Зомби лицо закрывать, человек умирать. А если Зомби приходить открытым лицом, но прятать знак, то зулу жить и быть Виду Тханга, большой шаман и повелитель огня. Я, Узибепю, я Виду Тханга.

Циттер Арпад в досаде кусал губы. Он понял, что рецепта выудить не удалось.

От этого он с удвоенной энергией принялся навязывать себя в качестве переводчика спустившейся с чердака девушке, которая и жестами, и словами пыталась убедить зулуса следовать за ней.

– Без меня там ничегошеньки не поймут, разговора с ними не получится, – наседал профессор, но на Мари его доводы не действовали.

Зулус наконец понял, чего от него хотят, и пошел вслед за девушкой.

Сапожник сидел на прежнем месте все в той же бумажной короне.

Маленькая Катье подбежала к нему, и он протянул было к ней руки, будто хотел прижать ребенка к груди, но тут же опустил их и все свое внимание опять сосредоточил на стеклянном шаре, вновь погружаясь в сомнамбулическое состояние.

Малышка на цыпочках отошла к стене и встала рядом с Евой и Сефарди.

Тишина, объявшая комнату, стала еще мучительнее, непроницаемее и, как казалось Еве, еще более непримиримой к чуть слышному шуршанию платья или скрипу половиц, она сгустилась в застывшее мгновение, недоступное для звуковых колебаний, уподобилась бархатному ковру, по которому растекаются яркие блики отраженного, а не проникающего света.

А снаружи, со стороны лестницы, послышались не уверенные шаги – кто-то медленно, словно ощупью приближался к двери.

У Евы было такое чувство, будто сама Смерть, крадучись, поднимается к ним прямо из могилы.

Она в ужасе вздрогнула, когда за спиной неожиданно скрипнула дверь и на пороге гигантской тенью выросла фигура негра.

На всех остальных тоже напал страх, цепенящий; ужас, и никто не смел шевельнуться, будто это действительно была Смерть, которая должна остановить взгляд на ком-то из них, чтобы сделать свой выбор.

Лицо Узибепю не выразило ни малейшего удивления при виде погруженной в мертвую тишину живой картины.

Он тоже застыл на месте и не менял поворота, головы, словно приклеился своим горящим взором к Еве, и неизвестно, как долго ей пришлось бы это терпеть, если бы на помощь не поспешила Мари и не заслонила ее собой.

Белки его глаз и сверкающие зубы, казалось, висели в темноте, подобно блуждающим огонькам.

Ева поборола страх и нашла в себе силы повернуться к окну, вдоль которого, мерцая в лунном свет те, тянулась свисавшая с крыши толстая железная цепь лебедки.

За окном скорее угадывался, чем слышался, тихий плеск воды, когда налетал ночной ветерок и чуть заметные волны лизали цоколь дома у слияния двух каналов…

Внезапный крик в глубине комнаты вновь заставил всех вздрогнуть.

Клинкербогк привстал и негнущимся пальцем указал на какую-то светящуюся точку внутри шара.

– Это опять он, – прохрипел старик. – Тот ужасный… в зеленой маске… который нарек меня Авраамом и дал съесть книгу…

И, словно ослепленный нестерпимо ярким светом, он закрыл глаза и тяжело опустился на стул.

Все стояли как вкопанные, не в силах вздохнуть. Только зулус наклонился вперед, глядя куда-то во тьму поверх головы Клинкербогка, и наконец произнес:

– Суквиян быть там, позади него.

Никто не понял, о чем он. И вновь мертвая тишина, воцарившаяся, казалось, на веки вечные, которую никто не осмеливался нарушить ни единым словом.

От необъяснимого волнения у Евы дрожали колени. Она не могла отделаться от ощущения, что какое-то невидимое существо с ужасающей медлительностью постепенно заполняет собой всю комнату.