Вся правда о Муллинерах (сборник) - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

нее, Мервин мало-помалу увидел, как все можно устроить с минимумом неудобств и максимумом выгоды для всех заинтересованных лиц. Его дядя Джозеф (по материнской линии) имел у «Беллами» открытый счет.

В следующий миг он уже влетел в дверь и начал переговоры с одной из тех несостоявшихся герцогинь, которые занимаются продажей фруктов в этом великолепном торговом заведении. Данная, сообщил мне Мервин, имела рост в шесть футов и смотрела на него с этой высоты большими надменными глазами, исполненными брезгливого презрения, а к тому же была от носа до кормы облачена в черный атлас. Мервин ощутил легкий озноб, но тем не менее приступил к исполнению своего замысла.

— Доброе утро, — сказал он, включил улыбку и тут же выключил, перехватив взгляд герцогини. — Вы продаете фрукты?

Ответь она «нет», он был бы, разумеется, полностью ошарашен. Но она воздержалась от «нет» и гордо наклонила голову.

— Та-ак, — сказала она с аристократическим прононсом.

— Я возьму вон ту корзиночку клубники в витрине.

— Та-ак.

Она протянула руку и начала упаковывать корзиночку. И словно бы без малейшего удовольствия. Когда она завязывала бант, то помрачнела еще больше. Мервин полагает, что в ее жизни имела место какая-то глубокая любовная трагедия.

— Пошлите их графу Болсаму, шестьдесят шесть А, Беркли-сквер, — сказал Мервин, имея в виду своего дядю Джозефа (по материнской линии).

— Та-ак.

— А впрочем, — сказал Мервин, — пожалуй, не стоит. Я захвачу ее с собой. Меньше хлопот. Давайте-ка ее мне, а счет пошлите лорду Болсаму.

Тут-то и был решающий момент (он же поворотный пункт) всего предприятия. И к большому огорчению Мервина, его предложение не было принято с той готовностью, на которую он рассчитывал. Он ждал любезной улыбки, вежливого наклона головы, а герцогиня посмотрела на него с сомнением:

— Ва-ам угодно доставить их са-амому?

— Та-ак, — ответил Мервин.

— Прошущения, — сказала герцогиня, внезапно исчезая.

Отсутствовала она недолго. Собственно говоря, Мервин, расхаживая в ожидании, только-только успел съесть три-четыре финика и зимнее яблоко, как она уже вновь почтила его своим присутствием. И теперь она излучала высокомерное неодобрение, как герцогиня, когда она обнаруживает половинку гусеницы в салате, поданном услужливым дворецким.

— Его сия-ательство уведомил меня, что клубники не зака-азывал.

— А?

— Я имела общение с его сия-ательством по телефону, и он поста-авил меня в известность, что клубники не зака-азывал.

У Мервина слегка подкосились колени, но он мужественно устоял.

— Да вы его не слушайте, — сказал он. — Он над вами подшутил. Большой любитель всяких розыгрышей. Веселый проказник, каких поискать, — школьник в годах. Разумеется, он зака-азывал клубнику. Он мне сам сказал. Я его племянник.

Отлично подано, решил он, но его слова, казалось, не возымели действия. Он покосился на лицо герцогини — оно дышало холодом, суровостью и надменностью. Тем не менее он беззаботно рассмеялся, просто показывая, насколько кристально он правдив, и ухватил корзиночку.

— Ха-ха-ха! — звонко докончил он и направился к двери аллюром, представлявшим нечто среднее между величавым шагом и стремительным галопом.

Но не успел он вырваться на простор, как герцогиня завизжала ему вслед.

— И-и-и-и, и-и-и-и, и-и-и-и! — вырвалось из ее уст.

Теперь вам следует вспомнить, что происходило все это около полудня, когда любой молодой человек предельно вял и слаб, а потребность в двенадцатичасовой взбодрительной дозе все больше и больше дает о себе знать, подтачивая его дух. Залей Мервин за воротник парочку стопок, он, без сомнения, встретил бы опасность лицом к лицу и вышел бы из положения с развернутыми знаменами. Он поднял бы брови. Он был бы небрежен и закурил бы сигару. Но, обрушившись на Мервина, пребывающего в состоянии упадка, этот визг полностью вывел его из равновесия.

Теперь герцогиня принялась вопить «Держи вора!», и Мервин поступил крайне безрассудно: вместо того чтобы, не теряя головы, небрежно сигануть в проезжающее такси, он совершил серьезный стратегический просчет — взял ноги в руки и припустил по Пиккадилли.

Естественно, ничего хорошего из этого не вышло. Восемьсот человек, возникнув неведомо откуда, жаждущими руками ухватили его за ворот и ремень брюк, и не успел он опомниться, как уже переводил дух в полицейском участке на Вайн-стрит.

Дальнейшее слилось в неясный туман. Участок внезапно сменился залом полицейского суда, и он увидел перед собой судью, который смахивал на филина с примесью хорька.

Затем последовал диалог, сохранившийся у него в памяти лишь отрывками.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Услышав крики «Держи вора!», ваша милость, и заметив, что обвиняемый бежит очень резво, я произвел задержание и отвел его в участок.

СУДЬЯ. И как он вел себя в участке?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Вроде как безучастно, ваша милость.

СУДЬЯ. То есть соучастников его вы не задержали?

Смех в зале.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Выяснилось, что он пытался похитить клубнику.

СУДЬЯ. Но как будто остался на бобах?

Смех в зале.

Ну-с, молодой человек, что вы можете сказать в свое оправдание?

МЕРВИН. А… э… я…

СУДЬЯ. Именно вы. (Смех в зале, к которому присоединяется и его милость.) Десять фунтов штрафа или две недели заключения.

Ну, вы сами понимаете, как неприятно все это было сыну моего кузена. В чисто театральном смысле судья буквально согнал его со сцены, по-свински присвоив все выигрышные реплики и с самого начала заручившись симпатиями зрителей; а сверх всего этого подходил конец квартала, за душой у Мервина остались только фунт два шиллинга три пенса, и вдруг ему ставят ультиматум: либо десять фунтов на бочку, либо две недели в узилище.

Оставалось лишь одно. Его возвышенная душа восстала при мысли о пребывании в темнице целых две недели, а потому надо было безотлагательно раздобыть где-то десять фунтов. Раздобыть же он их мог, лишь воззвав к своему дяде, лорду Болсаму.

И он отправил гонца на Беркли-сквер с сообщением, что находится в