Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

Его плеча коснулась лёгкая рука.

- Не сокрушайся, грешный человек!

Возле него - вот уж кого не ожидал! - стоял отец Троадий. Из подбитой мехом сиреневой скуфьи струились смоляные волосы. Стёганая ряса подпоясана волосяным поясом.

- Ты, видно, не здешний. А тут меня прозвали поп Лихач. Ты на мою лихость не взроптал, ушёл без оправданий. Велик твой грех, и велико раскаяние. Загрызла меня совесть, не даёт начинать службу. Ведь все мы грешники, оскудоумившие, ослабившие свою волю земные твари. Пойдём! Властью, мне Богом данною, отпущу твой грех.

Род удивлённо глядел с высоты своего роста на маленького грека, вливавшего в него тепло. Душа отогревалась.

Ещё не ведая, как поступить, он в белом далёке узрел Нечая, скачущего во весь опор.

- Нет, отче, - обернулся Род к отцу Троадию, - Ты по поставу поступил. Я ж поспешил не по достою под твою епитрахиль. Нет во мне сил не повторять того, в чем каюсь. Разъедини-ка два магнетных камня, присвой один из них, как князь любовь мою присвоил, а камни, чуть окажутся вблизи, опять друг к другу тянутся. Не зря в премудрой книге сказано: в магнетном камени сила магнетова! Грех ли двум магнетам спариваться, не принадлежа друг другу?

- Грех! - отрезал поп Лихач, - Она с другим повенчана, а ты - прелюбодей! Зря грызла меня совесть.

- Помози Бог, отче, за теплоту твою! - всей душой поблагодарил Род, взнуздывая Катаношу.

Из-под насупленных густых бровей отец Троадий проследил, как на большой дороге сошлись два вершника и, переговорившись, унеслись на запад.

- Возьми свою цыдулку, - огорчил Нечай, когда они сошлись, - некому передавать. Мужниным распоряжением княгиня с чадами и домочадцами как приехала из Суздальской земли, так и увезена в Остерский Городец подальше от возможных бед.

Род взял назад берестяную епистолию, извлёк трут, высек огонь… И покатилось пламя золотым кольцом по белой скатерти…

- Вестимо, Городец - опора Гюргия на юге, - продолжал Нечай, глядя в заснеженную даль. - В Городце твоей сенной девушке покойнее, хоть и без милого дружка.

- Какой там сенной девушке! - невольно вырвалось у Родислава. - Помнишь долгощельский мой рассказ про москворецкую боярышню Улиту? Теперь она жена Владимирского князя.

- Так вот кто твоя дружница![391] - нахмурился Нечай. - Ты мне все своё житье в разлуке рассказал. Об этом - ни гугу!

- Первухи постеснялся, - отвечал Род. - При случае поведаю потонку. А сейчас - к Луцку!

И комони[392] взвихрили белый прах…

Поприще спустя кузнец почти вплотную поравнялся с другом, крикнул в ухо:

- Не тужи по бабе, Бог девку даст!

Больше не было речей. Только скок. Когда Нечай стал сдерживать буланого, Род взял с него пример, сочтя, что всадник не желает запалить вспотевшее животное. Оказалось, причина замедления не только в этом.

- Опять ошуюю какой-то город, - глянул Род налево.

- Не просто город, - оповестил Нечай, - а само Дубно. Здесь находится сейчас Ростислав Гюргич, твой вытащенник из болота.

Спустя немного времени Нечай с суздальским другом прошли через пчелиную суету челяди в столовую палату княжеского терема, согретую двумя печами. Вдоль стен столы, обсаженные избранными, всем своим разрушенным убранством говорили, что пир близится к концу. Во главе пирующих сидел Ростислав Гюргич, размахивая молодым бараньим окороком, ужаренным до солнечного блеска.

- Кому ж, кроме меня, наследовать по отцу стол киевский? - орал он в широчайшее лицо жирного половца.

- Ух-тух-тух-тух, - важно сказал степной вельможа своему соседу-соплеменнику.

- Что изрекает сей кутырь? - полюбопытствовал Нечай.

- Он говорит, - перевёл Род, - что в трезвом виде Ростислав Гюргич скромный князь, а как напьётся, так бахвал бахвалом.

Все пространство меж столами посреди палаты занимали менее значительные гости. Они толпились, стоя, и, как зрители в весёлом скоморошьем балагане, наблюдали за пирующими. Им то и дело подносили чары и куски с обильного стола.

- Однако ты изрядно знаешь наш язык, - услышал Род гортанный голос за своим плечом.

Позади потел одетый половец, не снявший даже тёплого треуха.

- Я кое-чему выучился, будучи у вас в плену, - ответил бывший яшник. - Я был табунщиком у хана Тугоркана.

- Тугоркана давно нет, - прицокнул по-кыпчакски половец, - и сын его Итларь погиб у вас в Руси. Я их обоих знал чуть-чуть.

- Итларь был моим другом, - сказал Род. - Погиб он на моих глазах. А вас сюда привёл великий воин Алтунопа, не иначе?

- Алтунопа умер позапрошлым летом, - вздохнул половец. - Привёл нас воевода Жирослав, вон тот. - Он указал на кутыря, что рядом с Ростиславом.

- Какой же это Жирослав? - спросил Нечай. - Это Жирокутуй какой-нибудь.

- Его зовут Арсланапа, - пропустил мимо ушей насмешку половец. - В нашей Шарукани сейчас все киевское очень-очень ценят, даже имена. Вот он и требует, чтоб его звали Жирославом.

- А ты, случайно, Кзу, оружничего ханича Итларя, не знавал? - с надеждой спросил Род.

Но не пришлось узнать ответа.

- За-тво-о-ор-ник! Ро-од! Глазам не верю! Поди сюда, голубчик! - вопил пьяный Ростислав, узрев в толпе лесного своего спасителя и простирая руки.

Род оказался между ним и Жирославом. Ему уже совали в левую руку белужину, а в правую - большой фиал, кровавый от вина. Хотя - благодарение судьбе! - испить его до дна не привелось.

Толпа среди палаты расступилась. С порога шагнул кряжистый, большеголовый человек и, вперив в Ростислава узкие глаза, не крикнул, а скорее выдохнул в повиснувшей внезапно тишине:

- Пируеш-шь?

- Андрей? - трезвея, подскочил смущённый Ростислав, - Ты как? Откуда?

Сильная рука схватила Рода за плечо.

- А ну-ка ходу! Тут жарчает! - шепнул Нечай.

На улице он объяснил все, что узнал буквально в те мгновения, когда нежданный гость входил в палату.

Оказывается, Арсланапа из-за случайного ночного пополоха бросил со своими половцами в местечке Муравице князя Андрея на произвол судьбы. По-кыпчакски рассудил, что брошенный помчится вслед за ним. Но Андрей недрогнувшей рукой сдержал дружину от позора. Знай об этом Изяслав с уграми, чехами и ляхами, теперь бы от Андреевой дружины остались только кровь да кости. Враг был недалеко. Слава Богу, обошлось. Нынче повечер Андрей привёл дружину в Дубно. И, конечно, зол как черт.

- Сейчас пойдёт разборка между братьями, - подкашлянул Нечай, - Этому Жирокунтую-Жирославу достанется изрядно на орехи. Андрей, сказывают, нравом больно крут. А наше дело сыскать хату потеплее. Ты - на голбец, я - на полати. И хоть во сне поживём мирно, без князей, без половцев, без крови…

5

- Лутчане ждали нас! - зло заметил Ростислав, задирая голову на высоту дубовых стен и башен Луцка.

Желтели новые бревна в темных подновлённых стенах, светлыми глазницами всматривались в осаждавших бойницы, свежепрорубленные в придачу к прежним.

- Зря у затворённого кремля стоим, - сердился Арсланапа. - Город нам не по зубам, надо кушать села.

Род с Нечаем неподалёку сидели в сёдлах, слышали весь разговор. Ростислав их тоже видел и махнул рукой лесному своему спасителю:

- Стань-ка около меня, затворник! - Род и Нечай приблизились. Княжья свита покосилась на чужих. Ростислав Гюргич спросил Рода: - Скажи-ка, ведалец, возьмём Луцк?

Пришлось закрыть глаза, вслушаться в себя и, не кривя душой, ответить:

- Не возьмёте.

Княжья свита неприязненно насупилась.

- Сулил сайгак промах, да охотник не верил, - съязвил надменно Арсланапа.

Ростислав Гюргич отвернулся от Рода.

- Поможье пожаловало! - обрадовался он, завидев скопище ратников на ледяном панцире Стыря.

Река Стырь, подступая под самые стены Луцка, заменяла с этой стороны гроблю[393], но, покрытая льдом, не была преградой для нападавших.

Род знал, сыновья Гюргия ждали отца, который вот-вот должен был подойти с Пересопницы, укреплённый дружиной старшего брата своего Вячеслава. Радость сына была понятна.

- Эгей, княже! Глянь, что творят лутчане! - закричал один из дружинников.

Все взоры вновь устремились к городу. Осаждённые в самом деле не ведали, что творили. Ворота медленно растворялись. Из крепости тесным строем выходили пешие лучники. Выстроившись у моста через Стырь, они осыпали стрелами дружину князя Андрея, ставшую почти на расстоянии дострела против ворот.

- Эх, сейчас бы враз вдарить, а, Жирослав? - обратился Ростислав Гюргич к половецкому воеводе и беспомощно сжал кулак. - Пока сговоримся, они назад уползут, затворят ворота.