Виктор Поротников - Побоище князя Игоря. Новая повесть о Полку Игореве

   — Коль по весне поганые опять навалятся, не ведаю, как отбиваться будем, — честно признался Борис Вышеславу.

   — В Глухове и Рыльске киевляне стоят, они помогут, — ободряюще сказал Вышеслав. — Опять же, Игорь в дружину к себе набирает людей охочих. Думаю, к весне будет у него войско.

Встретился Вышеслав и с боярыней Епифанией:

Та стала жаловаться ему на своё несчастье:

   — Дочка у меня забеременела и не сказывает, от кого, таится. Я так подозреваю, наверно, какой-то степняк обрюхатил Василису прошлым летом. От нехристей немало женщин пострадало тогда. Служанка моя Оксинья и не молода уже, но и на неё позарился какой-то чёрт кривоногий! Предупреждала я, что в погребке не отсидишься. Падчерицу золовки моей поганые впятером обесчестили, а отроковице всего-то четырнадцать годков. Заикается теперь, бедняжка.

   — Поговори хоть ты с Василисой, боярин, — попросила Епифания Вышеслава. — Она частенько тебя вспоминает.

Вышеслав не стал откладывать встречу с Василисой, судьба которой была ему небезразлична.

По февральскому липкому снегу вдвоём с Епифанией отправился он извилистой тропинкой вдоль оврага, выйдя из дома тысяцкого.

В голых ветвях яблонь и лип перекликались шумные галки. Солнце светило уже по-весеннему, под его жаркими лучами оседали сугробы.

Вышеслав и Епифания не спеша шли по улице. Встречные люди узнавали воеводу: женщины кланялись, мужчины снимали шапки.

Вышеслав загляделся на тесовые чешуйчатые маковки и сверкающие позолотой кресты большого Вознесенского собора. Выше крестов были только голубые небеса и хлопающая крыльями стайка сизых голубей. Он замедлил шаг и перекрестился, обнажив голову.

Терем Епифании находился на соседней улице. Василиса стояла на крылечке в наброшенной на плечи шубейке. Увидев, с кем идёт её мать, девушка опрометью кинулась в дом.

   — Застеснялась, — усмехнулась Епифания.

В присутствии матери Василиса была неразговорчива с гостем, но, когда Епифания оставила их одних, отчаяние девушки прорвалось наружу.

   — Жалею, что сама себя не убила, когда прикончила насильника. Тогда робость помешала, теперь не могу из-за него руки на себя наложить. — Василиса указала глазами на свой живот. — Матушка твердит: грех, грех... Подружки то же самое говорят, а сами шепчутся за моей спиной. Им ведь ведомо, что, когда половцы ворвались в Путивль, я вместе с матушкой за монастырской стеной укрывалась. Догадываются, что не от поганого я понесла. А как скажешь правду? Да и не поверят люди.

Василиса опустила голову, но не заплакала. Видимо, все слёзы уже выплакала.

   — Уехать бы мне отсюда, — тихо добавила она, — да матушка не отпускает.

Вышеслав молчал, не зная, что сказать.

Вдруг ему захотелось круто изменить к лучшему жизнь этой милой большеглазой девушки, да и свою жизнь тоже. Довольно с чужими жёнами путаться, пора бы свою заиметь.

   — Василиса, а ты впредь говори, что моего ребёнка носишь. Я ведь не просто так, я свататься к тебе пришёл.

Изумлённые девичьи очи так и вскинулись на Вышеслава.

   — Мне хоть и тридцать четыре года, но я ещё могу с иным двадцатилетним парубком побороться, — сказал Вышеслав и подмигнул Василисе. — Пойдёшь за меня?

   — Да и не дашь тебе столько, — пробормотала Василиса, борясь со смущением.

   — Матушка твоя против не будет? — спросил Вышеслав.

Василиса не успела ничего ответить. В светлицу вошла Епифания, неся на блюде свежеиспечённые пироги.

   — А вот и угощение приспело! — весело промолвила она. Затем добавила, глянув на дочь: — Чего это ты так раскраснелась? Чем-то её распотешил, Вышеслав Бренкович?

   — Да вот хочу взять в жёны твою дочь, Епифания Глебовна, — серьёзным голосом сказал Вышеслав. — Заодно хочу повиниться, матушка-боярыня: от меня забеременела дочь твоя. Не по злому умыслу соблазнив я Василису, но по воле случая, не в силах был побороть искушение при виде красоты её.

Епифания чуть не выронила блюдо с пирогами.

   — Ну знаешь, боярин! — грозно произнесла она, с маху опустив блюдо на стол, так что пироги рассыпались по скатерти. — От тебя не ожидала я такого!

Василиса вскочила со стула с пунцовым лицом.

   — Не верь ему, матушка! — вскричала она. — Ни при чём тут Вышеслав Бренкович. Богом клянусь, ни при чём!

   — Ступай к себе! — огрызнулась Епифания на дочь. — Тоже заступница нашлась!

Василиса не подчинилась:

   — Никуда я не пойду! Без меня вы разругаетесь только.

   — Ах так! — Епифания с недобрым прищуром взглянула на дочь. — Тогда признавайся, кто отец твоего ребёнка.

   — Мёртв он, этого тебе довольно?

   — Не довольно! Я хочу людям прямо в глаза смотреть. Кто он? Половчин иль из наших?

   — Не терзай её, Епифания Глебовна, — поднялся с места Вышеслав. — Не от половца забеременела Василиса, но из-за половецкой напасти. Пусть люди думают, что от меня понесла дочь твоя. Ответь, согласна ты, чтобы дочь твоя вступила супругой в мой дом?

Епифания поправила повой на голове:

   — Да у тебя и дома-то нет.

   — Будет. И не дом, а хоромы!

   — У неё руки просишь, у неё и спрашивай. — Епифания кивнула на дочь. — Она у меня сама себе хозяйка.

   — Василисушка-краса, жду твоего слова, — глянул на девушку Вышеслав. — Пойдёшь за меня?

   — Пойду, — прозвучал тихий ответ...

В первый день весны в Вознесенском соборе происходило венчание путивльского воеводы и дочери боярыни Епифании.

Вышеслав не пожелал ждать разрешения Василисы от бремени.

«Пускай умолкнут злые языки при виде моей суженой под венцом, — сказал он. — Пусть все увидят, что ребёнок, который должен родиться, мне желанен».

Василиса, растерянная от свалившегося на неё счастья, сидела за свадебным столом с гордо поднятой головой. Теперь ей нечего стыдиться и опускать глаза. Вот он, отец её ребёнка, рядом сидит. И весь Путивль об этом знает!

Свадебное торжество происходило в тереме Епифании.

Боярыня сидела среди многочисленных гостей и украдкой любовалась дочерью. Красавица она, хоть и без украшений: все женщины на пиршестве были без серебряных колтов и подвесок, без золотых колец и ожерелий. Ныне и на праздниках люди не забывали о тех, кто томился в плену половецком.

Трудно было отвести взор и от жениха, в чертах которого, и особенно во взоре, было что-то схожее с иконописными апостолами. Епифания подмечала завистливые взгляды молодых женщин, бросаемые на Вышеслава, и в душе радовалась за дочь.

«Благодарю тебя, Господь Вседержитель, что дал нам такого мужа! — думала Епифания. — Хвала тебе, Спаситель, что не допустил охула над дочерью моей, что соблюл справедливость там, где её недоставало!

На свадьбу к Вышеславу приехали Игорь с Ефросиньей.

Князю предоставили по чести первому произнести заздравную речь для молодых.

   — Труден путь человеков по жизни, где рядом соседствуют и хорошее, и плохое. Часто невзгодам нет конца, а радости недолги и призрачны, — начал Игорь. — И на этом пути, длинном ли, коротком ли, важно чувствовать рядом тепло другой руки, биение другого сердца, видеть сияние любимых глаз, слышать голос любимого человека, который всегда остудит гнев и поддержит в горести. Будьте же счастливы, Вышеслав и Василиса. Живите в радости!

Игорь поднял чашу с хмельным мёдом.

   — Живите в радости! — хором подхватили гости.

Глава двадцать пятая

ДОЧЬ КОНЧАКА

По весне Игорь отправил верных людей в кочевье Кончака, желая через Узура уговориться с ханами о выкупе пленных русичей.

Условия ханов были таковы. За пленных князей требовалась сумма в тысячу гривен за каждого. Воеводы оценивались в двести гривен каждый, дружинники — в пятьдесят гривен. За простого ратника нужно было заплатить тридцать гривен.

Игорь, выслушав посланцев, схватился за голову:

— Мне не собрать таких денег и за всю жизнь! Коль выкуплю брата, сына и племянника и всех воевод, то серебра останется на половину пленённых дружинников, и всё. А ведь люди несут деньги, часто последние, в надежде, что будут вызволены именно их близкие и друзья, те, кто в большинстве своём был в пеших полках. Таких в плену почти четыре тысячи!

Послы огорчили Игоря, сообщив, что Кончак пока не собирается выдавать ему сына.

   — Узур шепнул нам украдкой, что Кончак опутывает Владимира своей младшей дочерью, которая, по слухам, на диво красива, — сказал глава посольства.

   — Только этого мне не хватало, — проворчал Игорь.