Две королевы - Юзеф Игнаций Крашевский

необходимым, прошло несколько дней. Дудич внизу, в маленькой комнатке, вместе с хомутами, упряжью и сёдлами лежал на полу, а о жене только то знал, что у него постоянно для неё Бьянка деньги из кошелька вытягивала. Два раза в день посылали в замок, потому что Дземма теряла терпение, но король не возвращался, а Мерло совсем не знал, когда его можно было ожидать.

Великая и горячая любовь Дземмы начала переходить в отчаяние и гнев. Она не понимала того, что о ней так забыли, так пренебрегали ею и не предвидели прибытия. Бьянка попеременно то должна была вытерать ей слёзы, то смягчать возмущения и угрозы.

Она хотела мчаться за возлюбленным в Олиты, но Мерло решительно был против этого, рассказывая, что молодой государь был окружён литовскими сенаторами и должен был обратить на себя внимание, поэтому наверняка был бы не рад ей.

Всё это во влюблённой головке Дземмы не укладывалось. Дудич радовался и ждал.

Так прошло долгих десять дней, а о короле никаких известий не было; Мерло лгал или говорил правду, уверял, что Август уже покинул Олиту и находился в другом месте, поэтому его нужно было терпеливо ждать.

Бьянка первая, выйдя однажды утром на улицу в ближайший костёл Св. Духа, узнала о возвращении короля и по возможности скорей эту добрую весть принесла подруге. Дземма вскочила с кровати, в которой провела большую часть дня, велела одевать себя, причёсывать, хотела быть очень красивой и была уверена, что как только король от Мерло узнает о ней, тут же поспешит. Она хотела приказать сразу всё складывать, упаковывать, рассчитывая на то, что ещё в этот день будет царить в замке.

Прошло время до полудня, нетерпение росло, наступил вечер, Дземма начала плакать и жаловаться, в конце концов тёмная ночь накрыла город – короля не было, и даже никакого посланца от него.

Бьянка не хотела рискнуть пойти в замок, старая итальянка боялась, пришлось послать Дудича. Петрек вернулся весьма не скоро, объявляя, что король был очень занят, у него были гости из Киева и Смоленска, и он не мог удалиться ни на минуту.

Мерло советовал быть терпеливым и клялся, что государю сразу же объявил о Дземме, на что получил в ответ только кивок головы. Для гордой и бедной девушки этого унижения и обманутых надежд было слишком много, поэтому она так разозлилась, что подняла на ноги весь дом, и её с трудом около полуночи успокоили.

Весь следующий день снова прошёл также на пустом ожидании и уже наступала ночь, когда один, в сопровождении только верного Мерло, переодетый и с закрытым лицом, приехал король. Дземма выбежала ему навстречу с упрёками, плачем; оставили их одних. Были слышны рыдания, крики, стоны, потом поток резких слов, льющийся из уст итальянки, а вскоре король вышел холодный, бледный, раздражённый внутри, насупленный, сел на коня и уехал.

Бьянка, которая прибежала узнать от подруги, как окончился разговор, нашла её в удивительном состоянии, разгорячённой подавленным гневом, молчаливой; она не хотела признаться в испытанном разочаровании, но очевидно жестоко страдала.

Сначала даже подруге жаловаться не смела, одинаково боялась негодования и жалости, но боль её вынудила.

– А! – воскликнула она, пряча заплаканные глаза на плече Бьянки. – Все они одинаковы, короли и холопы, не имеют сердца, ни один из них постоянно любить не умеет. Мы падаем жертвами. Август! Август, который ради меня пожертвовал женой, поклялся в вечной любви, перестал меня любить. Его сердце остыло. Я несчастна, очень несчастна!

Бьянка пыталась её тем утешать, что молодой король должен был пожертвовать многими вещами, чтобы не портить отношений с литвинами, не дать повода для сплетен, которые дошли бы до Кракова, до старого короля, что нужно было иметь терпение.

Дземма всего этого не понимала, хотела занять место в замке, а король прямо ей объявил, что это ни сегодня, ни позже будет невозможно, что должна остаться в городе. Впрочем, он обещал постараться найти ей отдельный дом, где бы её поместил, но с этим было нелегко, потому что замок реставрировали и рабочих было мало, а княжеские дома в городе почти все были опустевшими.

Кроме того, согласно мнению Дземмы, молодой король показался ей таким изменившимся, таким ужасно холодным, равнодушным, что при воспоминании о нём итальянка впадала в отчаяние.

Бьянке пришлось сидеть у её кровати до поздней ночи, стараясь её утешить. Дземма ещё надеялась воскресить в сердце Августа былую любовь, но уже было видно, что, разочарованная, она готовила ему какую-то ужасную месть.

– Дитя ты моё, – вздохнула над ней Бьянка, – то, с чем ты сегодня столкнулась, мы все прошли, не в наших силах отомстить, у нас нет для этого сил! Тебе осталось только одно: наслаждаться воспоминанием о былой любви, если она не вернётся. Смириться со своей судьбой и остаться богатой пани Дудичевой.

О Дудиче, с отвращением произнося его имя, Дземма и слышать не хотела.

Бедный Петрек от конюшни ходил к каморке, в которой у него имелось лежанка, иногда выходил на улицу ради пива или мёда, и возвращался ждать, что будет дальше. Хотя его не ставили в известность, как обстояли отношения с королём, сам он отлично их видел и оценил. Этот успешный оборот радовал его превыше всяких надежд. Жена должна была переболеть, выплакаться, а он, помирившись с ней, обещал себе воспользоваться королевской милостью, на которую рассчитывал.

После первого бурного свидания с королём Дземма его ожидала сразу на следующий день, но он не появился и даже никого не прислал. Ждала два дня его, он снова появился вечером, тайно, жаловался, что его осаждают литовские паны, что он не свободен и т. п.

Напрасно Дземма старалась его умолять – ни упрёки, ни слёзы не помогали. На следующий день приготовили длинные письма с жалобами к старой королеве, приписывая измену интригам – кто знает? – может, тайным вмешательствам молодой королевы. Потом письма за письмами, описывающие жизнь короля, бежали в Неполомицы.

Он сам также писал к Боне, сначала ежедневно, потом всё реже. Старая королева, которая тоже очень боялась этого путешествия в Литву, из писем Дземмы и из писем сына поняла, что положение её было действительно угрожающим.

Очевидно, Август старался ускользнуть от власти матери, писал меньше, холодней, не всё рассказывал, не слушал её, как раньше.

Само подозрение в желании освободиться привело Бону, которая а своём убеждении делала для сына большие жертвы, в ужасный гнев! Великая любовь к сыну в одно мгновение могла смениться ненавистью к неблагодарному. Но она не