Стефан Жеромский - Пепел

Рядом со снятыми с передков пушками, повернувшись к ним лицом, стояли канониры с помощниками. Первые два помощника – рядом с жерлом, следующие два – рядом с осью, канониры – против винграда, третья пара помощников – рядом с осью передка, четвертая пара – на шаг дальше в сторону дышла и пятая еще на шаг дальше. Одиннадцатый помощник занимал место справа около самого конца дышла. Упряжные лошади неподвижно стояли, повернувшись в сторону Рашина, и пряли ушами. Зажженные шнуры фитилей горели в руках у канониров живыми, сильными и острыми язычками.

– Видели нашу конницу? – спросил у Рафала Сокольницкий, и голос его в напряженной тишине прозвучал надменно и грубо.

– Видел, генерал.

– Где?

– У корчмы, на распутье. Потом в поле, когда она уходила на Соколов…

– Вся отступила?

– Так точно, пан генерал.

Сокольницкий повернул трубу в другом направлении. Через минуту он придержал ее покрепче, потом опустил и сложил. Лицо его потускнело, казалось озябшим. Генерал чмокнул губами… Он лениво окинул взглядом деревушку Фаленты, являвшую собой странную карикатуру на селение, рвы, засеки, волчьи ямы, наскоро вырытые в разных местах и закиданные хворостом… Потом он перевел взгляд на притаившихся в леске солдат восьмого полка, которые в первый раз шли в бой, на линию старых прусских карабинов с расшатавшимися кремнями…

Как гром, грянул в тишине пушечный выстрел. Вслед за первой ахнули сразу чуть ли не десять пушек. Деревья задрожали от верхушек до самого корня, их обнаженные ветви и нежные сережки затряслись, словно ручонки испугавшегося ребенка. Из Рашина сразу начали пальбу все двенадцать саксонских орудий Дигеррна,[557] артиллерийский эскадрон Антония Островского и рота Влодзимежа Потоцкого.

Сокольницкий повел бровями в сторону Рафала, и оба они тронулись по дороге к Фалентам. На аллее, ведущей через плотину прямо к Рашину, они увидели польских застрельщиков, притаившихся на самом краю болота. Дым из Рашина стлался уже над светлой озерной гладью и тяжело полз в камыши.

– Теперь они попробуют сунуться прямо через болото на Рашин, с поля… Не знают дороги, – заговорил Сокольницкий, стряхивая хлыстом брызги с рейтуз и сапог. – Увидят, что не пробраться, и тогда обрушатся на нас в Фалентах. Какое же вы думаете принять участие в этой забаве, улан? Ваша роль окончилась…

Несмотря на ужасную канонаду, Рафал услышал эти веселые, насмешливые слова. Ноги у него дрожали, как вчера, когда он почувствовал слабость в Надажинском лесу. Сердце билось с неудержимой силой… Дыхание спирало в груди… Сверкнули белые зубы генерала.

– Страшно, когда стреляют не в вас. Не любите? Что же вы будете делать, когда станут целиться в ваши икры?

– Я не боюсь, генерал! – надменно и гордо крикнул Рафал.

– Я вижу.

Треск ружейных залпов врывался в гром канонады; он раздавался все ближе и ближе, усиливался в клубах дыма, становился все оглушительней. Сокольницкий привстал на стременах, протянул руки…

В ту же минуту на повороте дороги показался адъютант и, на всем скаку отдавая честь, показал на поле перед деревней.

Генерал, не дожидаясь рапорта, скомандовал:

– Повзводно!

Оба они с Рафалом медленно съехали с дороги и нога за ногу приблизились к батальону Годебского. Вскоре они услышали команду:

– Двумя шеренгами!

– Взвод!

– Готовьсь!

– Целься!

– Пли!

Грянул залп батальона.

Тотчас же вокруг всадников зажужжали австрийские пули, которые неслись издалека, срезая ветки ольх, и с протяжным визгом скользили по воде. Сокольницкий въехал в ряды стрелков и весело, громко стал сам командовать, похлопывая в воздухе хлыстом.

– Заряжай!

– Возьми заряд!

– Откуси заряд!

– В запал!

– За прибойник!

– Забей!

– Прибойник на место!

– Повзводно!

– Целься! Пли!

Генерал врезался на коне все глубже и глубже в ряды конфедераток, продвигаясь вперед к голове батальона и опушке леска. Рафал, оставшийся позади, видел его, окутанного сизым дымом, и, несмотря на гром выстрелов, все время слышал короткую команду.

– Заряжай!

– Два!

– Три!

– Четыре!

– Целься! Пли!

Рафал находился в состоянии небывалого возбуждения, но не дрожал уже так всем телом, как за минуту до этого. Его терзала одна мысль: почему у него нет карабина? Ах, если бы у него был карабин! Приставить его к ноге, забить заряд, поднять, прицелиться – и так без конца. Стоять в шеренге! Слушать команду этого властного голоса, как приказ родного отца: два, три, четыре!..

Вдруг одно из деревьев в ольшанике заскрипело, точно невидимая рука подрубила его у корня топором до самой сердцевины. В то же мгновение в жидкое болото шлепнулось тяжелое пушечное ядро, рассекло его и выбросило вверх два фонтана, точно две уродливые губы. Тут же неподалеку от Рафала пронеслась сильная воздушная волна, и ядро, ухнув, угодило в плотину, вырыв в ней воронку.

Конь под уланом испуганно затоптался, прижал уши и замотал головой.

В дыму, далеко в полях, по которым недавно летел его конь, Рафал увидел вспышки огня и вздымающиеся вверх клубы дыма. Огни и дым стлались по земле, огни и дым… После каждой вспышки он слышал глухой гул, точно кто-то бил по земле огромным пестом.

Хаос был вокруг него. Гул со всех сторон…

Ближе, ближе. Казалось, за окружавшим юношу леском то и дело трескалась земля и из недр ее вырывались огонь и дым.

Сердце успокоилось, и тревога сменилась изумлением. Юноше стало любопытно, что из этого может выйти, что может еще случиться, и он забыл обо всем. Кругом валились в болото подсеченные ядрами ольхи.

Невидимые силы швыряли в болото ветви, сучья, щепы, даже целые деревья. В рядах все время раздавались ужасные стоны, точно кого-то резали ножом. Дым заслонял линию пехоты. Чтобы лучше увидеть все, Рафал тронул шпорой коня и подъехал к орудиям.

Командир батареи лениво прохаживался между пушками, установленными на расстоянии восемнадцати шагов, одна от другой. Командиры расчетов стояли между пушками около передков.

Офицер у зарядных ящиков и бомбардиры ждали, когда командир батареи подаст знак. Поодаль стояли оседланные кони канониров и командиров расчетов.

Из-за завесы дыма неожиданно выехал Сокольницкий. Он нашел глазами Солтыка и приказал ему:

– Огонь!

Солтык громовым голосом крикнул своим:

– Смирно!

Каждый второй помощник канонира, стоявший слева, ударил фитилем о левое плечо, чтобы стряхнуть пепел, и, вытянув руку, перенес его на четыре дюйма к концу запала…

– Пли!

Помощники коснулись фитилями пороховой подсыпки и отступили на свои места. Четыре орудия дрогнули и откатились назад. Облако дыма окутало их. Рафал только слышал вокруг команду:

– Заряжай!

– За банник!

– Заткни запал!

– Возьми заряд!

И дальше:

– Прочисти!

– За прибойник!

И дальше:

– Забей!

– Заряд в орудие!

Какой-то молоденький офицер со строгим и вдохновенным лицом и холодным взглядом склонился над диоптром.

– На прицел!

– Пли!

В дыму мелькали банники, конфедератки канониров, обслуживавших орудия, золотое шитье и аксельбанты офицеров в зеленых мундирах, хвостовики, оружие – и огни. Тотчас же в это место полетели австрийские ядра из двенадцати пушек авангарда генерала Мора.[558] От грохота орудий (в это время начали стрелять и два польских единорога, приданных батальону Годебского) в ушах стоял однообразный шум, точно человек носился в колоколе, который раскачал звонарь. Клубы дыма становились все гуще, из сизых они превратились в бурые и были полны пороховой сажи, которая щипала горло и ела глаза. Рафал в оцепенении не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Он слышал кругом страшные крики и стоны. Однако ничто, ничто не могло заставить его сдвинуться с места.

Вдруг какой-то солдат в медвежьей шапке с белым кантом очутился у его стремени и поднял на него страшные глаза, которые так дико вращались, что Рафал сразу очнулся, точно пробудившись от сна. Солдат ткнул его прикладом карабина и загнал между лошадьми артиллерии. Один из артиллеристов в расстегнутом мундире, из-под которого виднелась окровавленная бархатная жилетка, крикнул на него, другой поднял саблю. Рафал вздыбил коня и медленно двинулся направо; но конь сделал несколько шагов и споткнулся о лежавших на земле людей.

Ольбромский наклонился, чтобы рассмотреть в дыму, что это за люди; но конь его прянул и шарахнулся всем корпусом, словно потрясенный ужасным зрелищем. Он захрапел, как когда-то издыхающая Баська, встал на дыбы и грянулся с размаху на передние колени. Рафал вырвал из стремян ноги и соскочил на землю. Конь его дрожал всем телом. Задние ноги у него сводило судорогой, кожа на них вздулась. Мордой он тыкался в землю, а языком лизал воздух. Тут только Рафал увидел, что из брюха у животного вываливаются внутренности и ручьем льется кровь. Он оставил коня и побрел, сам не зная куда. Вскоре он очутился в рядах разведчиков. В глаза ему бросились знакомые цвета: желтые воротники, желто-зеленые погоны и зеленые перья на шапках.