Кровавый знак. Золотой Ясенько - Юзеф Игнаций Крашевский

– Правда, правда! – воскликнул пан Себастьян. – Но вы не будете отрицать, что это человек с головой и умом, а умный человек не совершает подлостей, потому что погубил бы себя.

– Да, большой подлости не сделает, но маленькие и скрытые. Почему нет? Он бы вас год водил потихоньку, прежде чем вы бы поняли, что обманывает.

– Слушайте, я вам скажу одну вещь. Я вытащил его из лохмотьев, я его создал, я старый и не очень глупый, а он меня, меня, меня – обманывал и обманывает.

Пан Себастьян открыл рот, последний аргумент был для него убедительным, он молчал.

– Награди вас Бог за вашу добрую дружбу ко мне! – проговорил он. – Но может ли быть, чтобы этот добродушный Траминский дал использовать себя для такой работы?

– Как это, дал себя использовать? Разве он знал, для чего его используют? Он так же вас сумел бы насадить на меня и вы бы совсем не догадались, а меня, может, на вас. Старый Траминский ни в чём не виноват, – добавил он, – в его руках люди, как куклы, которых он тянет за верёвки, чтобы они танцевали, как прикажет.

Себастьян провёл рукой по лбу, был растерян; сам уже не знал, как благодарить еврея.

– Мой благодетель, – сказал он, – если уж вы были так доброжелательны ко мне, что дали мне предостережение, которое, наверное, я использую, пусть Господь Бог вам за это заплатит! Расскажите мне немного больше, объясните, пото-мму что ещё толком не понимаю, что это за человек и к чему он идёт.

– Нет необходимости говорить больше, – отвечал еврей, – это такой человек, какие часто встречаются на свете. Вы видели когда-нибудь большого паука? Вы заметили, что два паука никогда вместе не живут? Паук всегда один, а вокруг него всегда высасанные мухи. Когда самка очень голодная, она съедает своего мужа, а муж – свою жену, только он на целом свете. Так вот, благодетель, ваш адвокат такой паук. Он съел бы вас, меня, как съел мать и брата, и кто ему на зубы попадёт, когда будет голодным. А вы присматривались когда-нибудь к большому пауку? Как он красиво выглядит! Имеет на теле разные пёстрые полоски, элегантный и светится, и кажется очень важной фигурой, а что из того, когда разбойник. Так и тот Шкалмерский. И ещё вам скажу, что паук, каков он есть, такой есть, по крайней мере не ходит среди мух с комплиментами, а тот ещё и это умеет. Слушайте, что я говорю, я его ещё с маленького мальчика знаю; пустить в дом змею – это пустяки, пустит собаку – то привяжется, он никогда.

Сказав это, покрасневший Симеон встал.

– Но вы имеете к нему предубеждение? – отвечал Себастьян.

– У меня есть предубеждение. И как мне его не чувствовать? Этот человек кусал руку, которая его кормила. Вы знаете, у нас говорят: когда кого человек любит и судит – не верь ему, когда кого ненавидит – слушай. Любовь делает слепым, а боль и негодование дают вторые глаза.

Симеон горько рассмеялся, подал руку Себастьяну, который молчал, и вышел. Старый мясник долго ходил по комнате, размышляя, и в душе благодарил Господа Бога, что спас его.

– Смотрите-ка, – говорил он себе, – эти женщины имеют более чувствительный нюх, чем мы; мне это лихо понравилось, а бабы сразу почувстовали фальш. Полция сказала, что он комедиант, и в точку. Человек стареет и глупеет, ему нечего уже делать на свете, когда никому верить нельзя.

Прогуливаясь назавтра с этими мыслями, он встретился с Траминским и пригласил его к себе; жаль ему было старика, злоупотребляя честной доверчивостью которого, адвокат мог воспользоваться как инструментом; он чувствовал себя обязанным его взаимно предостеречь.

Вечером пришёл Траминский, и сразу послали за пивом. Себастьян всегда пользовался свиданием, чтобы был повод выпить пива, которое любил. Он столько в жизни нагрешил ложью и хитростью.

Когда старый Траминский вошёл, как всегда, поправляя космы волос, ниспадающие на воротник, дрожащий от холода и уставший, пан Себастьян начал с объятий и улыбки.

– Хей! Хей! – воскликнул он. – Мой честный, дорогой писака, какие мы глупцы!

– Ну, ну, может, в этом половина правды. Ты нет, но я, наверное, не был бы такой голый на старость, если бы имел на грош разума.

– Дорогой, – сказал мясник, – нам не в чем себя упрекнуть, мы оба хороши, верь мне.

– Ну, ну, а что же мы совершили? – спросил Траминский.

– Подожди, скажу.

– Но меня охватывает нетерпение узнать, в чём я провинился.

– Пока пива не принесут, не скажу.

Пиво, однако же, пришло тут же; пан Себастьян вытянул сразу половину кружки, Траминский скромней; с глазами, устремлёнными на хозяина, он ожидал интересного рассказа.

– Правда, дорогой, – сказал Себастьян, – что после того завтрака «Под карасём» ты пришёл мне петь похвалы адвокату? Он обнял тебя, накормил, пригласил, и так схватил за сердце, что ты его сразу честным сделал, потому что сам до избытка добрый. Ты похвалил мне разум, хитрость и проценты, которые даёт от капиталов.

– А я этого не отрицаю, – воскликнул Траминский живо, – я и сегодня считаю его честным человеком.

– А я нет, – решительно выговорил, попивая, пан Себастьян. – Столько лет он не говорил с тобой, не видел тебя, вдруг его такая нежность схватила. Подумай, к чему это шло? Чтобы ты пришёл мне это повторить, и чтобы я, соблазнившись, дал ему мои деньги. Кто знает! Бестия, может, больше, чем их, ждал чего-то другого.

Траминский возмутился.

– Ты сразу подозреваешь! Подозреваешь! – сказал он грустно. – Но откуда данные, что я ошибался, а ты правду усмотрел? Годится ли человека судить так на ветер? Я скажу тебе: я предпочитаю ошибаться, чем иметь грех на совести, что несправедливо осудил.

– И ты прав, потому что я не лучше, – воскликнул пан Себастьян, – но когда ко мне потом кто-то приходит, кладёт доказательства и приносит предостережение, за которое сам выстрадал, я должен верить.

– Кто? Что? Кто тебя предостерёг? Кого он предал?

– Здесь сук, – сказал мясник, – я весьма сомневаюсь, могу ли открыть имя человека, что добродушно пришёл меня остановить.

– Но тут имя всё значит, – прервал Траминский. – Как же я могу поверить, не зная кому? А может, тебе это тот поведал, что хочет ради своего интереса оттолкнуть тебя, чтобы самому воспользоваться адвокатом.

Себастьян замолчал и задумался – а потом сплюнул.

– А чёрт их знает и понимает! Как ты мне это говоришь, мне кажется, что ты, вроде, прав, а когда тот говорил, я был уверен, что он говорит мне искренно и