Симона де Бовуар - Прелестные картинки

— Ты не пьешь, не выходишь из себя, ни разу я не видел тебя плачущей, ты боишься утратить самоконтроль — это я и называю отказом от жизни.

Она чувствует себя задетой, что-то — она сама не знает что — ее укололо.

— Ничего не поделаешь, какая есть.

Он хватает ее за руку:

— Ты отдаешь себе отчет? Целый месяц я жду этих ночей. Я мечтал о них каждую ночь.

— Хорошо, я виновата. Я должна была тебя предупредить!

— Ты этого не сделала, теперь оставайся!

Она потихоньку высвобождает руку.

— Пойми, если у Жан-Шарля возникнут подозрения, наши отношения станут невозможны.

— Потому что в жертву, ясное дело, буду принесен я.

— Не будем к этому возвращаться.

— Не будем, проиграл.

Лицо Люсьена смягчается, в его взоре остается только глубокая печаль.

— Что ж, до завтра, — говорит он.

— До завтра. Мы проведем прекрасный вечер.

Она его целует, он не отвечает поцелуем; в лице у него страдание.

Ей не жаль его; пробираясь к своей машине, она скорее ему завидует. Как она страдала в ту ночь в Гавре, когда он заявил, что предпочитает сразу же порвать; это было в самом начале их романа, она собирала данные о продаже кофе «Мокески», и он поехал с ней. Зависеть от мужа, от детей, ждать, просить милостыни он не хотел. «Я его потеряю!» Она тогда ощутила боль, острую, как от физической раны. И снова, в прошлую зиму, после возвращения из Шамони. «Эти две недели были пыткой, — говорил Люсьен, — лучше покончить разом». Она умоляла; он не уступал, десять дней он с ней не разговаривал, десять дней ада. Ничего общего с благородными страданиями, которые перелагают на музыку. Куда более низменно: сухой рот, позывы к рвоте. Но было хотя бы о чем жалеть, чему огорчаться. Ему еще знакомы эта лихорадка, и отчаяние, и надежда. Ему везет больше, чем мне.

Почему, собственно, Жан-Шарль, а не Люсьен, спрашивает себя Лоранс, разглядывая мужа, который намазывает апельсиновый джем на тост. Она хорошо знает, что Люсьен в конце концов отдалится от нее и полюбит другую. (Почему, собственно, я, а не другая?) Она к этому готова и в перспективе даже желает этого. И только спрашивает себя, почему Жан-Шарль? Дети уехали накануне вечером к Февроль с Мартой, в квартире тихо. Но соседи пользуются воскресеньем, чтоб по очереди стучать в стенку. Жан-Шарль в ярости ударяет рукой об стол:

— Мне это осточертело, я сейчас пойду и набью им морду!

После возвращения он стал раздражителен, обрывает детей, набрасывается на Гойю, ко всем придирается. Вернь — гений, ясновидец, но он так нетерпим, что в итоге прав Дюфрен: Вернь никогда не реализует своих планов. Предприниматель не вполне согласился с его проектом, нужно было подумать о собственных сотрудниках, прежде чем отказываться от дела — теперь у нас из-под носа ушло целое состояние.

— Я попробую перейти к Монно.

— Ты говорил, что у вас замечательная мастерская, что вы работаете вдохновенно.

— Вдохновение не кормит. Я стою больше, чем зарабатываю у Верня. У Монно я получу по меньшей мере вдвое.

— Заметь, мы живем совсем неплохо.

— А будем еще лучше.

Жан-Шарль решил остаться с Вернем, который столько для него сделал (Хороши бы мы были без его авансов, когда родилась Катрин!), но прежде он должен сквитаться с ним на словах.

— Необыкновенные идеи, о которых все говорят, о которых не перестают писать, все это, конечно, прекрасно…

Почему, собственно, Жан-Шарль, а не Люсьен? Ощущение пустоты, что с одним, что с другим; но с Жан-Шарлем ее соединяют дети, дом, прочные узы; а Люсьен теперь, когда она уже ничего не чувствует, кажется совсем чужим. Ну, а если бы она вышла замуж за него? Было бы ни лучше, ни хуже, думает она. Почему, собственно, этот мужчина, а не другой? Странно. Оказываешься всю жизнь с кем-то в одной упряжке только потому, что в девятнадцать лет встретила именно его. Она не жалеет, что это был Жан-Шарль, ни в коей мере. Он живой, горячий, всегда полон планов, идей, увлечен тем, что делает, блестящ, все его находят симпатичным. И верный, порядочный, красивое тело, отличный любовник. Привязан к дому, к детям, к Лоранс. Любит не так, как Люсьен, менее романтично, но крепко и нежно; ему необходимо ее присутствие, ее одобрение, он сходит с ума, когда она кажется грустной или хотя бы озабоченной. Идеальный муж. Она рада, что вышла за него, а не за другого; но все же удивительно, что это так важно и в то же время случайно. Никаких особых оснований. (Но ведь у всех так.) Существуют ли родственные души где-нибудь, кроме литературы? А старый врач, которого убила смерть жены? Это еще не доказывает, что они были созданы друг для друга. «Любить по-настоящему», — говорит папа. Люблю ли я Жан-Шарля? Любила ли я Люсьена по-настоящему? У нее впечатление, что близкие лишь существуют рядом с ней, а в ней самой, внутри — никого; только дочери, но это уже органическое.

Нельзя быть великим архитектором, не умея приспосабливаться.

Звонок прерывает Жан-Шарля; он раздвигает перегородку, разделяющую комнату надвое, и Лоранс проводит Мону в ту часть, которая служит ей кабинетом.

— Ты меня здорово выручила, что пришла.

— Не оставлять же тебя на произвол судьбы.

Мона — хорошенькая, силуэт — в брюках и пуловере — мальчишеский, а улыбка и грациозный наклон шеи женственны. Вообще-то она отказывается пошевелить мизинцем после окончания рабочего дня: и без того нас достаточно эксплуатируют. Но проект должен быть сдан не позднее сегодняшнего вечера, а она знает, что представленный ею макет не вполне подходит. Она осматривается.

— Ишь ты, роскошно живешь! — Она задумывается. — Конечно, вдвоем вы должны зашибать большую деньгу.

Ни иронии, ни упрека: она сравнивает. Она неплохо зарабатывает, но, говорят, — сама она не любит о себе распространяться, — что она из очень простой среды, и вся семья у нее на руках. Она садится рядом с Лоранс, раскладывает рисунки на письменном столе.

— Я сделала несколько вариантов.

Нелегко рекламировать новую марку такого распространенного продукта, как томатный соус. Лоранс посоветовала Моне сыграть на контрасте: солнце — свежесть. Картинка, сделанная ею, была мила: яркие краски, в небе большое солнце, прижавшаяся к горе девушка, оливковые деревья, а на первом плане — банка с фирменной маркой и помидор. Но чего-то не хватало: вкуса плода, его сочности. Они долго обсуждали и пришли к выводу, что нужно надрезать кожу, слегка обнажить мякоть.

— Ага, теперь все совсем по-другому, так и хочется в него впиться.

— Да, я решила, что тебе понравится, — говорит Мона, — посмотри остальные…

От листка к листку легкие изменения формы, цвета.

— Трудно выбрать.

Жан-Шарль входит в комнату, зубы его блестят, белые-пребелые, когда он, улыбаясь, пожимает руку Моны:

— Лоранс мне столько говорила о вас! И я видел много ваших рисунков. Я в восторге от вашей Мерибель. Вы очень талантливы.

— Стараемся быть на высоте, — говорит Мона.

— Какой из этих рисунков будит в тебе желание по-пробовать томатный соус? — спрашивает Лоранс.

— Они все очень похожи. И все красивы — настоящие маленькие картины.

Жан-Шарль кладет руку на плечо Лоранс.

— Я спущусь, пошурую в машине. Ты будешь готова к половине первого? Нужно выехать не позднее, если мы хотим попасть в Февроль к обеду.

— Я буду готова.

Он выходит, широко улыбнувшись.

— Вы едете за город? — спрашивает Мона.

— Да, у мамы есть дом. Мы ездим туда почти каждое воскресенье. Это разрядка… — Она чуть не сказала машинально, «которая так необходима», но вовремя спохватилась. Она слышит голос Жильбера: «Это разрядка, которая так необходима», видит усталое лицо Моны, ей как-то неловко. (Не стесняться, не попрекать себя, не заниматься самокопанием.)

— Смешно, — говорит Мона.

— Что?

— Смешно, до чего твой муж похож на Люсьена.

— Ты спятила! Люсьен и Жан-Шарль — это вода и огонь.

— По-моему, это две капли воды.

— Ничего подобного.

— Оба они мужики с хорошими манерами и белыми зубами, умеют поговорить и употребляют после бритья aftershave.

— А, если ты об этом…

— Об этом. — Она резко обрывает фразу. — Ну? Какой из вариантов ты предпочитаешь?

Лоранс снова рассматривает их. Люсьен и Жан-Шарль употребляют лосьон после бритья. Ладно. А какой любовник у Моны? Ей хотелось бы, чтоб Мона поговорила о себе, но та уже приняла свой обычный замкнутый вид, от которого Лоранс робеет. Как она проведет воскресенье?

— Мне кажется, что лучший — вот этот. Мне здесь деревня нравится, домики хорошо карабкаются по склонам…

— Я тоже предпочитаю этот, — говорит Мона. Она складывает свои бумаги. — Хорошо, я смываюсь;

— Не хочешь выпить чего-нибудь? Вина? Виски? Или томатного соку?

Они смеются.

— Нет, ничего не хочу, покажи мне твою хазу.