Пэлем Вудхауз - Том 15. Простак и другие

— Имбирного лимонаду, пожалуйста, — выговорил Скотт запекшимися губами. Он отрабатывал подачу, а день выдался жаркий. — А, Пиллингшот, юный бездельник! Почему не в форме? Отлыниваем от игр в короткий день? Вам, юноша, пора взяться за ум.

— Меня оставили после уроков, — с достоинством ответил Пиллингшот.

— Это уже который раз в семестре? На рекорд идешь? Проявляешь спортивный дух? Скучновато там, а? Еще лимонаду, пожалста.

— Есть немного, — согласился Пиллингшот.

— Так я и думал. А теперь, небось, до смерти хочется размяться. Ну, конечно. Давай-ка, вот что — бегом переодеваться, а потом возвращайся, будешь принимать мяч в поле. Йорк хочет продемонстрировать мне свои знаменитые медленные подачи. Надо показать ему, как с такими пустяками разделался бы Джессоп[43] на пике формы.

Скотт управлялся с битой лучше всех в «Пансионе».[44] Мистер Йорк был одним из учителей. Он подавал медленные крученые мячи, в основном «под биту»[45] или сильно укороченные,[46] Интуиция подсказывала Пиллингшоту, что если Йорк будет подавать, а Скотт отбивать, прием мяча в поле не доставит особого удовольствия. Играть на приеме — значит стоять посреди футбольного поля, не имея ни малейшего понятия, как поведет себя летящий к тебе мяч. Если повезет, обойдется без травм и увечий. Однако, как правило, крикетный мяч в зависимости от высоты полета норовит пересчитать принимающему ребра или зубы. Пиллингшот стал вежливо, но твердо отказываться от предложения.

— Не мели чепухи, — ответил Скотт, — ты же должен тренироваться, а не то потолстеешь. Представь, Пиллингшот, что будет, если ты испортишь фигуру, каким ударом это станет для твоей семьи. Соберись. Успеешь вернуться через четверть часа, — получишь еще одно мороженое. Большое мороженое, Пиллингшот, за шесть пенсов. Подумай об этом.

Упоминание о мороженом, как уже было сказано, затрагивало тайные струны души, к которым он всегда прислушивался. Еще не прошли отведенные пятнадцать минут, когда он переоделся и вернулся.

— А вот и мороженое, — сказал Скотт, — я следил, чтобы не остыло. Лопай быстрее. Пора отправляться к полю. Живо, живо! Да не смакуй ты, это тебе не портвейн. Так. Закончил? Молодец. Пошли.

Вообще-то он не закончил, но Скотт так искренне в это верил, что было бы жестоко его разочаровывать, и Пиллингшот последовал за своим мучителем.

Полдня он просидел сиднем, но теперь с лихвой это восполнил. Скотт был в отличной форме, и Пиллингшот сделал любопытное наблюдение: неизменно отбивая подачи мистера Йорка чуть ли не на полкилометра, он каждый раз менял направление удара. Не успеешь добежать в один конец поля, чтобы вернуть мяч, как уже слышится мелодичное «бум» — и мяч уносится в прямо противоположную сторону. Скотт великолепно орудовал битой, но Пиллингшот предпочел бы любоваться его мастерством с трибуны.

— Вы, юноша, растете на глазах, — сказал Скотт, снимая защитные наколенники. Такому мастерскому приему животом позавидует любой первоклассный крикетист. Прямо хоть уроки давай. А теперь пойдем выпьем чаю.

Будь Пиллингшот лучше знаком с классикой, он непременно вспомнил бы «Бойся данайцев» и предпринял бы отчаянную попытку к бегству. Однако заманчивое предложение Скотта не вызвало у него подозрений. Он сразу же представил, как сидит, удобно устроившись в кресле, неспешно, одну за другой, отправляя себе в рот булочки, только что разогретые одним из младших учеников. Он последовал за Скоттом, повторив тем самым классический сюжет истории с устрицами.[47] Их в свое время тоже никто не мог удержать.

Войдя в комнату, Пиллингшот со вздохом облегчения хотел было расположиться в самом удобном кресле, но тут Скотт раскрыл карты.

— Вот что, — сказал он со спокойствием, которое, как показалось Пиллингшоту, граничило с наглостью, — парнишки, который помогает мне по хозяйству, сегодня не будет. Этот заморыш взял да и заболел то ли свинкой, то ли чумой. Будь другом, разожги плиту, ладно? Жарковато будет, но ничего. Булочки в шкафу. Ты, пожалуй, займись ими. Там где-то на стене висит вилка для поджаривания. Нашел? Молодец. Ну, вперед.

Сам Скотт взял пачку печенья, собрал пять подушек и удобно устроился на двух сдвинутых креслах. Не находя достаточно емких слов, чтобы выразить свои чувства, Пиллингшот молча принялся за работу. Удивительно, но Скотту просто невозможно было отказать, а сам он все воспринимал, как должное. Если бы ему вдруг вздумалось подослать убийцу к германскому императору, он просто сказал бы: «Послушай, дуй в Германию! Убьешь там кайзера. Вот и славно. Ну, поживей!»

Едва Пиллингшот разогрел булочки, как открылась дверь и вошел Венейблс из «Меривейля».

— Кажется, Скотт, ты что-то говорил про чай, — сказал Венейблс, — вот я и решил заглянуть на всякий случай. Ну и ну, горячие булочки в это время года! Ты вообще-то знаешь, какая сейчас температура в тени?

— Присядь, — сказал Скотт, — мой успех в жизни целиком и полностью объясняется тем, что я готов есть горячие булочки в любую погоду. Ты знаком с Пиллингшотом? Один из самых проворных полевых игроков во всей школе. Он, правда, уже малость поостыл. Венейблс — Пиллингшот, Пиллингшот — Венейблс. Поторапливайся с чаем, Пиллингшот. Ах, все готово? Отлично. Ну, можно приступать.

— Чертовски жаль Брауна, — продолжил Скотт, — нельзя же так лупить, когда вокруг полно народу. Он, поди, и не поправится к субботе?

— Точно не поправится. А что? Ах, ну да, чуть не забыл! Он же должен был вести счет на выезде в Уиндибери.

— Кого теперь возьмешь?

Венейблс был капитаном сборной. В следующую субботу команда играла в гостях с Уиндибери.

— Еще не решил, — ответил Венейблс, — да найду кого-нибудь. Очки считать — дело нехитрое.

И тут Пиллингшота осенило. Идея была блестящая, просто потрясающая.

— А можно мне вести счет? — с трепетом спросил он, и замер в ожидании ответа.

— А что? — сказал Венейблз, — Можно. Отправляемся со станции в 8.14. Не вздумай опоздать.

— Ни в коем случае, — обрадовался Пиллингшот.

В субботу утром, ровно в 9.15, мистер Меллиш раздал задания по Ливию. Обнаружив, что парта Пиллингшота пустует, учитель выпучил глаза, как сбитый с толку злодей из дешевой мелодрамы.

— Где Пиллингшот? — трагически воскликнул он.

— Уехал с командой в Уиндибери, — ответил Паркер, изо всех сил стараясь скрыть рекордной ширины улыбку. — Будет вести счет.

«Пожалуй, — горько подумал мистер Меллиш, — счет он уже открыл».

ПЕРЕПЛАВЛЕНЫ В ГОРНИЛЕ

Ежегодный концерт клуба «Трутни» только что кончился, и небольшая группа, собравшаяся напоследок в баре, признала, что жемчужиной программы был шестой номер, конкретней — комический диалог Сирила Фотерингей-Фиппса, именуемого Чайник, и Реджинальда Твистлтона-Твистлтона, alias Мартышки. Сирил с рыжей бородой и Реджинальд в прекрасных зеленых баках играли бесподобно. Их блистательные реплики поистине очаровали публику.

— И что странно, — сказал один Трутень, — они лучше, чем в прошлом году. Как-то глубже.

Другой Трутень умудренно кивнул.

— Да, я тоже это заметил, — сказал он. — Но есть причина. Недавно они прошли через испытания, преобразившие их душу. Правда, из-за тех же испытаний номер мог сорваться. Известно ли вам, что они чуть не отказались выступать?

— Быть не может!

— Может. У них испортились отношения, а могли и вообще рухнуть. Одно время они почти не разговаривали.

Слушатели усомнились. Они напомнили, что эта дружба вошла в поговорку. Образованный Трутень сравнил Ч. и М., ну, с этими самыми, как их.

— Однако, — возразил главный Трутень, — я говорю чистую правду. Две недели назад если бы Чайник сказал Мартышке: «С какой это дамой я тебя видел?» — тот не ответил бы: «Это не дама, а моя жена». Он просто поднял бы брови и отвернулся.

Конечно (продолжал Трутень), поссорились они из-за женщины, некоей Анджелики Бриско, дочери преподобного П.П. Бриско, пасшего души в Мейден Эггсфорд (Сомерсетшир). Расположена деревушка в десяти—двенадцати милях от морского курорта Бридмут, где в магазине Торпа и Уиджера неразлучные друзья увидели прекрасную даму.

Поехали они в Бридмут отчасти ради гольфа, отчасти — ради отрешения от суеты, необходимого при подготовке диалога. Тем утром, о котором я веду речь, они зашли к Торпу и Уиджери, чтобы купить то и се, и там увидели девушку неслыханной красоты, которая только что заплатила за пять фунтов бекона. Пока они стояли и смотрели, она сказала приказчику:

— Ну, вот. Пошлите, пожалуйста, в Мейсен Эгсфорд, дом викария, мисс Анджелике Бриско.

И ушла; а Чайник с Мартышкой, словно опаленные молнией, нервно купили сардин, а также кусок хорошего масла. Потом они притихли, а после обеда Мартышка сказал Чайнику: