Артуро Перес-Реверте - Тайный меридиан

Она проснулась, и с нею проснулись все женщины мира. Она была теплая и сонная, с встрепанными волосами, закрывавшими ее глаза и рот. Простыня соскользнула с ее плеч и спины, на виду оказалась рука и подмышка, видны были напрягшиеся мускулы спины и примятая весом тела грудь. Теперь загорелая под солнцем спина с отчетливыми следами купальника видна была целиком; Танжер выгибала поясницу, потягивалась, как красивое и спокойное животное; прикрывала сонные глаза от серого, но для нее нестерпимо яркого света; она ощущала близкое присутствие Коя и улыбнулась улыбкой сначала неопределенной, потом страстной, позже серьезной – она отдавала себе отчет в том, что обнажена и что Кой ее рассматривает. И наконец – вызов: медленно и свободно, зная, что на нее смотрит мужчина, она полностью скинула простыни, легла на спину, вытянув одну ногу, другую согнув в колене и бесстыдно положив руку рядом с темно-золотым треугольником, но отнюдь не прикрывая его, втянула мышцы живота в знак готовности, безвольно бросив другую руку на простыню. И не шевелилась.

Взгляд – как всегда, твердый, спокойный, глаза устремлены на мужчину. Потом, через несколько мгновений, она скользнула по постели, встала на колени перед зеркалом, показывая ему обнаженную спину и ягодицы. И приблизила губы к зеркалу, набрав воздуха в легкие; не отводя глаз от Коя или, точнее, от его отражения, она выдохнула, затуманив это отражение. Вот что она сделала. Потом встала, по дороге надевая майку, подошла к столу, села рядом с блюдом с фруктами; пальцами очистила целый апельсин и, не разделяя на дольки, стала откусывать куски; сок стекал у нее по губам, по подбородку, по рукам. Кой, не сказав ни слова, сел напротив нее, и временами Танжер смотрела на него так же, как смотрела, лежа в постели; хотя рот и пальцы у нее теперь были в апельсиновом соке, единственная разница состояла в том, что сейчас она хоть чуть-чуть, да улыбалась.

Улыбалась и слизывала с запястий сок, текло по предплечьям до локтей, апельсин исчезал у нее во рту, она облизывала сок между пальцев, снова откусывала остаток апельсина, снова облизывала запястья. Тогда Кой качнул головой, словно не соглашался с чем-то. Он покачал головой, вздохнул – словно тихая, грустная жалоба сорвалась с его уст. Потом не торопясь обошел стол, притянул к себе женщину и – так, как она была, как сидела в майке до бедер у стола, источая запах апельсина, – нашел дорогу в Итаку на том берегу моря, старого и серого, как память человеческая.

К «Деи Глории» они вернулись, когда буря улеглась; после того, как на рассвете разбежались последние облачка, оставляя розоватые следы с подветренной стороны. Море снова стало ярко-синим, солнце освещало белые домики на берегу, а вместе с солнцем поднялся и легкий бриз: хорошо идти под парусами, как сказал Пилото. В тот же день, под отвесными лучами солнца, отбрасывавшими его тень на поверхность воды, Кой, снова надев двухбаллонный акваланг, начал спускаться вдоль каната, который они с Пилото прикрепили к большому бую, отметив на нем узлами каждые три метра и привязав к якорю.

Кой спустился к левому борту бригантины и, оказавшись возле шканцев, обследовал все судно, проверяя, не снесла ли буря разметку, которую они с Пилото сделали накануне. Потом посмотрел на пластиковую табличку, где восковым карандашом был начерчен план, рулеткой измерил расстояния и начал разбирать обшивку транца, окаменевшую, покрытую морскими отложениями. Металлическим ломиком и киркой он отрывал доски, которые сразу же превращались в грязное облако мути. Работал он медленно, стараясь не делать таких усилий, которые увеличивали бы его потребность в воздухе. Иногда он удалялся от кормы, чтобы отдохнуть, пока взбаламученная вода вновь не станет прозрачной. Он разобрал транец, и, когда муть осела, сунул голову внутрь, как накануне сунул ее в люк сухогруза. Он осторожно вытянул руку и осветил фонарем внутренность бригантины, где, ошалев от яркого света, заметались во все стороны рыбы, ища пути к спасению.

В свете фонаря все обретало естественные краски, он отменял привычное зеленое одноцветье глубоких вод; здесь были актинии, морские звезды, красные и белые коралловые образования, тихо покачивались разноцветные водоросли; сноп света иногда прорезали серебряными ножами силуэты рыб. Кой увидел деревянный табурет, по видимости отлично сохранившийся; он упал на переборку и за два с половиной столетия покрылся лишь тонким слоем зелени, Кой различил даже, что ножки у него были витые. Прямо рядом с транцем он увидел какой-то предмет, напоминавший ложку, полностью покрытый известковыми отложениями, а рядом виднелись остатки керосинового фонаря, облепленного ракушками и почти погребенного в куче песка, который просачивался внутрь сквозь сгнившие доски обшивки. Описав своим фонарем полукруг, Кой увидел в углу остатки того, что некогда, верно, было шхиперской; между сгнивших досок он увидел бухты канатов, из которых торчали отдельные побуревшие волокна, а также предметы из металла и фаянса: кувшины, жбаны, две тарелки, бутыли, и все это было покрыто тончайшим слоем морских отложений.

Однако кое-что в открывшемся зрелище настораживало: бимсы, поддерживавшие палубу, во многих местах просели, половина помещения была завалена обломками досок и песком, который просачивался сюда сквозь щели в сгнившей обшивке. В свете фонаря видно было достаточно свободного пространства, в котором можно было бы с большими предосторожностями передвигаться, конечно, если выдержат шпангоут и бимсы, которые и обеспечивали прочность конструкции. Но Кой решил, что разумнее было бы разобрать по возможности полуют и работать без опасности быть погребенными под обрушившейся палубой. Большие деревянные части они будут перемещать с помощью наполненных воздухом буев. Работа, конечно, будет идти медленнее, но все-таки они с Пилото избегут риска оказаться в подводной ловушке.

Сделав большой вдох, он осторожно снял акваланг через голову и положил его на палубу. Потом до пояса всунулся внутрь, постаравшись ни за что не зацепиться, и дотянулся, хотя и с трудом, до фонаря.

Фонарь был очень легкий, и Кой без труда вытащил его из кучи песка. В этот мгновение Кой почувствовал на себе взгляд: из дыры в самом низу переборки на него, приоткрыв рот, смотрела мерлуза. Кой помахал ей рукой и стал выбираться, тщательно следя, чтобы в легких осталось достаточно воздуха: ему еще надо было подняться на палубу и продуть загубник.

Он взял загубник в рот, выдохнул пузыри воздуха в загубник и спокойно задышал. Надел акваланг, закрепил ремни. Водонепроницаемые часы Пилото показывали, что он провел под водой тридцать пять минут. Пора подниматься, сделать остановку у того узла, что они завязали на глубине три метра, и провести там семь минут, как требуют таблицы декомпрессии.

Пять раз подряд он дернул конец, закрепленный на «Карпанте», давая знать, что он поднимается, и медленнее, чем пузырьки воздуха, начал подъем, держа в руке фонарь и следя, как зеленый сумрак проясняется, становится синим, а потом и голубым. Он задержался на трехметровой глубине, ухватившись за узел на канате, выше была тень «Карпанты», она темнела ниже поверхности воды, казавшейся сейчас зеркалом из стекла изумрудного цвета. Вдруг стекло разбилось, кто-то нырнул в море, и к Кою, широко разводя руками, в маске, с колышущимися в воде волосами устремилась Танжер. Она плавала вокруг него, как русалка, от света, проникавшего сверху, ее веснушчатая кожа казалась бледнее, и вся она стала беззащитнее и уязвимее. Кой показал ей фонарь с «Деи Глории» и увидел, как за стеклом маски распахнулись восхищенные глаза.

В течение четырех дней, меняясь, Кой и Пилото разобрали палубу над капитанской каютой. Они снимали гнилые доски, отделяя их киркой и стальным рычагом, соблюдая максимальную осторожность, чтобы не повредить шпангоут и бимсы, которые Удерживали форму корпуса под полуютом. Чтобы удалять большие деревянные части, они использовали закон Архимеда: привязывали нейлоновыми шнурами к тяжелым доскам и бревнам пластиковые буи и наполняли их сжатым воздухом; запасные баллоны они спускали с «Карпанты» на канате. Работа эта оказалась тяжелой, изматывающей; иной раз они поднимали такие облака мути, что ничего не было видно, и им приходилось делать перерывы, чтобы вода немного очистилась.

Видели они и человеческие кости. Они попадались и между досок, и в песке, иногда рядом находили они остатки того, что прежде было ремнем или сапогами. Так, в проломе переборки Кой наткнулся на череп, занесенный совсем тонким слоем песка;

Кой снова зарыл его в песок, движимый каким-то атавистическим чувством почтения к мертвым. Моряки «Деи Глории» не покинули своего затонувшего корабля; иногда, медленно двигаясь среди полусгнивших досок, Кой, не слышавший ничего, кроме шипения сжатого воздуха в редукторе, ощущал присутствие этих теней в окружавшем его сумраке.