Разведчик Линицкий - Виктор Васильевич Юнак

в основном, кого уже призвали в армию, кто уже убыл на фронт, чьи семьи решились уехать подальше на восток от быстро наступающего фашиста, а кто решил никуда не уезжать, веря в мощь и силу Красной армии, которая вот-вот остановит фрица.

Женщина лет тридцати пяти с паспортом бегала от стола к столу в военкомате:

– Возьмите меня на фронт!

– Женщина, вы вдова, у вас двое несовершеннолетних детей – мы таких не призываем, – ответил уставший от нескольких бессонных ночей старший лейтенант.

– Нет, – топнула она ногой, – возьмите! Я поняла, что это не шутки. Я должна идти защищать Родину!

Уговорила, кстати, – через три дня она уже ехала на фронт.

Разумеется, Линицкий не мог оставаться в городе, когда вся страна поднялась на защиту Отечества. Как рвалась идти вместе с ним и Екатерина Федоровна. Сколько усилий потребовалось и самому Линицкому и ее матери, чтобы удержать жену и дочь от такого порыва.

– Доченька, куда тебе! Мне одной не управиться с внуками! – увещевала дочь Мария Николаевна.

– Для тебя сейчас главный фронт здесь, – поддержал тещу Линицкий. – Твоя передовая – это Галочка и Борисик, тыл – Мария Николаевна.

Екатерина Федоровна улыбнулась и согласилась.

Наконец, Леонид Леонидович добрался до приемной военкома. Однако и там было не менее душно, нежели в коридорах, поскольку и туда набилось полно народа в надежде встретиться с военкомом и либо добиться немедленной отправки на фронт, либо, будучи высококвалифицированным рабочим или инженером, получить себе бронь и таким образом обезопасить себя. К тому же и дым стоял столбом от курильщиков. Даже открытые окна не помогали – снаружи была такая же духота и полное отсутствие ветра. Линицкий поначалу даже не мог разобрать, в какой стороне находится дверь военного комиссара.

Ему повезло: военком Маслов неожиданно появился в приемной и, поскольку его никто не узнал, бочком хотел пройти в кабинет. Но его заметил Линицкий. Они были знакомы: Леонид Леонидович иногда лечил военкома в военном госпитале.

– Алексей Гаврилович, – позвал его Линицкий.

Маслов бросил на него косой взгляд, затем оглянулся по сторонам и приложил указательный палец к губам. Кивнул в сторону своей двери. Линицкий все понял и молча проследовал за военкомом. Закрыв дверь, Линицкий остановился у самого порога. Маслов прошел к своему огромному, обитому зеленой фланелью столу. Сел, закурил, жестом пригласил Линицкого сесть к приставному столу, протянул ему портсигар.

– Как дела на фронте?

Маслов лишь рукой махнул:

– Киевский укрепрайон приведен в полную боевую готовность. Минск пал, взята Брестская крепость. Немцы вот-вот возьмут Черновцы…

И тут Маслов опомнился, отогнал от себя клубы дыма, испуганно посмотрел на Линицкого.

– Леонид Леонидович, надеюсь, вы понимаете, что эта информация секретная. Вам я ее сообщил, так сказать, по старой дружбе.

– Об этом вы можете не беспокоиться, товарищ Маслов.

– Что у вас?

– У меня заявление, – Линицкий вытащил из нагрудного кармана рубашки лист бумаги, развернул его и протянул его военкому. – Я – врач. На фронте буду гораздо полезнее.

Маслов прочитал заявление, положил его перед собой.

– Сейчас и в Харькове будет много работы. Раненые с фронта рекой текут.

– Тем не менее я настаиваю на своей просьбе.

Зазвонил телефон. Маслов схватил трубку.

– Маслов слушает!.. Да, товарищ Епишев… Одну секунду, Алексей Алексеевич. – Маслов поднял глаза на Линицкого. – Оставьте заявление, товарищ Линицкий. Вам перезвонят.

Линицкий все понял, встал, затушил папиросу о дно пепельницы, по-военному щелкнул каблуками и покинул кабинет.

– Слушаю, товарищ Епишев!..

Но дождаться звонка из военкомата Линицкому не довелось: буквально на следующий день из Москвы поступил приказ начальнику Харьковского горздрава: «Все госпитали Харьковского военного округа передислоцировать в город Кемерово вместе с медицинским персоналом и всем медицинским оборудованием». Они превращались в эвакогоспитали с изменением нумерации. Госпиталь, в котором работал военврач 2-го ранга Леонид Леонидович Линицкий, стал эвакогоспиталем № 1027, и он вместе с двумя другими харьковскими эвакогоспиталями №№ 36293 и 3328 в течение двадцати четырех часов должен был быть готов к погрузке в эшелоны.

Екатерина Федоровна сразу заявила:

– Я останусь в Харькове. Во-первых, за квартирой нужно же кому-то следить. Во-вторых, если вдруг тебя здесь начнут искать из Москвы, я сумею быстрее сориентировать их на твой новый адрес. А мама поедет с тобой и с детьми. И за ребятами надзор, и тебе будет проще – все же не один.

Леонид Леонидович понимал, что жену не переубедишь. Он и не пытался это сделать. А вот дети и мать – без слез и тяжелых объяснений не обошлось. Особенно плакал, даже рыдал Борис. У Гали характер был более твердый и решительный. Мария Николаевна плакала тихо, украдкой утирая слезы кончиком платка – боялась, что больше может не увидеть дочь. На следующий день эшелон был готов к отправлению. Мария Николаевна вела детей за руку, Линицкий с узелком самых нужных вещей в одной руке и с Екатериной Федоровной с другой стороны немного поотстали, негромко на ходу переговариваясь.

– Как приедете, сразу же напиши мне адрес и как доехали, – дрожащим от набегавших слез голосом напутствовала она мужа.

– Не беспокойся, Катенька. Если не я, так мама тебе сразу обязательно напишет. Ты себя здесь береги.

Поездка была долгой и мучительной, работа медиков не прекращалась и в дороге – приходилось делать операции даже на ходу. На некоторых станциях загружали новых раненых, от них и узнавали фронтовые новости.

На сердце у Леонида Леонидовича было неспокойно. Конечно, спасать людей от болезней и ранений – дело святое, но Линицкий видел свое призвание в другом.

Он слал в Москву начальнику 4-го управления НКВД старшему майору госбезопасности Павлу Судоплатову рапорты за рапортами: «Должен сказать, что не могу считать себя удовлетворенным решением моего вопроса, хотя бы и временным. Считаю, что мне, опытному и испытанному разведчику, профессиональному врачу, знакомому с радиоделом, прошедшему два курса подрывного дела, знающему парашют, мотоцикл, чекистские дисциплины, физически здоровому и закаленному, готовому к любым опасностям и испытаниям можно было бы иметь другое применение, чем в нынешнее суровое время работать военврачом тылового госпиталя, где меня окружают одни женщины и инвалиды».

И однажды его вызвал к себе главврач. Когда Линицкий, уставший после нескольких бессонных ночей и беспрестанных операций, вошел в кабинет, главврач, седовласый, полноватый, с густой седой бородой, в очках с толстыми линзами, протянул ему телефонограмму. Он, сначала ничего не понимая, взял бумагу, прочитал… прочитал еще раз. Поднял глаза на главврача, тот развел руки в стороны, снял очки, подышал на них, стал протирать линзы платочком.

– Простите, Лев Абрамович, но я – в первую очередь разведчик, и