Расколотая корона - Виктория Холт

которые терзали ее, пока его не было. Он в ответ заверил ее, что в военной стратегии он всегда на шаг впереди своих врагов; и что он никогда не забывал о ней, и радость его от возвращения в Англию была связана с тем, что он найдет ее здесь.

Они говорили о своих мальчиках, которые уже подрастали. Юный Уильям скоро достигнет возраста, когда сможет явиться ко двору.

— Не бойся, — сказал Генрих, — мальчики будут мне как законные сыновья, ибо, Розамунда, в моих глазах ты и есть моя жена.

— Но не в глазах Бога и государства, милорд.

— Что с того, если ты такова в моих глазах? Я скажу тебе кое-что, о чем в последнее время думаю. Я не люблю королеву, как и она меня. Почему бы мне не избавиться от нее?

— Как же? — спросила Розамунда с ноткой страха в голосе.

— Почему бы мне не развестись с ней?

— Этого никогда не позволят.

Он был изумлен. Она редко допускала, что что-то из того, чего он желал, может быть невозможным.

— Если бы я этого захотел, так бы и было, — сказал он с легким нетерпением.

— Но есть Молодой Король и его братья.

— Это не их дело. Их положение не изменится.

— На каком основании милорду дадут развод? Если по причине кровного родства, то разве Молодой Король и его братья не станут незаконнорожденными?

Король вздохнул.

— Это так, — уступил он. — Если по причине прелюбодеяния, то это не затронет моих сыновей. Клянусь очами Божьими, сомневаюсь, что мне будет трудно доказать что-либо против нее. Людовик мог бы развестись с ней за прелюбодеяние. Она сделала любовниками собственного дядю и сарацина. Любая женщина, способная на такое…

Но мужчине, лежащему в постели с любовницей, обвинять жену в прелюбодеянии было в некоторой степени смехотворно. Более того, развод на таких основаниях означал бы, что ни одна из сторон не сможет вступить в новый брак. Так что было ясно, что король говорил не всерьез, заявляя, что разведется с королевой.

Розамунда была встревожена. Она полагала, что в жизни любой женщины в ее положении должен наступить момент, когда она спросит себя, каково ее будущее. Розамунду не заботило ее материальное будущее. Она знала, что король, даже если перестанет ее любить, всегда обеспечит ее и их сыновей. Не это ее беспокоило.

Как и все, Розамунда содрогнулась от известия об убийстве Бекета. Она знала, как тесно король был связан с этим человеком. Сколько раз он приходил к ней — расстроенный, гневный, печальный — и все из-за Томаса Бекета. Он часто говорил с ней, словно с самим собой… он мог подолгу рассуждать то о великой дружбе, что их связывала, то о сотне способов, которыми Томас донимал его. Однажды он сказал: «Не будет мне покоя, пока Томас Бекет — архиепископ Кентерберийский. Видит Бог, я бы избавился от этого человека».

Когда она услышала, что Томаса убили, эти слова не выходили у нее из головы. И она все время видела Генриха в те моменты, когда он давал волю своему гневу на архиепископа. Тогда он пугал ее силой своей ярости, и лишь ее любящая забота удерживала его от полного срыва. Она успокаивала его в такие минуты, соглашаясь с ним, выказывая сочувствие, давая понять, что, что бы он ни говорил, что бы ни делал, она считает его правым.

И вот теперь… Бекет.

Она не могла перестать думать о нем. Она слышала, что творилось в соборе после его смерти. Как паломники уже стекались к этому месту — больные, увечные. Они верили, что, поцеловав камни, на которые пролилась его кровь, они обретут благословение и, возможно, исцеление от своих грехов.

Впервые она не могла сказать ни себе, ни королю: «Ты поступил правильно».

Между ними встал Томас Бекет.

Он почувствовал в ней перемену. Это его раздражало, возводило между ними стену. Она улыбалась, была так же любезна и нежна, как всегда; он был так же пылок; но что-то в их отношениях изменилось, и они оба это понимали.

В обществе Розамунды больше не было прежнего утешения.

***

В Вестминстерском дворце он заглянул в детскую. В это время там были только двое его младших детей — Иоанна, которой шел седьмой год, и шестилетний Иоанн. То, что он только что заключил брачный договор для своего младшего сына, пробудило в нем интерес к мальчику, и ему хотелось рассказать малышу о его удаче.

Когда он широким шагом вошел в детскую, на комнату опустилась благоговейная тишина; няньки и служанки присели в глубоком реверансе, а дети смотрели с изумлением. Генрих скользнул взглядом по женщинам — привычка, от которой он так и не избавился, — чтобы увидеть, не достойна ли какая-нибудь из них его мимолетного внимания; и, возможно, оттого, что его мысли были заняты переменой в Розамунде, или же потому, что ни одна из них не произвела на него особого впечатления, он отмахнулся от них.

Дети рассматривали книжку с картинками, а с ними была девочка лет одиннадцати-двенадцати. Все поднялись. Обе девочки присели в реверансе, а юный Иоанн поклонился.

Какое приятное трио. Король почувствовал, как его настроение меняется, пока он их разглядывал. Его сын Иоанн был прелестным созданием, как и дочь. Впрочем, он должен был признать, что их спутница превосходила их и грацией, и красотой.

Он вдруг вспомнил, кто она. Ну конечно, это была Алиса, дочь короля Франции, и она воспитывалась здесь, потому что была обручена с его сыном Ричардом.

— Надеюсь, вы рады меня видеть, — сказал король.

Иоанн улыбнулся; Иоанна выглядела испуганной, но Алиса ответила:

— Нам очень приятно, милорд.

Он положил руку на ее мягкие вьющиеся волосы.

— А ты знаешь, кто я, малышка?

— Вы — король, — ответила она.

— Наш отец, — добавил Иоанн.

— Верно, — сказал Генрих. — Я пришел посмотреть, как вы тут поживаете в своей детской. Ну же, Иоанна, пора и тебе что-нибудь сказать.

— Мы хорошо поживаем, милорд, — робко пробормотала девочка.

Он подхватил ее на руки и поцеловал. Дети были очаровательны. Затем он поднял Иоанна и сделал то же самое. Поставив его на пол, он посмотрел на Алису. Она слегка покраснела.

— А вам, миледи, — сказал он, — я должен оказать такое же внимание, не так ли?

Он поднял ее на руки. Ее лицо