Шпион - Артур Батразович Таболов

Однажды вечером, в конце февраля 1947 года, в коттедж Токаева примчался на мотоцикле посыльный с запиской от капитана Квашнина. В записке было: «Есть интересный улов, нужно срочно допросить». Григорий выехал в Карлсхорст, где были специально оборудованные помещения для подозрительных лиц, задержанных на черных рынках.

Самые большие черные рынки Берлина были возле Рейхстага и в районе Бранденбургских ворот. Каждый день в любую погоду на рынках собирались тысячи людей. Только здесь можно было купить или выменять какую-нибудь еду. По приказу коменданта Берлина генерала Берзарина были отрыты все магазины и пекарни, но торговать было нечем и выпекать хлеб не из чего. Даже карточки удавалось отоваривать не всегда. Многие берлинцы подкармливались супом и кашей из красноармейских полевых кухонь, к ним выстраивались многочасовые очереди. Но основная еда добывалась на черных рынках. Сюда несли все, что сохранилось после бомбежек и пожаров: одежду, обувь, посуду. За ботинки можно было получить банку свиной тушенки, за ковер – полмешка картошки. Килограмм сливочного масла стоил шестьсот рейхсмарок, килограмм кофе – около тысячи двести марок, пачка американских сигарет – двадцать марок. Сигареты были валютой наравне с долларами. Женские чулки стоили четыре пачки «Кэмэла» или «Честерфилда», не очень поношенное пальто – двадцать пачек. Спекулировали всем. Блок сигарет приносил прибыль в сто долларов, бутылка шнапса – сорок долларов, кусок мыла – пять долларов. Самым дорогим товаром были лекарства и часы. Случалось, что часы с Микки-Маусом, которые в США стоили три доллара девяносто пять центов, уходили за пятьсот долларов. Когда американцы стали выписывать их с родины целыми коробками, командование специальным приказом запретило военнослужащим США появляться на черных рынках. Нарушителей вылавливали патрули и сажали под арест.

Очень активными покупателями были солдаты Красной Армии, которым заплатили жалованье за несколько лет. Они покупали все подряд – одежду, фотоаппараты, аккордеоны, часы и отправляли посылками на родину, обнищавшую за годы войны.

У немцев в западных оккупационных зонах карточек не было, им платили зарплату в рейхсмарках даже тогда, когда предприятия не работали. Марки быстро обесценивались, немцы старались как можно быстрее их потратить. В Восточном Берлине все было немного дешевле, черные рынки притягивали к себе жителей всего города. К Рейхстагу, находившемуся в советской зоне, они старались не приближаться, предпочитали рынок у Бранденбургских ворот, который был как бы на ничейной земле. Советских патрулей здесь не было, но постоянно дежурили сотрудники Смерша в штатском, высматривая по ориентировкам подозрительных лиц из числа скрывающихся нацистов. В тот день, в конце февраля, внимание контрразведчиков привлек человек лет сорока в поношенной одежде, в надвинутой на глаза кепке, с большим вещмешком за плечами. Он постоянно настороженно оглядывался и покупал продукты, не торгуясь. По всему чувствовалось, что он спешит сделать покупки и поскорее убраться из опасного для него места. В его аусвайсе стояло: имя – Генрих Хиль, профессия – лаборант, место жительства – округ Штеглиц. Штеглиц был в западном секторе Берлина.

Люди его возраста подлежали обязательной мобилизации в вермахт. Поэтому капитан Квашнин, дежуривший в тот день у Бранденбургских ворот, спросил: «В каких войсках служили?» «Я был освобожден от воинской повинности по причине плоскостопия, у меня есть медицинское заключение», – ответил Хиль. Он старался держаться независимо, даже с некоторым вызовом, но было видно, что он перепуган. Ему явно было что скрывать.

Хиля посадили в машину и привезли в Карлсхорт. При обыске в его вещмешке нашли десять банок американской тушенки, шесть банок сгущенного молока, большой пакет с яичным порошком и небольшой кулек с натуральным кофе. Хиль объяснил, что он купил эти продукты для профессора, у которого последние годы работал. Сам профессор нездоров и не смог поехать на рынок. «Как зовут профессора?» – спросил Квашнин. «Герр Танк, – ответил Хиль. – Курт Танк». Это имя капитан Квашнин хорошо знал. Он прервал допрос и отправил посыльного к подполковнику Токаеву.

Когда Григорий приехал в Карлсхорст, задержанный уже немного пришел в себя. Советского офицера он встретил вопросом:

– Герр оберст, в чем меня обвиняют?

– Пока ни в чем. Обычная проверка. Мы разыскиваем видных деятелей нацистской партии и членов СС.

– Я никогда не был ни в какой партии. Я простой невоеннообязанный лаборант. Как я мог быть членом СС?

– А ваш патрон, профессор Танк?

– Об этом я ничего не знаю. Он ученый, далекий от политики. Если он и был членом партии, то только потому, что так полагалось. Мы никогда об этом не говорили.

– В какой области работал профессор Танк? – продолжил Григорий допрос.

– Он математик.

– Сколько времени вы работаете у него?

– Пять лет. Он нанял меня еще до войны.

– Вы все время были с ним?

– Да, ему постоянно был нужен помощник.

– В Пенемюнде вы его тоже сопровождали?

Хиль растерялся и не сразу нашелся с ответом.

– Не понимаю, о чем вы говорите. Я никогда не был в Пенемюнде.

– Успокойтесь, Генрих, – дружелюбно проговорил Григорий. – Мы знаем, что профессор Танк не просто математик. Он известный авиаконструктор и был задействован в ракетной программе фон Брауна. Ее центр был в Пенемюнде. Мы даже знаем, чем он там занимался – аэродинамикой ракет «Фау-2». Тех самых, которыми обстреливали Лондон.

– Если вы все знаете, зачем спрашиваете?

– Чтобы понять, готовы ли вы с нами сотрудничать. Пока я этого не понял.

– А если я откажусь?

– Плохое решение. Мы вплотную займемся вашим прошлым. И если выяснится, что вы не безобидный невоеннообязанный лаборант, а, допустим, хотя бы оберштурмфюрер СС…

– Что от меня нужно?

– Это уже другой разговор, – одобрил Григорий. – Вы, Генрих, нас не интересуете. А профессор Танк очень интересует. Как я понимаю, он скрывается где-то в Западном Берлине. Мы не будем вас пытать, чтобы узнать его адрес. Но мне очень хотелось бы с ним встретиться. У нас есть предложение, которое может его заинтересовать. Вы передадите ему мою просьбу о встрече?

– Передам, если его увижу, – неопределенно пообещал Хиль.

– Вы обязательно его увидите. Когда отдадите продукты. Не оставите же вы своего патрона голодным. Вот мой телефон. Позвоните мне, когда договоритесь о встрече. Моя фамилия Токаев, подполковник Токаев. Напомните ему, что мы встречались в Москве в 1940 году в Военно-воздушной академии.

– А если он не захочет встретиться?

– Тогда скажете, что встречи не будет. Ничего больше от вас не нужно. Договорились?

– Абгемахт[2], – кивнул Хиль.

Григорий вызвал капитана Квашнина.

– Возьмите машину и отвезите господина Хиля домой. Он живет в Штеглице. Всего хорошего, Генрих. Не забудьте свои продукты.

Хиль вышел. Григорий задержал Квашнина.

– Возьми двух из наружки. В штатском.