На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

– Теперь понятно, что у вас зародилось заблуждение, будто я вас преследую. Но нет, я здесь по другой, очень простой причине.

– Вот как? С радостью послушаю.

– Я приехал, потому что у вас гостит мой брат Табби.

– Да?

– Да. Наскочил на него случайно, а он так расхваливал местечко, еду здешнюю, общество. Убеждал не упускать случая, я и загорелся. Почувствовал, что мне непременно надо тут пожить. Ешь – не хочу, уговаривал Табби, беседы сверкают остроумием, дивные пейзажи, чудесный воздух, горячая и холодная вода. В общем, соблазнил.

– Странно. А в кафе вы и не обмолвились, что встретили его.

– Надо бы, конечно. Но не забывайте, в голове у меня царил сумбур после бурной ночи. Кутил с актерами! Я ведь как будто уже говорил, что накануне состоялась премьера? Успех – оглушительный!

– Говорили, говорили.

– А рецензии читал?

– Нет.

– Хотите послушать?

– Лучше не надо.

– Ну, вам виднее. Как появится настроение, только намекните. Так вот, Табби меня завел, я упаковался и прикатил. Надеюсь, вы принимаете такое простое, достойное объяснение? Верите, что у меня и в мыслях не было прикатывать сюда ради вас?

– Нет, не верю.

– Так я и знал! А вроде бы мотив безупречен. Да, женскую интуицию не обманешь. Ладно, выложу начистоту. Я действительно последовал за вами. Неужели вас это удивляет?

– Куда там! Ваши поступки удивить меня уже не могут.

– Нет, не надо так говорить! Вы еще не видели меня в ударе. Но возвращаюсь к теме. Почему бы тонкому человеку не воспользоваться первой же возможностью, чтобы извиниться за свою неотесанность? Я предложил вам с ходу выйти за меня замуж. Как вспомню, так краснею. Знал вас каких-то двадцать минут! Нет чтоб часок повременить… Вы простите меня когда-нибудь?

– Какое мне дело…

– Ну вот! Опять эта надменность! Избавляйтесь от нее, это ваш единственный недостаток.

– Пожалуйста, не разговаривайте со мной как гувернантка.

– Pardon.

– Не за что. Я так, к слову. До свидания.

– Как? Уже уходите?

– Да.

– Странно! Всякий раз, как мы встречаемся, вы внезапно убегаете.

– Ничего странного.

– Вы правда бросаете меня, Джинджер?

– Не называйте меня Джинджер!

– Ах! Все прекрасное уплывает, как вода. Но со мной остается мое искусство!

И Джо повернулся к Катону. Усы выходили недурственные, тонкие, изящные, с острыми кончиками, не какое-то там размазанное пятно. Катон стал похож на картежника с Миссисипи, и Джин не устояла. Ее чопорность, всегда легко дающая трещину, раскололась вдребезги.

– Ой, какой вы идиот!

– Вот это тон. Это я понимаю.

– На вас нельзя злиться!

– Я бы и начинать не стал! Ну как?

– Слева надо бы погуще, – подсказала Джин, критически обозревая Катона.

– Так?

– Ага, получше. А может, ему бакенбарды пририсовать?

– Как вы правы! У вас врожденный дар художника. Минутку, минутку…

– Приятно думать, – задумчиво сказала Джин, – какую взбучку закатит вам отец. На кусочки растерзает!

– Ну, что вы! Бак угорит со смеху. Человек он со вкусом, оценит усовершенствование.

– Бак?

– Он сам просил его так называть. «Для вас, дорогой Джо, я – Бак!» Мы с ним, как бекон и яичница. Бывает дружба с первого взгляда. При данных обстоятельствах она очень кстати.

– Почему?

– Потому что… Ну, просто кстати, и все. А теперь, – велел Джо, – притащите карандаш, и поглядим, что можно сделать еще с этими чудищами. Хотя нет, – поправился он, услышав звон гонга, – боюсь, придется отложить. Встретимся тут, в 2.30.

– И не подумаю!

– В 2.30 ровно.

– В 2.30 ровно я буду играть в крокет с Во-Боннером.

– Кто такой?

– Один из постояльцев.

– Вам много приходится с ними общаться?

– Немало. Бак самым постыдным образом удирает от них.

– Тогда точно в 3.30.

– Не выйдет. В 3.30 я буду одеваться для светских визитов к местной знати.

– Разве визиты наносит не леди Эббот?

– Что вы! Она знать не желает всех этих церемоний.

Джо сочувственно посмотрел на Джин.

– Так. Мне все яснее, что вы в этом доме – Золушка. Всю черную работу спихивают. Ладно же! Подождите, пока у вас будет собственный очаг, с подкаблучником мужем, всегда готовым выполнить любой каприз. Жизнь чудесно переменится. Перед вами – светлое будущее!

Они направились в дом, Джо – оживленный и веселый, Джин – грустноватая. Она припоминала впечатление, сложившееся у нее вчера, в кафе. Ей показалось, что этот человек добивается, чего захочет, а это было тревожно.

Не подозревая о том, она испытывала чувства, очень сходные с чувствами Чиннери, когда его преследовал Булпит.

13

Информация, полученная по телефону и через посредство Пруденс переданная сэру Бакстону, о том, что княгиня Дворничек, завершив свою миссию в Америке, вот-вот прибывает в Англию, строго соответствовала фактам. Ее пароход пришвартовался в Саутгэмптоне на следующее утро после вторжения Джо в Уолсингфорд Холл, а назавтра вечером она отмечала приезд, давая званый обед у себя дома, на Беркли-сквер, для полковника Вэдсли с женой, с которыми познакомилась на корабле, и для Адриана Пика.

Когда по приезде домой Адриан обнаружил на столе записочку от своей покровительницы, приказывающую явиться на обед, чувства его были смешанными: и удивление (он не рассчитывал на ее приезд раньше чем недели через две); и облегчение (он не пропустил ее приезда); и, наконец, опаска. Сейчас, когда он, теребя галстук, наблюдал ее прощание с гостями, опаска преобладала. Внимательный наблюдатель отметил бы в его манерах беспокойство и нервозность. Адриан, заключил бы наблюдатель, нервничает и обеспокоен, и был бы прав.

Физически Адриан чувствовал себя отменно. После длительного воздержания он наконец-то возобновил знакомство с блюдами одного из лучших поваров Мэйфэра [39] и, под действием икры, бульона, лосося, жареной утки и несравненного суфле, цвел, как роза на летнем припеке. А вот душевный его уровень находился ниже нулевой отметки. У него сосало под ложечкой, как случалось с ним в приемной дантиста. Сейчас он останется наедине с грозной женщиной, впервые после того, как проводил ее на пароход примерно месяц назад, – и он поеживался в страшном предчувствии. Вот-вот, думал он, ему велят отчитаться по минутам о том, что он делал без нее. Нервничать его побуждала опаска, как бы с языка, смазанного непривычным вином, не соскользнуло неосторожное слово и Элоиза не узнала, что, среди прочего, он обручился с Джин Эббот.

Подгадать вовремя тут вообще тяжко, но выступать с этим сейчас – просто невозможно. Создалась столь щекотливая ситуация, что у Адриана глаза из орбит лезли при одной мысли о ней.

Заявление Табби, хотя и воспринятое Джин как треп идиота, было скрупулезно точным. Накануне отплытия княгини в