Нил Стивенсон - Смешенье

– Прекрасно. Так чем я могу, мсье, выразить вам свою признательность за столь многочисленные хлопоты?

– Вы можете направить своё внимание на загадочную «Компани дез Инд» в далёком Сен-Мало. Вас ведь, как я понимаю, она не интересует?

– Ничуть, мсье; меня занимает лишь «Компани дю Норд».

– Прекрасно. Так вы поделитесь со мною мыслями и наблюдениями касательно первой?

– С превеликой охотой, мсье.

– Отлично. – Бернар встал. – Итак, я еду в Лион. О ревуар.

– Бон вояж.

И Самюэль Бернар вышел из кофейни Исфахнянов так же стремительно, как туда вошёл.

Золочёный стул ещё не успел остыть, когда на него опустился Бонавантюр Россиньоль.

– Я видела, как короли путешествуют с меньшей охраной, – заметила Элиза. И она, и Россиньоль некоторое время любовались, как от кофейни отъезжает карета Бернара в сопровождении экипажей поменьше, верховых телохранителей, конюхов, запасных лошадей и тому подобного.

– Многие короли подвергаются меньшей опасности, – отвечал Россиньоль.

– О, я и не знала, что у мсье Бернара столько врагов.

– У него не такие враги, как у короля: конкретные люди, желающие ему зла и способные действовать сообразно с этим желанием. Просто время от времени французов охватывает слепая ярость, которая не утихает, пока они не вздёрнут или не сожгут парочку финансистов.

– Он пытался меня предупредить, – сказала Элиза, – однако эскадрон наёмников куда красноречивее слов.

– Занятно, – произнёс Россиньоль, переводя взгляд на Элизу. – Я знаю, что вы замужем за герцогом, делите его ложе, вынашиваете его детей, однако не чувствую и капли ревности. Но когда я вижу, как вы говорите с Самюэлем Бернаром…

– Выбрось это из головы, – отвечала Элиза. – Ты ничего не понимаешь.

– Как не понимаю? Пусть я математик, но всё же я знаю, что происходит между мужчиной и женщиной.

– Да, но ты не коммерсант и представить себе не можешь, что происходит между такими, как я и Бернар. Не тревожься. Будь ты коммерсантом, меня бы к тебе не влекло, как не влечёт к Бернару.

– Вы определённо кокетничали.

– Естественно – но кокетство это ведет к делам отнюдь не постельным.

– Я окончательно запутался. Вы меня дразните.

– Полно тебе, Бон-Бон! Давай разберёмся. Кого из всех немцев я выбрала себе в друзья?

– Лейбница.

– A кто он?

– Математик.

– В Голландии?

– Гюйгенса… математика.

– В Англии?

– Даниеля Уотерхауза. Натурфилософа.

– Во Франции?

– …

– Ну же! Когда я впервые попала в Версаль и вокруг меня увивалась куча любвеобильных герцогов, кому я отдала свои чувства?

– Вы отдали их… математику.

– Как звали математика? – Элиза поднесла ладонь к уху.

– Его звали Бонавантюр Россиньоль, – сказал Бонавантюр Россиньоль и быстро огляделся, проверяя, не слышал ли его кто-нибудь.

– Когда я попала в беду под Сен-Дизье, кто первый об этом узнал?

– Тот, кто читает всю почту. Бонавантюр Россиньоль.

– И кто прискакал мне на выручку через пол-Франции, отправился со мной на север в Нимвеген и усадил меня на корабль?

– Бон…

– Довольно. Имя звучное и хорошо известное. Однако я предпочитаю называть его Бон-Боном.

– Отлично. Это был Бон-Бон.

– Кто овладел мною на берегу Мёза?

– Этьенн де Лавардак.

– Кто ещё?

– Бон-Бон.

– Кто придумал, как мне выбраться из западни?

– Бон-Бон.

– Кто помог мне замести следы, подделал документы, солгал королю и д'Аво?

– Бон-Бон.

– А кто отец моего первенца?

– Понятия не имею.

– Это потому, что ты не хотел на него смотреть, пока была такая возможность. Однако я скажу тебе, что Жан-Жак очень похож на Бон-Бона – в нём нет и следа порченой крови де Лавардаков. Ты его отец, Бон-Бон.

– К чему вы клоните?

– Я всего лишь говорю, что нелепо ревновать меня к Самюэлю Бернару. Мои и его дела – ничто в сравнении с нашим романом и общим сыном.

Взгляд Бон-Бона рассеянно остановился на знаменитой многоглавой мечети, украшающей стену за Элизиной спиной.

– Вы напомнили мне о том, что я предпочёл бы забыть. Я мог бы справиться получше.

– Ерунда!

– Я мог бы полностью избавить вас от обвинений в шпионаже.

– Возможно, да. Но я думаю, всё обернулось к лучшему.

– Что?! Вы вышли замуж за человека, которого не любите, а Жан-Жака похитил выживший из ума саксонский банкир?

– Это ещё не конец истории. Бон-Бон. Сегодня мы встретились, чтобы её продолжить.

– Да. И место выбрано занятное. – Россиньоль подался вперёд и понизил голос так, что Элизе, дабы расслышать, пришлось почти коснуться лбом его лба. – Два года я читаю все письма этих людей, но никогда не видел их лиц и не пил их кофе.

– Он тебе нравится?

– Лучше обычного, – признал Россиньоль, – хотя сам по себе не настолько хорош, чтобы вы и герцогиня д'Уайонна неустанно пели ему хвалы.

– Вот видите! Чего только я не сделаю ради криптологии! – Элиза с улыбкой развела руками, приглашая Россиньоля восхититься великолепием кофейни Исфахнянов. – Что-нибудь за последнее время узнал?

– Здесь не время и не место об этом говорить! Впрочем, в любом случае нет. Я был слишком занят, читая ваши письма.

– Интересное чтение?

– Даже чересчур. Лотару вы пишете: «Вторжение в Англию наверняка отменят», финансисту в Лион: «Вторжение близко, нам надо будет платить войскам!»

– Ты не знаешь и половины.

– Я тревожусь, как бы вы вновь не угодили в беду и не вынудили меня скакать куда-то во весь опор, подделывать документы, лгать высокопоставленным лицам… что я сделаю с превеликой охотой, – торопливо добавил он, заметив, что Элизины губки начали надуваться. – Но чудо, что вам простили прежний раунд обмана и шпионажа. Второй раз…

– Ты ровным счётом ничего не понял, – сказала Элиза. – Это было не прощение, а экономическая сделка. Я и не вышла сухой из воды, как тебе представляется, а заплатила чудовищную цену, которую ты не в силах вообразить. Ты, возможно, думаешь, что я вновь окунулась в море интриг после двух лет передышки – спокойных лет для тебя, Бон-Бон, но мне всё это время казалось, будто я под водой и только сейчас всплыла настолько, что снова могу дышать. Я буду изо всех сил царапаться когтями, пока не выберусь окончательно.

– Вы никогда окончательно не выберетесь, – заметил Россиньоль, – но если ваша натура требует царапаться, то царапайтесь, сколько хотите. Кстати, спина моя с прошлого раза совсем зажила…

– Сегодня у меня ещё три светские встречи, но, может быть, я выкрою время для четвёртой. – Элиза положила на стол перед Россиньолем стопку писем. – Я собиралась их отправить, но подумала: почему бы просто не отдать напрямик Бон-Бону?

– Я расшифрую их в ожидании вашей четвёртой светской встречи, – сказал Россиньоль. – А вот то, что пришло вам. – И он вручил Элизе пакет.

– Спасибо, Бон-Бон. Что-нибудь интересное?

– В сравнении с тем, что мне по большей части приходится читать? Безусловно, мадам.

Даниель Уотерхауз – Элизе.

19 апреля 1692 г.

Получил Ваше недавнее письмо с настоятельной просьбой срочно рассказать о Монетном дворе и тех, кто им заведует. Ума не приложу, зачем Вам понадобились эти сведения в такой спешке. Уверяю Вас, Вы обратились не по адресу. Обращаться следовало к маркизу Равенскару. Я взял на себя смелость передать Ваши вопросы ему. Можете рассчитывать на его умение хранить тайны. Надеюсь, что у Вас всё хорошо.

Неизменно Ваш

Даниель Уотерхауз.

______________________________

Роджер Комсток, маркиз Равенскар – Элизе.

20 апреля 1692 г.

Её сиятельству ЭЛИЗЕ, герцогине Аркашонской и (хотя во Франции этого не признают) Йглмской

Мадам,

Смиреннейше повергаю к ногам Вашим сие послание и молю Всевышнего, дабы Вы сочли оное удовлетворительным ответом на вопросы, направленные Вами моему мудрому собрату доктору Даниелю Уотерхаузу, члену Королевского общества.

Олимп красы подобной не вмещал,Елены лик сон у богинь отъял.По-нашему, не велика напасть,Но в горних возрастает всяка страсть –Флот пенит море, меж богов разлад,Погибли храбрецы, в руинах град.ЭЛИЗЫ слава мчит через пролив –Французы, светоч под сосудом скрыв,Держали про себя досель,Но блеск, что светит в кажду щельВсё ж не сумели утаить;Богини стали слёзы лить,Мужчины смотрят в трепете, и рады,Что миновали веки Илиады.

СУДАРЫНЯ,