Вся правда о Муллинерах (сборник) - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

 И с довольным видом принялся за сандвич.

 Глава корпорации Перфекто-Зиззбаум если уж ел, так ел. Он не таился. Он не скрывался. Каждый слышал, что он кусает, жует, глотает. Сандвич реял перед ним, словно знамя какое-нибудь.

 На Уилмота это произвело очень сильное впечатление. Как мы знаем, он не сразу заметил тарелку, и внезапные звуки пронзили его ножом.

 Поэты описывали много звуков — ветерок в листве, рокот волн, пение соловья, воркование голубя. Но ни один из них не сравнится с хрустом бутерброда, если ты четыре дня пьешь апельсиновый сок.

 В родственнике моем хруст этот разбудил самые темные чувства. Он выпрямился в кресле. Тигриный блеск вспыхнул в его глазах. Наконец, он вскочил, и потрясенные кинодеятели услышали:

 — Пре-кра-тить!

 Мистер Шнелленхамер дрогнул. Бутерброд упал. У мистера Левицкого, напротив, упала челюсть.

 — Я сказал: прекратить! — повторил для ясности Уилмот. И тяжело задышал. Мистер Шнелленхамер, вскочив, указывал на него пальцем. Царило зловещее молчание.

 Его и нарушил страшный крик, тот самый крик, из-за которого слова «Вы уволены!» замерли на хозяйских устах.

 Кинопроизводство особенно опасно тем, что в нем не обойдешься без пламенных звезд. Публике они нужны, а голос публики — сами знаете. Поэтому на каждой студии есть хотя бы одна актриса, при чьем имени трепещут самые сильные. Здесь ею была Гортензия Бервош, Королева Страсти.

 Темперамент — штука о двух концах. Деньги он приносит, но вызывает и особые приступы, сходные с так называемым амоком. В этих случаях на студии оповещали весь наличный состав. Именно это и услышало сейчас совещание.

 Хваленая дисциплина вроде бы не подкачала. Кто-то охнул, кто-то закатил глаза, но никто не шевельнулся, пока в комнату не влетел молодой ассистент, вопя:

 — Спасайся, кто может! Все зашевелились.

 — Идет сюда!

 Мистер Шнелленхамер стукнул по столу.

 — Господа! — воззвал он. — Вы боитесь безоружной женщины?!

 Ассистент кашлянул.

 — Да, что?

 — У нее меч.

 — Меч?!

 — Взяла у легионера из «Аве, Цезарь». Ну, я пошел. Первым вскочил молодой киватель, которому прекрасная

 Гортензия уже всадила в ногу булавку на съемках «Пламенных сердец». Он выскочил в окно, и через минуту-другую в комнате остались только мрачный Уилмот, трепещущая Мейбл и хозяин, который пролезть в окно не смог бы и залез в шкаф.

 Уилмота все это не занимало. Глядя на бутерброды, он пребывал в некоем трансе, из которого его вывела размалеванная дама с мечом. Она громко кричала.

 Он поднял брови, скривил губы и вернулся в транс.

 К таким реакциям Гортензия не привыкла. Занеся меч, она обрушила его на чернильницу, преподнесенную Шнелленхамеру верными почитателями. При этом она вопила:

 — А-а-а-а-а!

 Уилмоту это надоело. Как все Маллинеры, он исключительно учтив с женщинами, но сок его несколько озлобил, тем более что часть чернил попала ему на брюки.

 — В чем дело? — осведомился он. — Немедленно прекратите.

 Звезда издала вопль, но уже вполсилы. Меч он забрал без труда. Прекрасная Гортензия выдыхалась на глазах. Ей было страшно. Перед ней стоял какой-то пещерный человек, если не хуже.

 А чего вы хотите, когда четыре дня кряду Уилмот брал апельсин, разрезал на две части, выжимал в сосуд и все это пил, вто время как другие люди управлялись с рагу или бифштексом? Мало того: вернувшись домой, на сон грядущий, он опять брал, разрезал, выжимал и т. д. Гортензия этого не знала. Дух ее был сломлен.

 — Теперь чернила выводи! — ворчал тем временем Уилмот, обрабатывая брюки промокашкой. — Безобразие!

 Губы у Гортензии дрожали.

 — Не ругайтесь, — попросила она.

 — То есть как? — удивился мой родственник. — Где вы купите такие брюки за десять долларов?

 — Простите!

 — М-да, м-да… А зачем вы это сделали?

 — Так, в глазах потемнело.

 — Как мои брюки, ха-ха!

 — Да простите вы! — Она дернула носом. — Если б вы знали, как я мучаюсь…

 — Почему это?

 — Из-за диеты. Две недели — один апельсиновый сок. Слова эти произвели оглушительный эффект. Уилмот смотрел на несчастную звезду с нежным состраданием.

 — Сок?

 — Да…

 Он был глубоко тронут. Что там, он мгновенно стал прежним, всеми любимым Уилмотом.

 — Ужас какой! Две недели!

 — И еще картина…

 — Какая?

 — Да моя. Сценарий дурацкий.

 — Безобразие!

 — Никакого сходства с жизнью!

 — Расскажите мне все.

 — Понимаете, я сижу в мансарде, без еды, и пишу мужу, что я его люблю и все прощу. Голод, видите ли, очистил! Так не бывает.

 — Еще бы! — вскричал Уилмот. — Очистит он, ха-ха! В такой ситуации женщина станет писать, если вспомнит… нелитературные выражения.

 — Да-да!

 — И вообще, только дура будет тут думать о мужьях. Нормальный человек думает о бифштексе…

 — …и отбивной…

 — …и шницеле…

 — …и тушеной курице…

 — …и почках сотэ…

 — …и пончиках…

 — …и пирожных…

 — …и пирожках…

 — …и пирогах…

 — …с яблоками, с персиками, с мясом, с вареньем!

 — Да обо всем, кроме этого чертового сока! Скажите, какой кретин выдумал ваш эпизод с письмом?

 — Шнелленхамер. Я как раз собиралась с ним поговорить.