Герхарт Гауптман - Атлантида

Тот остановился, обернулся назад и разразился громовым смехом; глядя на него, засмеялась и жена. И вправду, уж очень смешно было смотреть, как этот парень, ни о чем не подозревая, терпеливо ждал под дверью со своим парусом, а хозяева меж тем не сидели дома и давным-давно улизнули за его спиной на озеро.

Кильблок заметил — дескать, хорошо, что они разминулись со шкипером, не то из веселого катанья на санях вышел бы пшик.

Погнав санки дальше, он то и дело оборачивался и смотрел, по-прежнему ли шкипер караулит под дверью, и лишь добравшись с женой и сыном до противоположного берега, увидел, как этот человек — крохотное черное пятнышко вдалеке — медленно двинулся в сторону деревни.

Родственники, хозяева гостиницы в Штебене, были рады приходу Кильблоков, тем более что нынче и другие близкие друзья пришли их навестить. Они радушно встретили гостей, угостили их кофе с блинчиками, подали и спиртное. Затем мужчины сели за карты, а женщины начали обсуждать произошедшие за день события. Кроме родственников и друзей хозяев в общей комнате гостиницы сидели и кое-кто из жителей городка. Но едва начало смеркаться, они заторопились домой.

— Ночь-то лунная, господа хорошие, — сказал хозяин, собирая со стола деньги — он рассчитывался с маленькой компанией горожан, которые зашли в гостиницу погреться после катанья на коньках. — Дорога по льду вполне надежная, куда вам спешить?

В ответ посыпались уверения, что никто ничего не боится, однако задерживаться эти гости не стали.

— Трусливые городские крысы, — шепнул Кильблок хозяину, когда тот со вздохом подсел к карточному столу и вернулся к прерванной игре. В бессчетный раз подняв бокал, хозяин пригласил Кильблока выпить еще, отхлебнул и сам половину.

— А что, правду говорят, выздоровел тот мальчик-то? — спросила, обращаясь к игрокам, одна из женщин.

— Совсем поправился! — откликнулись мужчины. — Когда его, слава те господи, вытащили и он уже был вне опасности и лежал дома в постели, он вдруг снова давай кричать: «Помогите, помогите, тону!»

— Помогите, помогите, тону! — подхватил Кильблок, опять захмелевший после нового бокала, и бросил на стол свою последнюю карту. Он выиграл и с ухмылкой сгреб в карман кучку мелочи.

Разговор тем временем шел о том, как среди бела дня один мальчик угодил в полынью на озере; он наверняка утонул бы, но на его счастье в последнюю минуту подоспели проходившие мимо рабочие. Все эту полынью знали, она находилась близ южного берега, там, где в озеро впадает речушка с более теплой водой.

Происшествие с мальчиком очень всех удивляло, ведь полынья никогда не покрывалась коварной ледяной корочкой и всегда оставалась чистой — не иначе, мальчонка спал на ходу, рассудили гости.

Кильблок выиграл очень много; придя в прекрасное настроение, он сказал, что теперь в кармане у него столько же денег, сколько он просадил вчера на маскараде. По этой причине он без возражений уступил просьбам жены отправиться наконец домой.

Прощание с друзьями затянулось. Нужно было договориться о вечеринке, назначенной на ближайшее воскресенье. Кильблок взял с друзей честное слово, что они придут. Те обещали, и наконец они простились.

Кильблок с женой двинулись к озеру.

Прямо над серединой голубоватого ледяного поля стояла полная луна, казалось, это сияет в небесном эфире серебряное навершие огромного хрустального купола, сверкающего множеством искр. Вокруг струился туманный свет, заливая волшебным сиянием все земное. И воздух, и земля словно оцепенели от холода.

Марихен уже сидела с малышом на санках, и ей пришлось довольно долго дожидаться, пока Кильблок, чертыхаясь, распутывал завязки коньков. Руки у него окоченели, он никак не мог завязать узлы. Густавхен заплакал.

Жена торопила Кильблока, жалуясь, что мороз так и колет, будто ледяными иглами. Кильблок не хуже жены это чувствовал, его лицо и руки тоже словно алмазным стеклорезом царапало.

Наконец коньки были крепко привязаны. Но теперь он не мог ухватиться за спинку саней и сунул озябшие руки в карманы, чтобы хоть немного отогреть. А пока прокатился раз-другой по льду, выписывая фигуры. Лед был твердый, сухой и прозрачный как стекло.

— Через десять минут будем дома, — сказал Кильблок, затем взялся за спинку саней и с силой толкнул их вперед.

Сани легко, играючи скользили по льду прямиком к желтому огоньку, горевшему далеко впереди в окне их дома. Это светилась бабкина лампа, которая не раз даже в безлунные ночи указывала парусному мастеру верное направление. Если от гостиницы в Штебене идти на этот огонек, никуда не сворачивая, то везде на этом пути лед будет крепким и прочным.

— Эх и гульнем же напоследок! — прокричал охрипший Кильблок над ухом у жены, она не ответила и, стуча зубами от холода, лишь крепче прижала к себе маленького Густава, который тихонько плакал.

Сил парусному мастеру, видно, было не занимать, усталости он вовсе не ощущал, хоть и не спал вторую ночь, и эта новая прогулка отлично пришлась ему по вкусу. Он дурачился напропалую, то и дело что есть мочи разогнав сани, вдруг отпускал их и бросался вдогонку, словно ястреб за добычей. Забавы ради он все сильней разгонял и толкал сани, жена даже вскрикивала.

Очертания их домика постепенно делались яснее, вот стали видны окошки, вот и бабка показалась в круге света от лампы — и вдруг наступила тьма.

Кильблок в испуге оглянулся и увидел страшную низко нависшую тучу, которая скрыла горизонт от края до края и, незаметно подкравшись за спиной, внезапно поглотила луну.

— Прибавим ходу, — сказал Кильблок и с удвоенным усердием налег на ручки саней.

Пока еще домик был освещен луной, но огромная тень тучи подползала по льду все ближе и ближе к берегу, и вот она надвинулась, захватила все озеро, и берег с домиком скрылись в кромешном мраке.

Кильблок уверенно мчал сани вперед, направляясь на огонек бабкиной лампы. Он успокаивал себя, что бояться нечего, и все же некая незримая сила подгоняла его, заставляла спешить.

Кильблок напрягся, он весь взмок, тело его горело.

Жена сжалась в комочек и судорожно прижимала к себе ребенка. Она не смела шевельнуться, слова сказать, будто опасалась, что это замедлит бег саней. Неизъяснимый страх стеснил ей грудь, лишь одно желание оставалось у нее — скорей бы уж приехать.

Меж тем стало совсем черно, Кильблок не различал во тьме жены, а она не видела ребенка. И, не умолкая, гудело под ледовой броней озеро. Невнятное ворчание, смутный гул, глухой утробный рев; под непрестанным напором снизу ледяной панцирь с оглушительным грохотом надламывался, лопался, покрываясь большими трещинами.

Привычный к подобным вещам Кильблок едва ли ощущал жуткую явь со всей остротой, но сейчас ему чудилось, будто под ногами у него огромная клетка, в которой мечутся свирепые хищные звери, они злобно рычат от голода и бросаются на стены своей тюрьмы, со скрежетом раздирая их острыми когтями и клыками.

Всюду вокруг по льду бежали трещины.

Кильблок вырос на озере, он знал, что лед двенадцатидюймовой толщины не может провалиться. Однако его воображение разыгралось и уже не внимало доводам здравого смысла. Порой ему мерещилось, что вот-вот разверзнется прямо под ногами черная пропасть, которая поглотит и его, и жену, и сына.

Вдруг, набежав издалека, их настиг громовой рокот, гулкий раскат оборвался глухим ударом у самых ног Кильблока.

Жена вскрикнула.

Кильблок хотел пошутить, уж не спятила ли его Марихен, но тут он увидел такое, отчего слова замерли у него на губах. Одинокий огонек, указывавший им дорогу, вдруг метнулся, побледнел, померк, на миг вспыхнул ярче… замерцал и… пропал окончательно.

— Господи помилуй, да что ж это старая там вытворяет? — вырвалось у Кильблока, и тут его мозг словно молнией опалило сознание по-настоящему серьезной опасности.

Он остановился, протер глаза: правда это или привиделось? Он было поверил, что ему просто померещилось — сетчатка глаза обманула его. Но вот обманчивые блики в глазах растаяли, и он словно окунулся во мрак. Все же Кильблок был уверен, что не собьется с пути, и стрелой бросился туда, где только что светился огонек.

Сквозь грохот и гул к нему прорывался из мрака голос жены, всячески поносившей и упрекавшей его: напрасно поехали, сидели бы лучше дома и всякое такое.

Прошло несколько минут. Теперь наконец-то послышался вроде собачий лай.

Кильблок облегченно перевел дух. И вдруг — отчаянный крик, удар, брызнули искры из-под коньков… Нечеловеческим усилием он рывком развернул и остановил сани.

Трясущаяся рука жены судорожно вцепилась в него: Кильблок понял, что Марихен заглянула в глаза смерти.

— Ну чего ты, миленькая, не бойся! Что такое стряслось? — успокаивал он жену, но голос у него дрожал, а сердце словно стиснула холодная, как лед, мертвая рука.