Сломанный меч - Толеген Касымбеков

собаку в юрту. На пороге Актеш, которому никогда в юрту заходить не разрешали, уперся, но Сарыбай его погладил, почесал за ухом, потом подтолкнул легонько. В юрте он привязал веревкой дверь так, чтобы собака не могла открыть ее и убежать. Потом Сарыбай долго играл на ко-музе, ему казалось, что и собаке так веселее. Окончив играть, спросил:

— Ну, что, Актеш, слыхал?

Актеш мирно дремал, равнодушный к музыке и вообще ко всему на свете…

Прошло три дня. Сарыбай почти не мог спать и все строил догадки насчет того, почему до сих пор нет Мадыла. Он даже заподозрил его в том, что он отправил жену к родне, а сам куда-нибудь подался. Но тут же отбросил глупое подозрение. Думал он и об Абиль-бие. Что, если тот избил или даже убил Мадыла? "Тьфу, дурацкая моя голова! О чем я думаю?" — обругал Сарыбай себя.

Ждать дольше, сидя на месте, было невыносимо. И Сарыбай, кликнув собаку, привязал ее на веревку и собрался в путь, толком не зная, куда он, собственно, пойдет, — то ли искать Мадыла, то ли себе хоть какого-нибудь пристанища среди людей. Из юрты захватил он только комуз.

— Ну, ничего, Актеш, ничего… Ты говорить не можешь, зато глаза у тебя есть. Я не вижу, зато язык мой цел, Пойдем к людям, поищем несчастного твоего хозяина, Идем, пес…

Но пес не понимал, чего от него хочет человек, и крутился на одном месте. Сарыбай пошел, палкой нащупывая дорогу, потянул собаку на веревке. Актеш, кажется, понял, побежал вперед.

— Мады-ыл! — кричал время от времени Сарыбай, увлекаемый собакой по неведомой дороге.

Так шли они долго. Сарыбай услыхал шум воды, добрался кое-как до берега реки, помыл руки, напился. Теперь он чувствовал, что устал. Нащупал палкой камень поблизости и присел на него. Разомлевший, потный от усталости, чувствуя ломоту во всем теле, он сидел и думал о том, что, кажется, смерть близка. Эта мысль не пугала его, не огорчала и не радовала. Смерть он ощущал как некую силу, которая поможет ему избавиться от страданий, ставших непосильными… Сарыбай отер пот со лба и подумал: "Умру вот, а рядом никого…" Но тут же оборвал себя: "А кто тебе нужен и зачем? Какая разница, будет кто рядом или нет?.."

Он взялся за лежавший подле комуз, но не заиграл. Сидел в оцепенении. Вдруг Актеш вскочил, залаял. У Сарыбая сильно забилось сердце. А пес бегал вокруг него и лаял, будто хотел от кого-то защитить.

— Что делать собаке в таком пустынном месте? — послышался чей-то негромкий удивленный голос. Кто-то шел к Сарыбаю, шаги приближались. Сарыбай вскочил.

— Мадыл…

Ноги у него подкосились, он упал.

Но был это не Мадыл, а неугомонный Кулкиши. Он узнал Сарыбая, подбежал, приподнял его под руку.

— Ты? Откуда? — удивился Кулкиши, но Сарыбай не смог ему ответить. Он, только что смотревший спокойно в лицо одинокой смерти, теперь, почувствовав на своей руке теплую руку другого человека, услышав жалость к себе в его словах, расплакался, как малый ребенок.

…Мадыла нашли на другой день. Окровавленный, с раздутым животом, лежал он на дне сая. Кобыла прибежала в свой косяк при всей сбруе. Абиль-бий велел изловить ее снова; на ней привезли труп Мадыла. Одно из стремян оторвалось от седла и осталось у покойного на ноге. Видно, кобыла, плохо еще объезженная, испугалась, понесла; Мадыл упал, запутался в стремени, кобыла поволокла его за собой и расшибла о камни.

Все в округе, кто знал Сарыбая, спешили выразить ему соболезнование. Из долины приехал Тенирберди, из Темене-Су — Абиль-бий; прибыл и Тултемир. Надо было позаботиться и о похоронах, и о достойных поминках. У Сарыбая ведь ничего-ничегошеньки нет.

Сарыбая подвели к покойнику. Дрожащими худыми пальцами дотронулся он до лица, до груди Мадыла, но не плакал и как будто не верил, что все происшедшее — правда.

Тенирберди под руку увел его от тела, ласково уговаривая, но Сарыбай не отвечал ему, шел, полуоткрыв рот, согнувшись; он напоминал сейчас птицу, которая упала с вышины на камни и доживает последние минуты.

Похороны устроили честь по чести. Тело омыли, завернули в саван, уложили на носилки, привязали, как положено, полосами ткани, накрыли узорчатым тонким чапаном. Сородичи громко рыдали, плакала вдова. Все по обычаю. Бекназар взялся за носилки.

— Люди! — провозгласил он. — Вдова Мадыла Калима беременна на четвертом месяце. Слушайте, люди, слушайте!..

— Слава богу. Останется после Мадыла наследник, — отозвались ему.

Только после этого понесли носилки к могиле. Все шли за ними пешком, а Сарыбая посадили на коня, которого вел в поводу Тенирберди. Он же осмотрел приготовленную могилу — хорошо ли вырыта.

— Все правильно, — сказал он. — Да будет просторен твой дом при жизни, да будет просторна и могила после смерти.

По установлениям шариата, покойника помещают в могилу на боку, окутанного саваном с головой, лицом на запад, в молитвенную сторону. Так похоронили и Мадыла. Молитву читал Тенирберди, и после того, как родичи бросили каждый по горсти земли, можно было засыпать могилу совсем. Когда заработали кетмени и лопаты, Бекназар заговорил снова:

— О люди! Каким человеком был наш брат Мадыл?

Абиль-бий первым поспешил дать приличествующий обычаю ответ:

— Хороший он был человек!

Бекназар задал тот же вопрос во второй и третий раз, и теперь уже отвечали на него все собравшиеся хором.

Бекназар, как положено, спросил потом, не осталось ли у кого долгов за Мадылом. Долгов не осталось. Спросил, не должен ли кто Мадылу. Уже прозвучало дружное "нет", но тут заговорил Абиль.

— Тултемир! — окликнул он, и все повернулись в ту сторону, где стоял Тултемир.

Абиль-бий продолжал:

— Мы стоим у могилы, предав земле нашего сородича Мадыла. Где есть жизнь, там неизбежна смерть, и все мы предстанем в свое время перед лицом бога. Нет среди нас Домбу, не стало и Мадыла. Настал час нам с тобой разобраться в том, что стояло между ними. Твой старший брат Домбу велел увести у Мадыла гнедого коня. Коню сменили масть, обмотав его горячим арканом. Прими этот долг на себя.

Тултемир, весь красный, еле выговорил:

— Бий… Бий… Почему же вы не сказали об этом Домбу, когда он был жив?

— Ты ненужных слов не говори, Тултемир, — отвечал ему Абиль-бий. — Если есть у тебя совесть, верни коня, а нет, пусть останется долг на твоем брате Домбу. Только ты ведь хорошо знаешь, как гнедой превратился в чубарого, ты сам это сделал…

Тултемир постоял немного, потом направился туда, где рядом с другими лошадьми был привязан чубарый