Наташа Боровская - Дворянская дочь

Я почувствовала ужас и отвращение ко всему, что я вижу и слышу:

— Я не имею права оставаться в живых!

— Эти слова недостойны умного человека, Татья…, — сердито сказал профессор. — Теперь идемте!

Он тащил меня за руку, а я сопротивлялась, не в силах оторвать взгляд от своего дома. Но тут я заметила трех военных на мосту, направляющихся в нашу сторону. Двое по краям были в похожих не средневековые шлемы с козырьком шапках с красной звездой — эмблемой Красной Армии, а средний был в очень высокой овчинной папахе. Они остановились рядом с нами. Один, что повыше ростом, почтительно спросил у профессора:

— Эта женщина пристает к вам, товарищ комиссар?

— Она не пристает ко мне. Она мне нравится, вы понимаете, — ответил Алексей.

— Мы понимаем, — подмигнул красноармейский офицер, и они бы ушли, но их начальственного вида спутник в высокой меховой папахе неожиданно воскликнул:

— Я знаю эту девушку! Это бывшая княжна Татьяна Силомирская!

— Господи, Боже мой, чего только люди не выдумают. Моя Тамара — княжна. Да мы только что из Псковской губернии, — и няня прочувственно рассказала нашу историю. — Этот добрый барин пожалел нас, чужих в большом городе. В другое время я бы и не разрешила дочери разговаривать с незнакомцем на улице, но что же теперь делать?

— Никакая она не Тамара из Пскова, а ты не ее мать, — усмехнулся маленький офицер. — Я прекрасно знаю кто она, ты не проведешь меня, старуха.

Я тоже узнала его, это был бывший капрал нашей охраны. Почти теряя сознание от страха, я надвинула шаль на лицо. Мой разоблачитель повернулся к своим спутникам, но они избегали смотреть на меня.

— А какое нам дело, кто она? Мы не чекисты! Черт бы ее побрал, — сказали они и потащили своего товарища дальше.

По дороге они какое-то время еще спорили, а потом разошлись. Красный офицер, который узнал меня, направился через мост к зданию ЧК. Тем временем на противоположной стороне улицы появился Федор. По няниному условному знаку он подошел к нам.

— Он пошел доносить на княжну, — указала она на доносчика. — Мы будем ждать тебя за пустым домом на Малом проспекте, мы там сегодня уже были.

Федор отправился за ним, как великан за мальчиком-с-пальчик…

Алексей привел нас к дому, где жена декана держала подпольную чайную для студентов и профессоров. Он представил нас как своих иногородних родственников, и мы поднялись по деревянной задней лестнице в холодную комнату, полную студентов-оборванцев в шляпах и пальто. Нас усадили за столик у стены и подали жиденький чай без сахара, селедку и кусок черствого черного хлеба. Няня с жадностью набросилась на еду, она макала хлеб в чай и с удовольствием сосала его — ее мифическая зубная боль моментально исчезла при появлении Алексея. Чуть не сломав зуб о черствую корку хлеба, я чувствовала себя ребенком, которому запретили трогать печенье.

Алексей разломил хлеб и положил его в ложку, окунул его в чай и протянул мне:

— В данных обстоятельствах, Татьяна Петровна, это позволительно, — он улыбнулся своей бесстрашной юношеской улыбкой.

Волна страха, ненависти и отвращения, захлестнувшая меня на Николаевском мосту, прошла, на смену ей пришли полная опустошенность и физическая слабость. И я была рада, что кто-то взялся заботиться обо мне. Стащив с лица шаль и наслаждаясь теплом чая, я улыбнулась.

— Вы не знаете, как это чудесно — разговаривать снова свободно. Расскажите мне, как вы жили после нашей последней встречи.

— Потом. Сперва расскажите мне о себе. Здесь мы в безопасности, — добавил он, когда я оглянулась по сторонам. Но увидев, что я молчу, продолжил: — «Правда» писала о казни вашего отца. Бунт в тюрьме и прорыв в Кронштадте пытались замалчивать, хотя об этом знал весь Петроград. Облавы продолжались несколько дней, но я был убежден, что вы бежали за границу. Почему вы этого не сделали?

— Мы попали в ловушку на даче после того, как похоронили отца, — я говорила неохотно. Голова у меня начала дрожать.

— И вы оставались здесь все это время? В это невозможно поверить! Почему вы не попытались добраться до меня? У меня все еще есть те фальшивые документы, которые я получил для вас и няни как для моей жены и тещи.

— Казалось, все это было так давно. Мне было хорошо на даче. Я была рядом с отцом.

— Татьяна Петровна, ваша привязанность к отцу, пока он был жив, была восхитительна и трогательна, но после его смерти! Это ненормально!

Глядя на Алексея, я больше не ощущала такой близости к нему. Что мне здесь делать, в этом странном месте? Я хотела обратно на дачу. Бродить по лесам, предаваться романтическим грезам.

— Татьяна Петровна, — он жег меня пристальным взглядом, — вы были больны?

— У меня была контузия от удара прикладом, я потеряла память почти на три месяца. Теперь со мной все в порядке, — сказала я.

Можно ли считать ненормальным то, что я была безразлична ко всему, кроме чисто физических ощущений, и находила утешение в мечтах? Разве большинство людей не жили так же, в полусне, и разве Алексей с его внутренней напряженностью, его беспокойным умом, его неустрашимой любознательностью не был исключением?

— Нет, Татьяна Петровна, — покачал он головой. — Вы не в себе. Неудивительно, — он нерешительно взял меня за руку, и, видя, что я не отняла руки, крепко сжал ее.

— Как подумаю, через что вы прошли за минувший год! Но вы поправитесь, вы начнете жизнь заново, далеко от этого бардака, каким стала Россия. Теперь для нашего бегства…

— Алексей, подождите, — я все еще не хотела говорить ему о Стефане, — сначала расскажите, как вы поживаете.

— Вы не представляете, как низко мы пали в университете. Холод, голод, тиф и ЧК, — вот о чем думают лучшие умы России в эти дни. Я сплю в пальто, в моей квартире нет электричества. Я нашел немного керосина, чтобы зажигать лампу в лаборатории, и мы как-то продолжаем свои исследования, я и мои студенты-выпускники. С тех пор как Польша свободна, ждем только конца семестра, чтобы уехать, с разрешения или без. У меня на всякий случай готов второй фальшивый паспорт.

— Польша свободна! Значит, наконец война закончена? Стиви жив и здоров, он уже в пути!

— Да, перемирие было подписано 11 ноября 1918 года, больше шести недель назад. Татьяна Петровна, — он взял мою руку. — Я продолжаю настаивать на том, что вы не должны умалять той постоянной опасности, которая окружает вас. Я готов ехать. Мне только нужно несколько дней для последних приготовлений.

— Вы так добры, Алексей, но вам незачем так рисковать. Мы в полной безопасности на даче. Мы будем ждать.

— Чего ждать, Татьяна Петровна?

— Ждать моего кузена, князя Веславского, когда он приедет за нами, — продолжала я. Алексей смотрел на меня с изумлением. — Мы росли, как брат и сестра, и мы заключили договор, когда были детьми, что придем на помощь друг другу, где бы мы ни были. Я знаю, Стефан сдержит слово. — Это все, что я могла сказать.

— Татьяна Петровна, вы еще более наивны, чем я думал. Вы не имеете представления о практических делах — это чудо, что вы пережили это время! Как мог ваш кузен приехать к вам, проделав такой путь из самой Франции?

— Барон Нейссен проделал путь из Сибири, чтобы доставить мне последнее письмо Татьяны Николаевны. Существует подпольная сеть. Антибольшевистские силы есть на севере и на юге.

— Антибольшевистские силы есть в Эстонии, белые сражаются на стороне эстонцев за независимость этой страны. Но если у вас нет денег и связей, вы не сможете пробраться через линию фронта. Предположим, что ваш кузен сумел найти вас, и как же вы выберетесь?

— Через финскую границу.

— Финны закрыли границу для эмигрантов с тех пор, как у них весной закончилась гражданская война. Они не хотят иметь дела с русскими — ни с белыми, ни с красными.

— Тогда через Эстонию. Вы не знаете моего кузена Стефана. Для него нет ничего невозможного.

— Боюсь, что есть, Татьяна Петровна, — мрачно сказал Алексей. — Я надеюсь, это известие не будет для вас слишком сильным потрясением, но ради спасения вашей жизни я думаю, что должен сказать вам правду — Стефан Веславский мертв.

— Стефан? Мертв? Я не верю!!

— Я прочел это в газетах незадолго до конца военных действий. Он убит во время Арденнского наступления в конце сентября.

— Убит, — машинально повторила я.

Лорд Берсфорд был убит, миллионы прекрасных молодых людей были убиты, почему бы и не Стиви? Он был не более бессмертен, чем отец и государь. То, что я выжила, — вот это чудо, как сказал Алексей. Только это не чудо. Это ошибка. Я снова почувствовала отвращение и ненависть ко всему на свете и к самой себе. Мне стало жарко, потом холодно. Глубокая апатия охватила меня.

Когда я пришла в себя, то уже не сидела за столиком, а лежала в совершенно другой комнате. Хозяйка чайной держала у моего носа нюхательную соль. Я поняла, что упала в обморок — по другому и быть не могло после всего пережитого.