Виктор Поротников - Спартанский лев

Меланфо встретила утро нового дня тоже с печальным сердцем. Вчерашнее пьяное веселье теперь казалось ей каким-то жалким фарсом, в котором принудили участвовать обстоятельства, подстроенные гармосином Тимоном. У Меланфо было такое чувство, что она оказалась во власти злого рока и что отныне ей уже никогда не обрести своё женское счастье. Меланфо была полна злости на гармосинов и старейшин, на жрецов и эфоров. Их забота о государстве тоже казалась ей неким фарсом, ведь на деле спартанская знать заботилась лишь о своей выгоде.

«Если бы женщины в Спарте, как и мужчины, имели доступ к власти, тогда и вдов у нас было бы меньше», — думала Меланфо.

Она не стала будить спящую крепким сном Астидамию, тихонько оделась и вышла из спальни.

Из поварни доносились приглушённые двумя смежными помещениями голоса служанок, которые готовили завтрак. То и дело хлопала дверь, ведущая в комнату для гостей. Рабы выносили оттуда грязную посуду и объедки, оставшиеся после вчерашнего пира.

Борясь с непреодолимой зевотой, Меланфо вышла во внутренний дворик. Там она увидела Леарха, который, обнажившись до пояса, умывался дождевой водой, зачерпывая её из большого глиняного пифоса[54]. Пифос был установлен так, чтобы дождевая вода, стекавшая по крыше дома в желобки, подвешенные к краю кровли, лилась в широкое чрево глиняной бочки.

Меланфо невольно загляделась на гибкий мускулистый торс юноши, загорелая кожа которого, покрытая множеством мелких капель, блестела в лучах утреннего солнца. Леарх стоял спиной к Меланфо и не заметил её появления. Тесёмки хитона, спущенного с плеч, болтались у него возле самых колен.

Юноша вздрогнул, когда почувствовал на своей спине ласковое прикосновение чьей-то руки, и обернулся, полагая, что это мать. Увидев Меланфо, Леарх смутился, но не от её прикосновения, а от взгляда, каким та на него смотрела. Руки Меланфо мягко легки Леарху на плечи.

— Какой ты красивый! — томно прошептала Меланфо, слегка прижимаясь к юноше. — Просто вылитый Аполлон[55]! Давай поцелуемся, мой мальчик.

Леарх, заворожённый шёпотом и зовущим взглядом, не сопротивлялся.

Едва Меланфо соединила свои уста с устами сына Астидамии, как дремавшие в ней силы вдруг вспыхнули ярким пламенем. Не почувствовать этого Леарх не мог. В нём взыграл зов плоти, поскольку молодость в его тренированном теле буквально переливалась через край.

Леарх схватил Меланфо за руку и увлёк за собой. Он затащил её в свою спальню и тут же задрал на ней пеплос. Женщина не только не сопротивлялась, но сама обнажилась и легла на смятую постель, Есем своим видом говоря, что жаждет того же.

От захвативших её сладострастных ощущений у Меланфо закружилась голова, она едва не лишилась чувств. Страстным шёпотом женщина просила Леарха, чтобы он обладал ею как можно дольше.

Но Леарх, испытав блаженную волну, поднялся с постели и стал надевать хитон.

   — Что случилось? — обеспокоенно спросила Меланфо, привстав на ложе. — Что-то не так? Скажи!

   — Боюсь, мама может войти сюда, — ответил Леарх, не глядя на Меланфо. — У меня нет запора на двери.

Меланфо, нехотя встав с ложа, тоже оделась. Собираясь уходить, она заглянула в глаза Леарху и, увидев в них огонёк страсти, тихо промолвила:

   — Приходи ко мне домой сегодня после полудня. Придёшь?

   — Приду! — так же тихо ответил Леарх.

Они ещё раз обнялись и слились в долгом поцелуе.

Дом Меланфо был гораздо меньше дома Астидамии. Он достался ей от отца, который пал в сражении с аркадянами. Ещё раньше в битве с аргосцами погиб старший брат Меланфо, поэтому она стала наследницей всего имущества своей семьи. Выйдя замуж, Меланфо переехала в дом мужа, а когда овдовела, то вернулась в отцовский, так как жилище умершего супруга прибрала к рукам его родня. К тому времени подросшие дочери вышли замуж. Меланфо жила в старом отцовском доме совсем одна, если не считать глухую на одно ухо служанку, также доставшуюся ей от умерших родителей.

Меланфо понимала, что объята греховными желаниями. Ей следовало бы убить в себе их, она должна бежать от этого юноши, к которому её так влечёт. Но возникали мысли в голове: «Жизнь дана, чтобы жить, дана для любви, для счастья! Чем ещё заниматься спартанкам, если законом им запрещено участвовать в делах государства, запрещены всякие рукоделия и умственные занятия!» Ей уже тридцать семь. Скоро состарится, тогда на неё не взглянет никто из мужчин. Но ладно бы только это. Ведь близок тот день, когда поневоле придётся делить ложе с супругом отвратительной внешности. Так пусть нынешние ласки с юношей станут чем-то вроде возмещения или дара богов.

Старая служанка, повинуясь хозяйке, прибралась в доме и ушла на агору, чтобы купить фиг, вина и мёда.

Меланфо в ожидании Леарха уложила волосы в красивую причёску, нарядно оделась, обточила ногти маленькой бронзовой пилочкой. При этом внутренний голос неустанно твердил Меланфо о недопустимости чувства, какое она питает к юноше, который годится ей в сыновья. Эта мысль преследовала, заливала краской щёки, когда Меланфо глядела на себя в круглое бронзовое зеркало на тонкой ручке.

Услышав мужские шаги возле своего дома, Меланфо замерла.

Негромкий стук радостным эхом отозвался у неё в сердце!

Милое прелестное лицо, длинные золотистые волосы и эта застенчивая серьёзность в обворожительных синих глазах.

Леарх хотел было запереть за собой дверь, но Меланфо остановила его, сказав, что рабыня должна вот-вот вернуться с агоры.

   — А то мне совсем нечем тебя угостить.

   — Разве я пришёл за этим? — Леарх нетерпеливо привлёк Меланфо к себе.

Они целовались долгим поцелуем. Стыдливость, как и благоразумие, мигом была побеждена страстью, стоило вновь оказаться на ложе. На этот раз ложе было гораздо шире. В прошлом на этой постели перебывало немало случайных любовников. Однако такого наслаждения как от неутомимого горячего Леарха, Меланфо не испытывала ни с мужем, ни с прочими мужчинами.

Меланфо, испытав целую череду непередаваемых сладостных волн, вдруг разрыдалась, что изумило и испугало Леарха. Он решил, что сделал что-то не так своей прекрасной рыжеволосой любовнице.

   — О, Леарх!.. Ты — бог!.. Ты сам Эрос[56]! — зеленовато-серые глаза, полные слёз, сияли на раскрасневшемся заплаканном лице, как драгоценные камни. — Поклянись, что ты не оставишь меня, даже когда я выйду замуж за Эвридама. Поклянись, что и тогда я буду тебе желанной. Только на ложе с тобой, мой мальчик, я испытала истинное наслаждение. Такого со мной ещё не бывало!

От похвал Леарх преисполнился внутренней гордости, он и впрямь почувствовал себя титаном[57]. Никакая другая женщина не распаляла Леарха до такой степени, как Меланфо. Он, не задумываясь и не колеблясь, поклялся быть её возлюбленным вплоть до своей женитьбы.

   — Надеюсь, это случится не скоро, — прошептала Меланфо, прижавшись к Леарху.

Вернувшаяся служанка бесшумно приоткрыла дверь в спальню своей госпожи. Увидев её, лежащую обнажённой на ложе с юношей, тело которого не могло не притягивать взгляда пропорциональностью сложения, рабыня так же бесшумно притворила дверь. Ей уже доводилось видеть хозяйку в объятиях любовников, каких только мужчин не перебывало в этих стенах за последние пять лет! Однако столь юного и прекрасного тела в спальне, пожалуй, ещё не было.

«Повезло моей госпоже, — усмехнулась про себя старая рабыня, направляясь в кладовую. — Не иначе, богиня Афродита[58] смилостивилась над ней».

СИМОНИД КЕОССКИЙ

Кто в Элладе не слышал про знаменитого поэта и песнетворца Симонида, сына Леопрепея! Какой из эллинов, считавший себя в достаточной степени образованным, не держал в памяти хотя бы пару отрывков из эпиникий[59], сочинённых Симонидом, либо не знал несколько его звучных эпиграмм!

И вот прославленный поэт наконец-то пожаловал в Спарту.

Был месяц апеллей по-спартанскому календарю. С этого месяца в Лакедемоне начинался новый год, а также происходили выборы эфоров и всех прочих должностных лиц государства.

Потому-то спартанцы встречали Симонида без особой пышности, так как знать Лакедемона была целиком занята обычными предвыборными склоками. Впрочем, поэт не был огорчён этим, ибо славы и поклонения ему хватало в других городах Эллады, куда его постоянно звали честолюбцы всех мастей, желая, чтобы поэтический талант Симонида послужил их возвышению. К тому же он приехал в Спарту, чтобы повидаться со своим давним другом, который ни с того ни с сего вдруг перебрался на постоянное жительство в Лакедемон, хотя знал, с каким недоверием относятся спартанцы ко всем чужеземцам.