Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

пронизывали сизые тучи. Снаружи над уличными булыжниками взметывались волшебные фонтанчики брызг. Арчи угрюмо взирал на буйство стихии из-под козырька у дверей магазина, где укрылся.

И тут внезапно его мозг, подобно вспышкам в небе над головой, озарила чарующая мысль: «Черт! Если это не прекратится, матч отменят!»

Дрожащими пальцами он извлек свои часы. Стрелки указывали на три часа без пяти минут. И пред ним возникло блаженное видение промокших разочарованных толп, получающих в кассах свои деньги обратно.

— Эй, вы там, наддайте! — закричал он свинцовым тучам. — Наддайте, и похлеще!

Незадолго до пяти часов молодой человек влетел в ювелирный магазин неподалеку от отеля «Космополис» — молодой человек, который — хотя его пиджак лопнул у воротника, а из мокрой насквозь одежды струилась вода — пребывал в превосходнейшем расположении духа. И только когда он заговорил, ювелир узнал в этой человеко-губке элегантного молодого франта, который заходил утром и выбрал браслет.

— Послушайте, старый малыш, — сказал этот молодой человек, — вы помните ту маленькую штукенцию, которую показывали мне на заре?

— Браслет, сэр?

— Как вы сказали в мужественной откровенности, делающей вам честь, мой милый старый ювелир, именно браслет. Так извлеките, достаньте и предъявите, если вас не затруднит. Выложите его и придвиньте на драгоценном блюде!

— Но ведь вы желали, чтобы я отложил его, а завтра утром послал в «Космополис».

Молодой человек убедительно постучал ювелира по внушительной груди:

— То, что я желал и что я желаю теперь, — это два чертовски разных и дьявольски несовпадающих желания, друг моих университетских дней! Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня, и все такое прочее! Я больше не рискую. Это не для меня. Для других — да, но не для Арчибальда! Вот дублоны, выкладывайте старый добрый браслет. Спасибо!

Ювелир пересчитал купюры с тем же истовым благочестием, которое Арчи заметил днем в манере владельца лавки подержанной одежды. Процесс этот привел ювелира в умиленное настроение.

— Неприятный, дождливый день, сэр, — заметил он дружески.

Арчи покачал головой.

— Старый друг, — сказал он, — вот тут вы ошибаетесь, и очень. Совсем не так и прямо наоборот, мой милый старый продавец самоцветов! Вы ткнули пальцем как раз в тот аспект этого проклятущего дня, который единственно заслуживает уважения и похвал. Редко среди всех прожитых мной дней выпадал настолько абсолютно мерзкий почти во всех его гранях и проявлениях, но есть одно качество, полностью искупающее остальные, и это его веселая старая дождливость! Покедова, малышок.

— Доброго вечера, сэр, — сказал ювелир.

Глава 16. Арчи обретает занятие

Люсиль медленно поворачивала запястье, разглядывая новый браслет.

— Нет, ты правда ангел, ангел! — прошептала она.

— Он тебе нравится? — спросил Арчи не без самодовольства.

— Нравится?! Он изумителен! И наверное, стоил целое состояние!

— Да нет, пустячок. Всего горстка-другая тяжко заработанных пиастров. Парочка-другая дублонов из старого дубового сундука.

— А я не знала, что в старом дубовом сундуке вообще были дублоны.

— Ну, собственно говоря, — признал Арчи, — на определенном этапе происходящего их вообще там не было. Но одна моя тетка в Англии — да пребудет над ней благодать! — взяла да и отстегнула мне телеграфом кусман предмета первой необходимости в самый что ни на есть психологический момент, как ты могла бы выразиться.

— И ты потратил все на подарок мне ко дню рождения! Арчи! — Люсиль посмотрела на мужа с обожанием. — Арчи, знаешь, что я думаю?

— Так что?

— Ты — идеальный мужчина.

— Нет, правда! Ого-го!

— Да, — сказала Люсиль категорично. — Я давно это подозревала, а теперь знаю твердо. Думаю, на свете только ты один такой.

Арчи погладил ее по руке.

— Странно! — сказал он. — Но твой родитель сказал мне почти то же не далее как вчера. Но только, по-моему, подразумевал он не совсем то же, что ты. Говоря совсем уж откровенно, он, если процитировать точно, поблагодарил Бога, что на свете я один такой.

В серых глазах Люсиль отразилось огорчение.

— Со стороны папы это очень нехорошо! Мне так хочется, чтобы он отдал тебе должное. Но тебе не следует быть слишком уж суровым с ним.

— Мне?! — сказал Арчи. — Быть суровым с твоим отцом? Черт побери, по-моему, ты не можешь назвать мое обхождение с ним чрезмерно жестоким, а! Я хочу сказать, что думаю только о том, как бы не попадаться старичку на глаза или свернуться в тугой шар, если уж мне не удалось увернуться от него. Скорее я буду суровым со взбесившимся слоном! Ни за что на свете я не скажу про твоего милого старого родителя что-либо бросающее на него тень. Но от факта не уйдешь: он занимает первое место среди наших ведущих акул-людоедов. Бесполезно отрицать, что, по его убеждению, ты немножечко предала гордый древний род Брустеров, когда принесла меня в дом и положила на дверной коврик.

— Да кто угодно должен был счесть себя счастливцем, заполучив такого зятя, золото мое.

— Боюсь, свет моих очей, папочка в этом вопросе с тобой расходится. Всякий раз, когда мне в руки попадает ромашка, я даю ему еще шанс, но ответ всегда один: «Не любит!»

— Ты должен быть снисходителен к нему, дусик.

— Ладненько! Но от души надеюсь, что он меня на этом не изловит. Мне кажется, что если старина папочка обнаружит, что я к нему снисходителен, с ним родимчик приключится прямо на месте.

— Ты же знаешь, он сейчас очень тревожится.

— Нет, я не знал. Он не так уж часто делится со мной сокровенным.

— Из-за этого официанта.

— Какого официанта, царица моей души?

— Его зовут Сальваторе. Папа не так давно его уволил.

— Сальваторе!

— Вряд ли ты его помнишь. Но он обслуживал этот столик.

— Так ведь…

— И оказывается, папа его уволил, а теперь возникли всякие неприятности. Видишь ли, папа хочет построить еще один отель и думал, что приобрел участок, и все в полном порядке, и можно уже приступать к строительству. И вдруг он узнает, что мать этого Сальваторе — владелица газетной и табачной лавочки в самой середине участка. Убрать ее оттуда можно, только купив эту лавочку, а она отказывается продавать. То есть Сальваторе заставил мать обещать ему, что она ее не продаст.

— Лучший друг мальчика — его мамочка, — сказал Арчи одобрительно. — У меня с самого начала была мысль…

— И папа в отчаянии…

Арчи задумчиво затянулся сигаретой.

— Помнится, один типчик… Собственно говоря, это был полицейский и притом выдающийся прыщ… Так он сказал мне, что ты можешь попирать физиономию бедняка, но не должен удивляться, если тот тяпнет тебя за ногу,