В битве с исходом сомнительным - Джон Эрнст Стейнбек

падая, с глухим стуком ударялись о землю. Скрывшись в листве возле самой верхушки, лихо насвистывал трели какой-то виртуоз.

Джим быстро спустился с лестницы, оттащил ведро к ящику, вывалил груз. Учетчик, белобрысый парень в чистеньком белом комбинезоне, сделал пометку и кивнул.

– Полегче, дружок, – предупредил он. – Так ты их помнешь!

– Ладно, – отозвался Джим и направился обратно к лестнице, постукивая по коленке пустым ведром. Очутившись опять на верху лестницы, он приладил ведро и перекинул через ветку трос. На дереве он вдруг увидел мужчину, который, спрыгнув с лестничной перекладины, стоял на толстом суку и тянулся вверх за целой гроздью яблок. Почувствовав, как дрогнуло дерево под тяжестью Джима, он глянул вниз.

– Привет, парнишка. Не знал, что это твое дерево!

Джим поднял голову. Худощавый старик, черноглазый, с редкой встрепанной бороденкой. На руках выпирают набрякшие синие вены. Худые ноги торчат палками и кажутся слишком тонкими для тяжелых, на толстой подошве башмаков.

– Да наплевать мне на дерево, – ответил Джим. – Не староват ли ты, чтобы прыгать по веткам как мартышка?

Старик сплюнул и проследил за тем, как густой белый плевок шлепнулся о землю. В мутных глазах сверкнула ярость.

– Это ты так думаешь, – парировал он. – И другие, молокососы паршивые, думают, что я слишком стар. Да я могу работать так, как никому из вас даже не снилось! Заруби у себя на носу!

Говоря это, он демонстративно сгибал и разгибал ноги в коленях, потом потянулся вверх и, сорвав намеченную гроздь вместе с веткой, побросал яблоки в ведро и швырнул на землю голую ветку.

– Эй, вы там, с деревьями полегче! – раздался голос учетчика.

Старик ощерился, обнажив зубы – два наверху и два внизу – желтые, длинные, выпирающие вперед, как у суслика.

– Деловой какой, правда? – буркнул старик, обращаясь к Джиму.

– Из колледжа, поди, образованный, – подхватил Джим. – Куда ни ткни, везде они, образованные эти.

Старик приник к ветке.

– Да что они там знают! – с жаром заговорил он. – Ходят-ходят в эти свои колледжи, а толком ни черта не знают! Этот вот умник с блокнотиком, как в хлеву задницу не замарать, и то не знает.

И он опять сплюнул.

– Да, а умничают так, что только держись, – поддакнул Джим.

– Возьмем вот тебя или меня, – продолжал старик. – Мы знаем, может, и немного, но уж что к чему знаем точно!

Помолчав, Джим сделал то, что перенял у Мака, слушая его разговоры, – постарался уязвить гордость старика.

– И все же не так много ты знаешь, раз в семьдесят лет продолжаешь по деревьям прыгать. И я знаю не так много, чтобы в белых штанах расхаживать и карандашиком в блокнотике чиркать!

– Нас никто вперед не толкал, вот в чем все дело, – рявкнул старик. – Не помог нам никто легкую работу раздобыть, вот и выбросило нас на обочину!

– Ну и что, по-твоему, нам теперь с этим делать?

От такого вопроса старик словно сдулся, сразу же выпустив пар. На лице его появилось выражение озадаченности и даже легкого испуга.

– Одному богу это ведомо, – сказал он. – А нам остается принять все как есть. Мотаемся взад-вперед по стране, бродим, как скот, как стадо свиней неприкаянных, и еще тычки получаем от умников всяких, вроде этого.

– Парень не виноват, – заметил Джим. – Работа у него такая. А чтобы не потерять работу, он и делает что требуется.

Старик ухватил следующую яблочную гроздь, легкими крутящими движениями свинтил с ветки плоды и аккуратно уложил каждое яблоко в ведро.

– В молодости я все думал, что можно это поправить. А сейчас мне семьдесят один год. – В голосе его звучала усталость.

Мимо проехал грузовик с полными ящиками. Старик продолжал:

– Я на севере лес валил, когда уоббли[7] шум большой подняли. Я верховым был, отменным, надо сказать, верховым. Заметил небось, как я в мои годы по деревьям лазаю. Ну, в то время были у меня кой-какие надежды, потому что от уоббли польза была, ведь лесорубы тогда ни сортиров не имели – их ямы в земле заменяли, – ни мест, где помыться, душ принять. Уоббли заставили хозяев туалеты построить, душевые. Но все это прахом пошло потом. – Рука его машинально потянулась за новыми яблоками. – Я вступил в профсоюз. Выбрали мы председателя, а первое, что он сделал, как мы узнали, управляющему задницу лизать стал. Мы взносы платили, а казначей кинул нас. Не знаю, может вы, из молодых да ранних которые, что-нибудь придумать сможете. А мы делали что могли.

– Ты, кажется, приготовился сдаться, лапки сложить? – спросил Джим, метнув в старика насмешливый взгляд.

Старик скорчился на своем суку, присел, помогая себе иссохшей рукой.

– Я кожей чувствую что-то, – сказал он. – Можешь меня старым болваном считать и всякое такое, только что-то готовится. Может, и не выйдет ничего, но я чувствую, прямо кожей чувствую.

– Что же именно ты чувствуешь? На что это похоже?

– Трудно это объяснить, парнишка. Знаешь, когда вода вот-вот закипеть готова, она вроде как вздыбливается, замечал? Вот это я и чувствую. Я всю жизнь среди рабочих-сезонников. Не то чтоб план какой-то был, нет… Но точь-в-точь как вода, прежде чем закипеть ей, вздыбливается…

Взгляд старика затуманился, стал отсутствующим, как у слепого. Он высоко вздернул подбородок, и жилы, перерезавшие его шею от подбородка вниз, напряглись и вздулись.

– Может, голодных стало слишком много, может, хозяева уж слишком нас прижали. Не знаю. Только чувствую вот кожей…

– Что чувствуешь-то?

– Гнев, вот что! – выкрикнул старик. – Бывало с тобой перед дракой, когда от гнева ты сам не свой, на стенку лезть готов, кишки как огнем обжигает и внутри тошнота? Вот на что это чувство похоже. Только не в одном оно отдельном человеке, а во всех, в миллионах и миллионах, будто все они, забитые, голодные, стали одним целым и чувствуют одно. Сезонники не понимают, что такое с ними, но когда этот большой парень, великан этот, в которого превратились все они, взбесится от ярости, встанут все, и тогда страшно даже подумать. Господи, что тогда начнется! Они станут горла перегрызать, когтями впиваться, вырывая из глоток добычу! – Старик покачнулся на суку, но удержался, обхватив его покрепче. – Вот что я кожей чувствую, – повторил он. – Куда бы ни подался, везде одно чувствую – будто вода закипеть готова.

Джим дрожал от возбуждения.

– Но должен же быть план, – сказал он. – Когда произойдет взрыв, должен быть план, куда этот взрыв направить, чтобы прок от него какой-то был!

Старик словно выдохся после своей пламенной тирады.

– Когда великан на свободу вырвется, никаким планом его