Избранные произведения в двух томах. Том 2 - Джером Клапка Джером

конце следующего месяца. Тогда ты сможешь выплатить долг и забыть об этом.

Вилл чувствует, что стул, на котором он сидит, почему-то становится неудобным, а мадера как бы теряет свои аромат. У него вырывается короткий нервный смешок.

— Черт побери, — говорит он. — Неужели так скоро? Я совершенно забыл о сроке.

— Как хорошо, что я напомнил тебе, — отвечает Джон, и улыбка на его губах становится отчетливее.

Вилл ерзает на стуле.

— Боюсь, милый Джек, — говорит он, — что мне придется просить тебя возобновить вексель, всего на месяц или на два, мне чертовски неприятно, но в этом году у меня очень туго с деньгами. Дело в том, что я сам не могу получить денег со своих должников.

— Это в самом деле очень неприятно, — отвечает его друг, — потому что я отнюдь не уверен, что смогу возобновить вексель.

Вилл смотрит на него с некоторой треногой.

— Но что же мне делать, если у меня нет денег?

Джон Ингерфилд пожимает плечами.

— Не хочешь же ты сказать, милый Джек, что засадишь меня в тюрьму?

— А почему бы и нет? Ведь сажают же туда других людей, которые не в состоянии уплатить долгов.

Тревога Вилла Каткарта возрастает до невероятных размеров.

— Но наша дружба! — восклицает он, — наша…

— Мой милый Вилл, — перебивает его Ингерфилд, — немного найдется друзей, которым я одолжил бы триста фунтов и не попытался получить их обратно. И уж, разумеется, ты не в их числе.

— Давай заключим сделку, — продолжает он. — Найди мне жену, и в день свадьбы я верну тебе этот вексель и дам, пожалуй, еще сотни две впридачу. Если к концу следующего месяца ты не представишь меня женщине, которая достойна стать и согласна стать миссис Джон Ингерфилд, я откажусь возобновить вексель.

Джон Ингерфилд снова наполняет свой стакан и радушно пододвигает бутылку гостю, который, однако, вопреки своему обыкновению не обращает на нее внимания, а пристально разглядывает пряжки на своих башмаках.

— Ты это серьезно? — спрашивает он наконец.

— Совершенно серьезно, — следует ответ. — Я хочу жениться. Моя жена должна быть леди по рождению и воспитанию. Она должна быть из хорошей семьи, достаточно хорошей для того, чтобы заставить общество забыть о моей фабрике. Она должна быть молода, красива и обаятельна. Я всего лишь делец. Мне нужна женщина, способная взять на себя светскую сторону моей жизни. Среди моих знакомых такой женщины нет. Я обращаюсь к тебе, потому что ты, как мне известно, близко связан с тем кругом, в котором ее следует искать.

— Будет довольно трудно найти леди, отвечающую всем этим требованиям, которая согласилась бы на подобные условия, — произносит Каткарт не без ехидства.

— Я хочу, чтобы ты нашел такую, которая согласится, — возражает Джон Ингерфилд.

С наступлением вечера Вилл Каткарт покидает хозяина, серьезный и озабоченный; а Джон Ингерфилд в раздумье прохаживается взад и вперед по пристани, ибо запах масла и сала стал для него сладок, и ему приятно созерцать лунные блики на грудах бочонков.

Проходит шесть недель. В первый же день седьмой недели Джон достает вексель Вилла Каткарта из большого сундука, где он хранился, и кладет его в ящик поменьше, который стоит у конторки и предназначен дли более срочных и неотложных документов. Два дня спустя Каткарт пересекает грязный двор, проходит через контору и, войдя в святилище своего друга, прикрывает за собой дверь.

С ликующим видом он хлопает мрачного Джона по спине.

— Нашел, Джек! — восклицает он. — Это было нелегкое дело, я тебе скажу: пришлось выспрашивать недоверчивых пожилых вдов, подкупать доверенных слуг, добывать сведения у друзей дома. Черт возьми, после всего этого я мог бы поступить на службу к герцогу в качестве главного шпиона всей королевской армии!

— Хороша ли она собой? — интересуется Джон, не переставая писать.

— Хороша ли! Милый Джек, да ты влюбишься по уши, как только увидишь ее. Пожалуй, немного холодна, но ведь это как раз то, что тебе нужно.

— Из хорошей семьи? — спрашивает Джон, подписывая и складывая оконченное письмо.

— Настолько хорошей, что сначала я не смел и мечтать о ней. Но она здравомыслящая девушка без всяких этаких глупостей, а семья бедна, как церковная крыса. Так вот — дело в том, что мы с ней стали самыми добрыми друзьями, и она сказала мне откровенно, что хочет выйти замуж за богатого человека — безразлично, за кого именно.

— Это звучит многообещающе, — замечает предполагаемый жених со своей своеобразной сухой улыбкой. — Когда я буду иметь счастье увидеться с ней?

— Сегодня вечером мы пойдем с тобой в Ковент-Гарден, — отвечает Вилл. — Она будет в ложе леди Хетерингтон, и я тебя представлю.

Итак, вечером Джон Ингерфилд отправляется в театр Ковент-Гарден, и кровь в его жилах бежит лишь чуточку быстрее, чем тогда, когда он отправляется в доки для закупки масла; он украдкой осматривает предлагаемый товар с противоположного конца зала, одобряет его, представлен ей и после более близкого осмотра одобряет ее еще больше, получает приглашение бывать в доме, бывает довольно часто и всякий раз чувствует себя все более удовлетворенным ценностью, добротностью и другими достоинствами товара.

Если Джон Ингерфилд требовал от своей жены единственно, чтобы она была красивой светской машиной, то в этой женщине он безусловно обрел свой идеал. Анна Синглтон, единственная дочь неудачливого, но необычайно обаятельного баронета сэра Гарри Синглтона (по слухам, более обаятельного вне своей семьи, чем в ее кругу), оказалась прекрасно воспитанной девушкой, полной величавой грации. С ее портрета кисти Рейнольдса, который и поныне висит над деревянной панелью на стене одного из старых залов в Сити, смотрит на нас лицо поразительно красивое и умное, но вместе с тем необычайно холодное и бессердечное. Это лицо женщины, уставшей от мира и в то же время презирающей его. В старых семейных письмах, строки которых сильно выцвели, а страницы пожелтели, можно найти немало критических замечаний по поводу этого портрета. Авторы писем жалуются на то, что если в портрете вообще имеется какое-либо сходство с оригиналом, то Анна, по-видимому, сильно изменилась по сравнению с годами девичества, ибо они помнят, что тогда ее лицу было свойственно веселое и ласковое выражение.

Те, кто знал ее впоследствии, говорят, что такое выражение