Драконий пир - Светлана Сергеевна Лыжина

— А с собой на войну он тебя возьмёт? — спросил Влад.

— Ещё не знаю. Не было случая попросить, — ответил младший брат, — но даже если я буду в турецком войске, мы с тобой в следующий раз увидимся лишь осенью, да?

— Да, — со вздохом отвечал Дракулов сын. — Раньше осени я теперь к султану не приеду. У меня слишком много дел с моими людьми.

Видя, как тесно младшему брату в дворцовых покоях, и как Раду рвётся прочь из Эдирне, Влад вспомнил о том, о чём подумывал четыре года назад: "Брата можно украсть, если султан не отпускает. Это не так сложно, как кажется". Идея по-прежнему казалась глупой и безрассудной, и всё же Дракулов сын пожалел, что не исполнил этого раньше — до того, как получил в подарок от Мехмеда невольницу, и до того, как она родила.

Сына, которому не исполнилось ещё и трёх лет, Влад украсть не мог — слишком маленький! — а бросать не хотел. Да и не только в этом было дело, ведь Раду за минувшие годы переменился. В прежние времена младший брат мечтал отправиться к старшему не на время, а насовсем. Младший брат просил "забери меня", а теперь говорил лишь о том, чтобы отправиться "немного повоевать".

Иногда Владу казалось, что если б брат продолжал просить, как раньше, то теперь можно было бы уступить его просьбам — помочь сбежать, пусть и понеся при этом потери. Да, сына пришлось бы бросить ради брата, но жертвовать возможностью мести не пришлось бы, ведь Влад уже получил от турков всю помощь, которую мог — десять тысяч золотых на вооружение своей армии. А турецкий поход на Белград, обещанный султаном, никто не отменил бы, даже если б Мехмед очень разгневался на "своего верного слугу". Турки пошли бы на Белград, отвлекая венгров на себя и отнимая у них силу, а Дракулов сын в это время со своей армией завоевал бы румынский трон.

Конечно, если б Раду сбежал со своим старшим братом, следующей военной целью султана после Белграда неминуемо стала бы Румыния, но Влада это не очень заботило. Он стремился к власти, прежде всего, затем, чтобы отомстить, и, получив её даже на полгода-год, успел бы осуществить задуманное. О дальнейшем Дракулов сын почти не загадывал и вполне мог бы совершить глупый и безрассудный поступок, чтобы вызволить Раду.

"Это в тебе говорит отец, — успокаивал себя Дракулов сын. — Отец когда-то оказался вынужден принести тебя и Раду в жертву для того, чтобы сидеть на румынском троне. А теперь тебе кажется, что ты поступаешь в отношении Раду так же — вынужденно приносишь его в жертву. Сейчас это жертва ради мести, а со временем, может, ты принесёшь Раду в жертву ради власти?"

Влад не осуждал своего отца. Лишь в отрочестве Дракулов сын не вполне понимал, как можно жертвовать чем-то дорогим, но теперь, повзрослев, уяснил себе, что в серьёзных делах всегда приносятся жертвы. Всегда! Например, чтобы успеть что-то сделать, человек часто жертвует сном и отдыхом, и это самая малая жертва из всех возможных. А бывает, что человек, задумав великое дело, теряет друзей, потому что не может участвовать с ними в охоте и пирах, как прежде. Бывает, он теряет даже собственных детей, потому что из-за некоего серьёзного дела нет времени заняться их воспитанием, и они растут сами по себе, как трава в поле.

Когда Владов отец сделался правителем, то ради того, чтобы заниматься государственными делами, нередко жертвовал временем, которое мог бы провести с семьёй. И вот почему Дракулов сын всегда с особой теплотой вспоминал те времена, когда отец ещё не сделался государем, и даже то время, когда отцово правление только начиналось, и ещё неизвестно было, что последует дальше.

Влад помнил тот год, когда умер отцов брат Александр Алдя, а вскоре после этого, осенью отец приехал в Сигишоару и весело сказал семье:

— Собирайтесь. Мы переселяемся в новые хоромы, попросторнее, в Тырговиште.

Сборы получились быстрыми. Семейный скарб уместился на нескольких телегах, которые в сопровождении большой охраны, являвшейся частью отцова войска, сначала доехали до Брашова, а затем двинулись через горные перевалы дальше на юг.

Узкий извилистый тракт вёл всё выше и выше в горы. По обочинам стройные сосны и ели впивались корнями в крутой, запорошенный сухими иголками склон. Когда семилетний Влад, сидя на телеге, проезжал мимо этих деревьев и запрокидывал голову, то думал, что они достают до самого неба, поэтому каждый раз удивлялся, когда на новом витке тракта обнаруживал, что их макушки теперь оказались вровень с тележными колёсами.

Обоз продвигался медленно. Раз два он даже останавливался, когда близ дороги, на околице некоего селения, попадалась вкопанная в землю крестообразная доска под ажурным двускатным навесом. На доске виднелась нарисованная фигурка Христа, поэтому отец, мать, все слуги, а также охрана слезали с телег и коней для прочтения православной молитвы, но Влад с братом Мирчей, не понимая всей важности и строгости момента, сбегали подальше, чтобы вдоволь накидаться друг в друга шишками.

Иногда Влад просился на коня к отцу, устраивался спереди, на холке, и глядел по сторонам. Вот мать едет на телеге — по-простому, словно и не государыня вовсе. Вот материны служанки улыбаются и поют. Вот на другой телеге едет тот самый священник, которого Владов отец когда-то взял с собой в скитания по венгерским землям.

Всю дорогу священник следил, чтобы Мирча не слишком отстал от обоза, пока собирает шишки:

— Да брось ты это дело! — говорил священник Владову брату. — Вон сколько насобирал! Полна шапка! А зачем? Зачем младшего брата обижать?

Мирча грозно показывал Владу шапку с шишками, но Влад лишь смеялся, после чего начиналась игра в догонялки, кидание шишками, и так до вечера, а вечером Влада стало занимать совсем другое.

Из глубин леса, из оврагов и речных долин поднялась белая дымка, да такая густая, что казалось, облака застряли меж деревьев — застряли накрепко, поэтому не в силах взлететь или протиснуться сквозь ветви. Некоторых белесых пленников пытался освободить ветер, однако все его усилия оказывались тщетными. Своим дыханием он мог лишь трепать верхний край облака, отрывая клочья и относя в сторону.

Влад, когда впервые увидел такое чудо, испугался. Подумалось, что только от пламени поднимается густой белый дым: "Все горы покрыты лесом, тут огню раздолье. Вон дальняя вершин, синяя в вечерних сумерках, задымилась