Дождь: Рассказы китайских писателей 20 – 30-х годов - Мао Дунь

Весна сменила зиму, за весной последовало лето. Все домочадцы думали о том, что скоро истечет три года с тех пор, как мать Цю-бао поселилась в доме сюцая. Сюцай души не чаял в своем маленьком сыне и хотел доплатить еще сто юаней, чтобы мать Цю-бао осталась у него в доме. Но старая жена резко возражала против этого.

— Пока я жива, этому не бывать.

От возмущения сюцай всякий раз сопел носом. Подолгу молчал, затем с принужденной улыбкой говорил:

— Но ведь ребенок останется без матери?

Старая госпожа надменно смеялась:

— Неужели я не могу ее заменить?

Чувства молодой матери раздваивались. Быть служанкой в доме сюцая не так уж тяжело. Но три года истекают. А ведь ей дороги оба сына. Она не в силах покинуть маленького Цю-бао и не может лишиться старшего сына. Самое разумное бы остаться в доме сюцая. Отец Чунь-бао скоро умрет, он уже не жилец на этом свете. Тогда она могла бы попросить сюцая, чтобы он разрешил ей взять Чунь-бао.

Иногда, утомясь, мать присаживалась на крылечко. Цю-бао спал у нее на коленях. Лучи летнего солнца усыпляли, и матери все время казалось, будто рядом с ней Чунь-бао. Она хотела сказать обоим сыновьям что-то ласковое, тянулась к Чунь-бао, но рука ее повисала в воздухе.

Возле ворот стояла старая госпожа и пристально смотрела на мать. Глаза у нее были злые и строгие. «Уехать бы отсюда, — на уме у старухи недоброе», — думала молодая женщина. Однако Цю-бао начинал плакать, и она тотчас забывала обо всем на свете.

Сюцай задумал было пригласить сваху Шэнь, чтобы та узнала у скупщика кож, не согласится ли он за тридцать юаней, в крайнем случае — за пятьдесят, продлить срок действия купчей еще на три года.

— После пяти лет мальчик сможет обходиться без матери, — сказал он своей первой жене.

— Амитофо, — ответила она, перебирая четки. — У нее дома остался еще один сын. Ты должен вернуть ее законному мужу! Амитофо!

Сюцай, опустив голову и задыхаясь от волнения, проговорил:

— Но ты подумай, в три годика остаться без матери…

Однако старуха, отложив четки, упрямо настаивала:

— Я его сама воспитаю. Или ты боишься, что я его погублю?

Услышав эти слова, сюцай бросился к двери.

— Цю-бао — мой сын! — кричала ему вслед старуха. — Я не смогла родить тебе наследника, но ведь я твоя жена. Ты, видно, совсем рехнулся. И жить-то тебе осталось несколько лет, а все думаешь, как бы не лишиться этой бабы. А я не желаю, чтобы мое имя было рядом с ее именем на таблице предков.[134]

Старуха бранилась еще долго-долго, но сюцай был уже далеко и ничего не слышал.

Как-то летом на головке ребенка вскочил чирей, слегка повысилась температура. Старая госпожа много раз бегала к Бодисатве за снадобьем. Но мать была уверена, что у ее сына ничего серьезного; когда ему давали лекарство, он только зря плакал и весь покрывался потом. Мать потихоньку вылила снадобье.

Узнав об этом, старуха, притворно вздыхая, пожаловалась мужу:

— Ребенок болен, а ей все равно. Послушать ее, так он и не похудел вовсе! Нет у нее никакой любви к сыну, одна только видимость.

Сюцай промолчал.

Когда Цю-бао исполнился год, были устроены пышные именины. Собралось много гостей. Подарки принесли самые разные: одежду, лапшу, серебряный медальон с Буддой, позолоченного старичка — символ долголетия, который пришивают к шапочке. Гости от души поздравляли виновника торжества и желали ему долгой жизни. Лицо престарелого отца сияло, словно в лучах солнца.

Когда наступили сумерки, гости уселись за стол. Внезапно из темноты вынырнул какой-то человек и направился ко внутреннему дворику. Гости внимательно его оглядели. Судя по одежде, это был крестьянин; он весь зарос, одежда у него была заплатана, под мышкой торчал бумажный сверток. Сюцай подошел к нему и нерешительно спросил, откуда он. Тот, заикаясь, ответил. Только тогда хозяин догадался, кто это.

— Зачем ты привез подарок? — тихо спросил он. — Мог бы и без него прийти.

Скупщик кож боязливо глянул на гостей и сказал:

— Желаю вашему сыну долгих лет жизни.

Дрожащими руками он развернул сверток, и все увидели четыре больших посеребренных иероглифа, означающих: «Желаю долгих лет жизни!»

Тут появилась первая жена сюцая. Она мрачно оглядела пришедшего, но ничего не сказала. Из вежливости хозяин пригласил скупщика к столу. Гости стали перешептываться между собой.

Обильная выпивка и еда развязали всем языки и привели гостей в веселое настроение: они увлеченно играли в цайцюань, держали пари, кто больше выпьет, и так шумели, что тряслись стены. Только скупщик сидел молча, хотя и он тоже выпил. Никто с ним не разговаривал. Поглотив всю снедь, гости попрощались и стали расходиться.

Скупщик продолжал пить и есть, пока слуги не начали убирать со столов. Тогда он встал и отошел и крыльцу, где его поджидала жена.

— Ты зачем сюда явился? — спросила она печальным голосом.

— Дело есть.

— Тогда почему так поздно?

— Трудно было достать деньги на подарок. Я полдня проискал деньги, а потом пришлось еще искать подарок. Как я ни спешил, все равно опоздал.

Мать спросила:

— А как Чунь-бао?

Муж тяжело вздохнул:

— Я приехал, чтобы поговорить о нем.

— О нем? — как эхо откликнулась мать.

— Еще летом мальчик был нездоров, а осенью совсем расхворался. У меня нет денег на врача и на лекарства. Чунь-бао стал совсем плох. Как бы не помер. — Муж говорил медленно-медленно. — Вот я и решил попросить у тебя денег…

На душе у матери было тяжело, но она сдерживала слезы — ведь только что разошлись гости, которые поздравляли ее сыночка с днем рождения.

— У меня