Озорные рассказы - Оноре де Бальзак

сего инкуба и позабавить град Анжу его сожжением. Самым храбрым из их троицы был господин Боден, смело заверявший, что встанет у оконного проема и не позволит инкубу ускользнуть от них этим путем; кюре вместе со своим служкой занял место у двери, а Пишар, опасаясь, как бы инкуб не спрятался в смежной со спальней каморке, весьма ловко самолично туда проскользнул. И все они прямо посередь дьявольского удушения напугали добрую даму Пишар священными заклинаниями, «Vade retro Satanas»[160] да еще и зажженными свечами в придачу! Заклинатели застигли демона в тот самый миг, когда он развлекался с дамой прекраснейшей игрой с кием и двумя шарами.

— Вот видите, кум, — сказал Пишар Бодену, — напишите Паскье, у него белая сорочка…

— Но это же сын господина де Сиврака, — воскликнул объятый великим страхом священник.

— Нет, — вскричала прекрасная дама, пристыженная тем, что все видят ее в совершенном соитии с инкубом, — клянусь вам, это демон, хватайте его, господин кюре, освободите меня, не то я погибну…

— Госпожа, — обратился к ней Боден, — послужите науке, опишите, что вы чувствуете?

— Смертельный холод во всех моих членах…

— Сие служит подтверждением одному из положений моей книги относительно семени дьявола, кое подобно льду, и сей факт был засвидетельствован тремя ведьмами, сожженными в последнее время в Абвиле, Мо и Лаоне…

Демон, с епитрахилью на шее, кою кропили святой водой священник и его служка, извивался и корчился, точно разрубленная ящерица-медяница, испускал адские вопли, говорил по-гречески и по-магометански, призывая себе на подмогу Вельзевула, Астарота, Маммону, Баала, Белиала и прочих.

— Кричи, кричи! — повторял добрый Пишар. — Пожар! Горим!

— Бог мой, ну вылитый сын господина де Сиврака, — вздыхал служка.

— Вам надобно, — молвила дама, боявшаяся демонов куда больше, чем мужчин, — срочно отправиться к господину де Сивраку и проверить, там ли его сын, сие послужит еще одной уликой против этого демона…

Тут инкуб принялся рычать, точно волк, и корчиться в попытках стряхнуть с себя епитрахиль.

— Скорее! — воскликнули два друга, спустились во двор и вскочили на лошадей.

Прибыв в замок де Сиврака ни свет ни заря, они разбудили его доброго хозяина, объявив, что речь идет о деле чрезвычайной важности и касаемом веры нашей христианской. Их провели в опочивальню молодого графа, взяв в свидетели всю челядь, и они увидели юношу спящим в постели и в одежде и сказали, что в этот самый миг в доме Пишара господин кюре держит в своих руках инкуба в похожих одеяниях и одной с названным графом наружности и что сей инкуб сожжен будет посреди Анжу на большом костре после того, как его предадут суду. Сеньор де Сиврак расхохотался и заявил, что все они с ума посходили, ибо нет такого демона, который посмел бы напасть на дом Сиврака и обрести сходство хотя бы с его лакеем. Тогда господин Боден заверил графа, что отдельные демоны частенько принимают обличье даже королевских особ, и предложил его светлости последовать за ними и все увидеть собственными глазами, с каковым предложением граф охотно согласился. По возвращении их в дом Пишара они нашли даму, кюре, служку, мальчика-хориста и всех людей в великом волнении оттого, что кюре за разговором с дамой выпустил из рук епитрахиль, и тогда весь дом сотрясся и чуть не обрушился от удара, похожего на гром, а на том самом месте, где находился инкуб, осталась кучка пепла, источавшего запах серы. Один из садовников заметил лошадь, объятую пламенем, что пронеслась по небу, точно грозовое облако, а верхом на ней сидел всадник, который, несмотря на лунный свет, не отбрасывал никакой тени. Господин Боден не осмелился потребовать от дамы, чтобы она показала знаки и отметины, оставленные на ней демоном, а довольствовался тем, что испросил у нее дозволения изложить в своей новой книге ее рассказ о том страшном холоде, что воспоследовал за первоначальной горячностью демона. Тут сеньор де Сиврак опять принялся хохотать и сквозь смех сказал, что с мужчинами бывает в точности так же, на что дама с бесконечным смирением возразила, и слова ее чрезвычайно понравились господину Бодену и мужу ее Пишару, что, мол, именно из-за такого конца любви она всем сердцем ненавидит сии гнусные связи. Сеньор галантно пригласил ее в свой замок, дабы она могла убедиться, сколь не похож его сын на инкуба. Она ответила согласием, шепнув своему мужу на ушко, что ей не хочется огорчать славного старика.

У сей истории мораль особенная, не каждому дано ее воспринять. Вы же понимаете, что в старые добрые времена французы питали столь глубокое почтение к человеку, что полагали его сделанным по образу и подобию Божьему, а потому всяческие крайности и чрезмерности приписывали демону, а не…

О великой милостивости госпожи Империи

[161]

Время действия: между 1481 и 1511 годом.

Госпожа Империа во время пребывания своего в граде Венеции, куда яко легат прибыл кардинал Рагузский, дабы уладить дела нового папы с правительством названного государства, жила по-королевски, к чему принудило ее то, что в республику Светлейшую о ту пору слетелись на звон монет прекраснейшие и богатейшие распутницы, и все только и говорили что о венецианках, коих, по уверениям болтунов да знатоков, переплюнуть могли одни лишь римлянки. Превосходство последних происходило от превосходства Церкви, каковая забирает себе все самое изысканное и совершенное; оттого и пошла молва о величии госпожи Империи, поелику ее наставляли и восхваляли кардиналы да архиепископы.

В этом самом граде Венеции повстречала госпожа Империа госпожу Джину Тирабоски, единственную куртизанку, которая могла с нею сравниться, но лишь по состоянию своему и образу жизни, ведь по обличью и искусности в делах любовных никто на этом свете не мог к Империи приблизиться. Поговаривали, будто эта Джина любовников своих пылкостью чрезмерной и необузданностью доводила до изнеможения, тогда как госпожа Империа умела наполнить их тела и души радостью да блаженством. Как сказал однажды князь Порсьен в похвалу красавице Империи, Джина подобна балерине, что исполняет головокружительные пируэты, способные восхитить единожды, а госпожа Империа — это вечный пир души и каждодневный праздник. Джина отдавала себя всем, у кого водились деньги, тогда как Моя Госпожа не допускала до своего ложа никого, кто не был бы по меньшей мере архиепископом в церкви, маркизом или герцогом в миру, генералом в армии или маркграфом в Алемании; одного купца из названного града Венеции, каковой посмел заикнуться о том, чтобы заплатить ей сто тысяч цехинов, она, поелику имя его не вписано