Стефан Жеромский - Пепел

Вскоре раненый очутился в своей прежней постели. Хирург сменил ему повязку на старой ране, промыл, очистил и залепил пластырем новые колотые раны, велел накормить его и уложить спать.

Рафал проснулся только на следующий день утром. Окна были уже приотворены, старик Анджей в туфлях из желтой кожи бесшумно убирал комнату.

Рафал чувствовал себя гораздо лучше. Правда, голова у него еще болела, но от вчерашней угнетенности не осталось и следа. Анджей заботливо посмотрел на него и поклонился, с трудом сгибая негнущуюся шею. Вскоре явился князь с хирургом. Пока последний перевязывал рану, Гинтулт сидел в ногах постели Рафала и безучастно смотрел на всю процедуру. Вскоре хирург ушел, заявив, что больной через два-три дня может встать с постели.

– Я очень рад, – сказал Гинтулт, – что ты не тяжело ранен, иначе нам пришлось бы сейчас расстаться.

Рафал ничего не понял.

– Я должен уехать из Варшавы, – продолжал князь, – и мне хотелось бы, чтобы ты сопровождал меня.

– К сожалению, я связан теперь военной службой. Как только я поправлюсь, мне придется вернуться в полк.

– Я тоже еду на фронт.

– Вы вступаете в ряды армии, князь?

– Да.

– Как я рад!

– Тебе нечего радоваться… Я отправляюсь на фронт не потому, что хочу сражаться с австрийцами. Ты должен меня понять. Я иду исполнить долг… Не знаю, могу ли я говорить с тобой так, как раньше. Ты поступил со мной так странно… уехал без всякого предупреждения.

Ольбромский угрюмо молчал.

– Я пришел сюда не за тем, чтобы упрекать тебя. Бог с тобой. Я рад, что ты выздоравливаешь.

– Я не могу сейчас рассказать все, что заставило меня тогда уехать так неожиданно, – вот все, что я могу сейчас сказать…

– Не трудись…

– Меня вызвал отец.

Гинтулт снисходительно улыбнулся.

– Отец писал мне сюда после твоего отъезда. Он спрашивал, где ты.

Рафал умолк. Князь тоже сидел в молчании.

– Мы часто вспоминали тебя с великим мастером, – сказал князь после долгой паузы.

– Здесь ли майор де Вит? – развязно спросил Ольбромский.

Князь поднял на него потухшие глаза и надменно ответил:

– Нет.

– Где же он?

– Почил смертным сном. Великий мастер погиб.

– Сражаясь против нас!

– Если ты знал об этом, то зачем же унижаешь себя и меня низкой ложью?

– Скакой целью вы едете в армию, ваша светлость? – спросил Рафал.

– Чтобы посмотреть, по своему обычаю, на дела человеческие.

– Странная цель… В минуту, когда родину постигло бедствие… – произнес Рафал, опустив глаза.

– Ты так думаешь?

– Вчера я дрался в бою. Я видел, что там не место наблюдать дела человеческие.

– Не место?

– Там можно пожертвовать жизнью с верой в победу. Тогда человек там нужен. А кто идет туда, чтобы смотреть, как умирают другие…

– Если мне не изменяет память, в бою можно найти для себя еще одно место.

– Не понимаю.

– Потому что ты был плохим учеником, строптивым и любострастным.

– Сейчас я солдат и единственной доблестью считаю и почитаю беззаветную храбрость.

– Ты и говоришь, как солдат.

– Все, кто живет ныне на нашей земле, должны быть сейчас солдатами. Я видел, как генерал Сокольницкий по-солдатски грудью встал против врага.

– Видишь ли, брат, я принадлежу к числу тех людей, которые хотят обо всем, в том числе и о храбрости Сокольницкого, иметь свое собственное мнение, взвешенное на весах совести.

– Сейчас не время для этого.

– Для меня всегда время.

– Нет! Сейчас время идти в окопы! Всем, кто жив еще! Делать что прикажут!

Князь нахмурился. Лицо его потемнело.

– Тому, что ты так дерзко мне рекомендуешь, – сказал он, вставая, – уже не время, мой рыцарь, но только потому, что подписан договор: Варшава будет сдана австрийцам.

– Кто подписал его?! – крикнул Рафал, вскакивая с постели.

– Лежи спокойно.

– Сдать Ценою крови, которую пролили тысяча с лишним солдат на Рашинской дороге!

– Лежи спокойно. Наши войска уже идут на Прагу.

– Значит, я – в плену?!

– Раненые в Рашинском сражении имеют право после выздоровления отправиться к своим бригадам. Когда ты поправишься, мы поедем вместе. А по дороге мы с тобой еще поговорим. Сейчас ты горячишься и, быть может, поэтому груб, а я этого не выношу.

– Простите, князь.

– Да я совсем не обижаюсь, хотя люблю вести спор без крика.

– Когда мы поедем отсюда?

– Как только ты и твои товарищи, или по крайней мере некоторая часть их, подниметесь с постели.

– Не знаете ли вы, ваша светлость, где находится сейчас генерал Сокольницкий?

– Он ушел уже на Прагу.

– Австрийцы уже в городе?

– Нет, их еще нет. На днях они, вероятно, вступят в город. Договор почетный и, насколько я могу судить своим слабым умом, очень для нас выгодный.

– Это как же?

– Много австрийских войск будет приковано к столице, а наши солдаты двинутся в поход…

Совет

Еще до окончания срока перемирия, утром двадцать третьего апреля, князь Гинтулт в сопровождении Рафала спускался с Динасовских холмов, чтобы переправиться на другой берег Вислы.

Улицы, по которым они шли, были пусты, ставни закрыты. Понтонный мост напротив Беднарской улицы уже сняли, и самые понтоны со всеми военными материалами спустили вниз по реке. Пришлось переправляться на лодке. Гинтулт остановился у подножия холма и окинул взглядом свой дворец, переполненный ранеными офицерами и солдатами, который он оставил на милость чужого правительства и нескольких старых лакеев. Для него там не осталось места, так как раненых набралось уже до трехсот человек.

– Кажется, – тихо сказал он Рафалу, – я не увижу больше этого дома. Договор не распространяется на Прагу. Легко предугадать, что Варшава будет бомбардировать Прагу, а Прага – Варшаву. Я родился под этим кровом, там моя библиотека, коллекции, памятки… Прощай, старый дом…

Рафал пытался сказать князю что-нибудь в утешение, но тот махнул рукой. Они спустились к реке и направились вдоль берега, по пустынной Доброй улице, к углу Беднарской. После снятия понтонов странно было смотреть на выложенный камнем канал, тянувшийся от Вислы в глубь Доброй улицы. На канале теснились лодки перевозчиков, крикливо приглашавших пассажиров переправиться через реку. Князь и Рафал сели в одну из лодок и вскоре высадились на другом берегу. В укреплениях было полно солдат. У тех, кто прибывал из-за Вислы, проверяли документы, водили их на Ольшовую улицу к каким-то властям, которые сами не знали, что делать и как быть.

Покончив с формальностями, князь и Рафал вышли из душных клетушек в деревянных бараках, где люди задыхались, ожидая очереди, и стали искать выхода из района укреплений. Они пошли по Брукованой улице, расположенной перпендикулярно к Висле, но оттуда им пришлось вернуться, так как они забрели в третий люнет. Часовой показал им дорогу, которая вела между двумя флигелями военных казарм к горже другого люнета, оттуда поворачивала направо и выходила к ратуше и Брудзенской заставе. Выбравшись из района предмостного укрепления, Гинтулт остановился на перекрестке и стал смотреть на укрепление. На лице его, сонном и угрюмом, застыло выражение скуки и уныния. Но вдруг взгляд его оживился.

– А знаешь, – сказал князь вполголоса, точно боясь, что их могут подслушать, – ведь неплохой окопчик! Право… Видишь ли ты, вон там, этот средний окоп, обращенный острым углом к Зомбковской заставе? Это крепкая штука. Или вон тот люнет, обращенный к Голендзиновской заставе и дороге в Новый Двор. Собственно, это он один, сиротка, и обращен к Варшаве. Кто бы мог подумать, что тебе, бедняге, выпадет такая участь – выпустить когти против родной матери – Варшавы…

Князь повернул налево и пошел к третьему редуту, замыкавшему доступ со стороны Спшечной улицы и Гроховской заставы. Оживившись, он широким шагом торопливо направился к Саксонскому острову и стал осматривать шанец у дороги, на берегу рукава Вислы, окоп на самом Саксонском острове, за паромом рукава, на берегу самой Вислы и у дороги к водяной мельнице. Сейчас он внимательно и детально осматривал эскарпы валов, идущих вдоль Вислы от предмостного укрепления до излучины рукава. Затем князь вернулся на дорогу и в задумчивости направился к монастырю бернардинцев. После долгого молчания он спросил у Рафала:

– Не знаешь ли ты случайно, какие у нас шанцы за Гроховской заставой?

– Не знаю.

– Помню, раньше… Там шел вал от Камионок, он пересекал Окуневскую дорогу и неподалеку от Радзиминского тракта кончался крепким люнетом.

– Я ничего не знаю.

– Жаль, что мы не можем посмотреть, есть ли там какие-нибудь укрепления напротив Тарговка. Уже нет времени. Надо торопиться!

Крупными шагами они миновали бернардинский монастырь и вышли на Широкую улицу. Там теснилось множество подвод и карет, проходили пехотинцы-разведчики. Князь, не спрашивая о цене, нанял крестьянскую подводу. Усевшись с Рафалом на подводу, они через Голендзиновскую заставу выехали к шанцу, сооруженному перед заставой. Дорога огибала его полукругом с правой стороны, и князь мог хорошо осмотреть валы и глубокий, наполненный водою ров, тянувшийся от шанца к Висле.