Записки кота Мурчика - Евгений Янович Сатановский

из горла вынула, но до самой женитьбы никакой рыбы, кроме жареного сома, у которого внутри один только толстый хребет, осетрины (в Одессе на отдыхе папа водил в ресторанчик, где её отлично жарили, обваляв в сухарях) и консервированных шпрот не ел. Лет в 13 открыл для себя маринованные жареные миноги, в которых тоже никаких костей нет, и искренне полюбил их, потом обнаружил точно такого же вкуса, как те, в овальных баночках фирмы «Беринг», но делали их в Латвии и они скоро пропали с прилавков. Есть «Лисий Нос» и они в принципе вроде как и неплохи, но вкус совсем не тот, увы.

Ну, что ещё? Самое простое и самое вкусное из хлеба, понятно, белого – гренки. Вымоченные в молоке, недолго, чтобы не разлезлись, а потом во взбитом слегка присоленном яйце (называется эта смесь красивым французским словом льезон), поджаренные с двух сторон на сковородке (только, чтобы не подгорели) и съеденные горячими, с сыром. Особенно хорошо их запивать холодным молоком или горячим чаем, чёрным, с двумя ложечками сахара и ломтиком лимона. Можно и томатным соком, но лучше молоком или чаем. Вредно, скажут диетологи? Ну, наверное. Но вкусно до обалдения. Причём не с сахаром или сахарной пудрой, как едят канадцы, американцы и французы, а именно в присоленном льезоне, как делают немцы. Мама их готовить в послевоенной Пруссии научилась, в Пиллау, нынешнем Балтийске, где дедушка военно-морскую базу строил. Единственное место в жизни, где именно такие в отеле на завтрак делали, встретил в Токио. Совершенно неожиданно было, но чертовски приятно. Тоже наверняка от немцев когда-то набрались.

Нет, ну понятно, что если жена особенно раздобрится, то с утра могут возникнуть кабачковые оладушки, благо кабачки растут на огороде свои и их в сезон море. Или даже блинчики. Пускай не толстые, пышные ноздреватые дрожжевые, которые ставила в детстве на опаре тётя Надя, одинокая бездетная пожилая женщина, которая у дедушки в Евпатории в доме жила и работала, когда он в Крыму очередную базу подлодок строил, а когда его оттуда в Москву в «Спецстрой» перевели, приезжала к нам на всю зиму – пенсия у неё была копеечная, а нас с братом она любила как собственных внуков, которых у неё никогда не было. Её блины надо было есть со сметаной, и вкус их помнится до сих пор. Жена готовит тонкие, налистнички – это быстро и тоже вкусно. У венгров их называют палачинтами, у французов креп сюзетт. Хоть повидлом мажь, сливовым или яблочным, которое она осенью варит из своего урожая, когда он удаётся (этот год был исключительно хорош), хоть та же сметана к ним идёт, к которой, прочитав об этом у Чехова, начал в порядке эксперимента добавлять то ломтик солёной красной рыбки, то чуть-чуть икры (хоть чёрной, хоть красной, хоть минтая). Классик знал толк в блинах!

Ну и напоследок, перед тем как пойти завтракать чем Б-г послал (расписался вконец, а злая горькая утренняя таблетка, которую велели глотать, чтобы на весь день аппетит отбивала, уже рассосалась), вспомним про творожные сырнички или там оладушки, обычные, из муки, которые так роскошны в горячем виде с вареньем или сметаной. В принципе, ничего сложного, но до чего вкусно! Никакой американский панкейк в сравнение не идёт, особенно с любимым ими до помрачения кленовым сиропом или, упаси Г-сподь, с арахисовой пастой, которую попробовал один-единственный раз в жизни, в первую поездку в Америку, когда дядя, незадолго до того перебравшийся туда из Ташкента, ею с гордостью угостил… С тех пор 33 года прошло – в рот этой коричневой гадости не брал и брать не намерен. Зато если со сгущёнкой смешать перетёртую смородину с сахаром, вишнёвое, кизиловое или абрикосовое варенье… Впрочем, с вареньем даже манная каша хороша, хотя в обычном виде терпеть её всегда не мог. Ну, приятного аппетита, читатель! Пора бы и самому перекусить, что ли…

* * *

Вспомнилась отчего-то наша Зуля – она же Гакусей-Зянь Вэй, как эта мелкая, но совершенно очаровательная собачка породы пекинес числилась по документам. То ли осень навеяла, то ли настроение такое… И, главное, нет её с нами уже лет 10, а иногда она снится, как это с любимыми зверями всегда и бывает. Первая в жизни собака, маленькая чёрно-белая лайка повышенной пушистости, Дик – ненецкий оленегонный шпиц, вообще «ушла на радугу» в 1990-м, а до сих пор перед глазами как живой. Да и все его друзья и враги помнятся по именам… Хотя враг у него был только один – очень высокая и стильная русская борзая Назар, которую дурак-хозяин притравливал на кошек и небольших собак. Папе как-то с этим сухопутным крокодилом пришлось драться – тот часы ему прокусил, но был отогнан с позором. Хотя по-настоящему хозяину его нужно было морду бить – и сильно.

Зато друзей у Дика было много. Небольшой шпицевидный Гоша, с которым они вставали на задние лапы, обнимались передними, грудь в грудь, и урчали друг на друга, а потом расходились как ни в чём не бывало. Огромный чёрный дог (или догиня?) Берта, с которой Дикуша подружился ещё щенком. Афганская двухцветная борзая Сандра – одна из первых в стране, привезенная соседом-дипломатом, с которой они бегали наперегонки. Крошечная мальтийская болонка Мишка, который любил, приветствуя его, вставать на задние лапки, опираясь Дику на спину, до которой едва доставал. Роскошная, умнейшая восточно-европейская овчарка Алька, которая брала его, ещё подростка, за поводок и выгуливала (!) по всем газонам Панорамы Бородинской битвы, где мы любили гулять, как тот ни упирался… Колли, боксёры, эрдель-терьеры…

Давно это было, в 70–80-х. Прожил Дик с нами с 1973-го, когда его, месячным щеночком нашёл на улице брат, гулявший с компанией институтских друзей, и принёс домой «на три дня, пока девочки с хозяйкой квартиры, которую они снимают, не договорятся», до 1990-го. В августе его нашли, в августе, через 17 лет он и умер. Зуля прожила меньше – 13 лет. Где похоронен Дик, никто не знает: забрали его с собой ветврачи, которых мама вызвала. Зулю кремировали, и урна с её прахом лежит под большим обломком серецитовой жёлто-серой скалы со слюдяными блёстками, в нашем саду, между большой грушей и яблоневыми деревьями, рядом с дорожкой, окаймлённой низкорослой японской айвой. И, главное, оба раза не был дома: в 1990-м уехал на месяц в Англию, на курсы профессора Боба Спайро в Лондонском университете, в 2013-м полетел в Казахстан, к местному высшему начальству, которое тогда часто звало на консультации… Жалко до слёз.

Дику ни в какую погоду не было холодно – снег он обожал, особенно свежевыпавший, любил зарываться в него мордой по самые глаза и таранить сугробы,