Евгений Карнович - Царевна Софья

— Ну, быстрей! — гаркнул Бурмистров, и девушка, перекрестившись, спрыгнула на знамя.

Радостный крик потешных потряс воздух. Упав на знамя, девушка потеряла сознание, и ее вынесли прямо на знамени за ворота. Бурмистров с трудом привел ее в чувство. Посмотрев на себя и с ужасом увидев, что она еще в саване, девушка вскочила и сбросила его с себя.

— Посмотри-ка, красавица какая, — шепнул один из потешных другому, — Какой сарафан-то на ней знатный, никак, шелковый.

— Нечего сказать, — отвечал другой, — умели же еретики ее нарядить. На этакую красоточку надели саван, словно на мертвеца!

Девушка так ослабла, что была не в силах идти. Ее опять положили на знамя и понесли с горы. Яркое пламя охватило уже все здание, и унылое пение раскольников, прерываемое иногда невнятными воплями и треском пылающих бревен, начало постепенно стихать. Вскоре Василий с ротой достигли просеки и, пройдя ее, остановились на отдых у тропинки. Солнце уже закатилось, и вечерняя темнота покрыла небо. Отдаленное яркое зарево освещало красным сиянием верхи мрачных сосен.

Вскоре после полуночи Бурмистров пришел в Ласточкино Гнездо и приказал потешным провести ночь в крестьянских избах. Потом, выслав из дома своей тетки холопов Лыскова, поместил в верхней светлице спасенную им девушку, а сам решил ночевать в спальне, которую Мавра Саввишна приготовила для его свадьбы. Долго еще сидел он у окна и смотрел с грустным чувством на зарево, разлившееся в отдалении над Чертовым Раздольем. Потом оно стало гаснуть и совсем исчезло при серебристом сиянии месяца, который, выглянув из-за облака, отразился в зеркальной поверхности озера.

На другой день Василий узнал от спасенной им девушки, что она ехала со своим дядей, бедным дворянином Сытиным, из Ярославля в Москву, и ночью раскольники напали на них, дядю убили, а ее увели с собой, и что Андреев долго морил ее голодом и вынудил наконец принять на себя звание священника устроенной им церкви.

— Господи Боже мой, что будет со мной? — говорила девушка, заливаясь слезами. — Теперь я сирота!

— Успокойся, Ольга Андреевна, — сказал ей Бурмистров. — Что-нибудь придумаем.

Вскоре после полудня Василий, собрав свою роту, отправился с девушкой в Погорелово и встречен был там радостно Натальей, старухой Смирновой, отцом Павлом и Маврой Саввишной. Все вошли в горницу. Расспросам не было конца. Когда Василий рассказал, как спас девушку от смерти, Наталья, взяв ее ласково за руку, посадила возле себя и стала утешать. Ольга горько плакала:

— Ах, Господи, Господи! — восклицала Мавра Саввишна, слушая рассказ Бурмистрова. — Так ты, горемычная моя, осталась на белом свете сиротинкой?! Неужто у тебя, кроме покойного твоего дядюшки, никого не осталось?

— Никого! — отвечала Ольга, не переставая рыдать.

— Не плачь, не плачь, мое солнышко. Коли нет у тебя родни, так будь же моей дочерью. Батюшка царь защитил меня, бедную. Есть теперь у меня деревнюшка с домиком; будет с нас, не умрем с голоду. Обними меня, старуху!

Ольга бросилась на шею Мавре Саввишне и начала целовать ее руки. Та хотела что-то сказать, но не смогла и, обнимая Ольгу, навзрыд заплакала. Все были тронуты.

— Господь вознаградит тебя за твое доброе сердце, Мавра Саввишна! — сказал отец Павел.

После общего совета было решено, что Бурмистров отвезет Ольгу сначала в Преображенское, чтобы представить ее царю Петру, а потом приедет с нею в Ласточкино Гнездо, куда Мавра Саввишна со старухой Смирновой и Натальей намеревались через день отправиться.

Прибыв в село Преображенское, Василий пошел с Ольгой ко дворцу; за ним следовала рота потешных. Царь сидел у окна с матерью своей, Натальей Кирилловной, и супругой Евдокией Феодоровной Лопухиной. Увидев Бурмистрова в окно, он спросил его:

— Ну что, исполнил ли ты мое поручение? А это что за девушка? Твоя невеста?

— Это, государь, племянница дворянина Сытина, убитого раскольниками. Они хотели ее сжечь вместе с собой.

— Сжечь вместе с собой?! — воскликнул Петр. — Иди-ка сюда.

Бурмистров, войдя во дворец, подробно рассказал все царю.

— Это ужасно! — повторял Петр, слушая Василия и несколько раз вскакивая с кресла, — Вот плоды невежества! Изуверы губили других, сожгли самих себя, хотели сжечь эту бедную девушку, и все были уверены, что они делают добро и угождают Богу.

— Они более жалки, нежели преступны, — сказал Лефорт, стоявший возле Петра. — Просвети, государь, подданных твоих.

— Да, да! — воскликнул с жаром Петр, схватив за руку Лефорта.

— Остались ли у тебя родственники после погибшего дяди? — спросила Ольгу царица Наталья Кирилловна.

— Нет, государыня, никого не осталось, — ответила Ольга дрожащим от робости голосом. — Тетка моего избавителя берет меня к себе в дом, вместо дочери.

— Твоя тетка? — спросил Петр Бурмистрова. — Та самая, у которой Лысков отнял поместье?

— Та самая, государь!

— Скажи ей, что если Лысков и кто бы то ни было станет притеснять ее, то пусть она приезжает прямо ко мне с жалобой: я буду ее постоянный защитник и покровитель.

— Отдай твоей новой матери этот небольшой подарок, — сказала царица Наталья Кирилловна, снимая с руки золотой, перстень с драгоценным яхонтом и подавая Ольге. — Скажи ей, чтоб она уведомила меня, когда станет выдавать тебя замуж: я дам тебе приданое!

— Чем заслужила я такую милость, матушка царица? — сказала со слезами на глазах Ольга, бросаясь на колени перед Натальей Кирилловной.

— Можно ли и мне подарить этой девушке перстень? — спросила царя на ухо юная супруга его.

Петр легким наклоном головы согласился, и юная царица подала Ольге со своей руки золотой перстень с рубином.

— Ну, пятисотенный, — сказал Петр Бурмистрову, — спасибо тебе за твою службу! Чем же наградить тебя?.. Хочешь ли ты служить у меня, в Преображенском? Да что тебя спрашивать: по глазам вижу, что хочешь. Назначаю тебя ротмистром. Ты, как я заметил, хорошо верхом ездишь. Здесь есть у меня особая конная рота. Объяви ей любезный Франц, что я назначил Бурмистрова ее начальником. Ах да, совсем забыл! Прежде тебе надобно жениться. Отвези эту девушку к твоей тетке, потом женись и приезжай с молодой женой ко мне, в Преображенское. Пойдем, любезный Франц, — продолжил Петр, обращаясь к Лефорту. — Надо сказать спасибо солдатам третьей роты и за поход наградить.

Петр, вышел с Лефортом из горницы, потрепав мимоходом Бурмистрова по плечу и примолвив:

— Прощай, ротмистр, до свидания!

Бурмистров и Ольга вышли из дворца и отправились в Ласточкино Гнездо, где встретились с Маврой Саввишной, Натальей и ее матерью.

Все рассказав и оставив Ольгу у тетки, Бурмистров в тот же день поскакал в Погорелово, чтобы посоветоваться с отцом Павлом о своем браке. Наступал июнь месяц, и через день начинался Петров пост, так что свадьбу, можно было справлять лишь через несколько недель.

VII

— Нет, князь, — говорила царевна Софья ближнему боярину князю Василию Васильевичу Голицыну, — не могу сносить этого более! Мальчишка смеет мне противиться и вмешиваться в дела правления! Скажи мне откровенно: какие меры мне принять?

— Не смею ничего советовать в таком важном деле, государыня. Одна твоя мудрость может указать выход. Долг мой состоит в беспрекословном и ревностном исполнении воли твоей.

— Ты удивляешь меня, князь. Если б я давно не знала тебя и менее была уверена в твоей преданности, то могла бы подумать, что ты, подобно многим другим боярам, держишься стороны младшего моего брата. Неужели мальчик может лучше меня управлять государством? Нет я найду средство его остановить. Он не лишит меня власти.

— Я вот думаю, — осторожно сказал Голицын, — не лучше ли будет не бороться с ним, а, наоборот, сблизиться. Разрыв с ним опасен для твоего царского величества. Уступчивость и ласка гораздо более на него подействуют, нежели пренебрежение к нему и явная ссора. Он будет доволен и самым малым участием в делах правления. Ласковость твоя совершенно его обезоружит.

— Неужели ты думаешь, что я себя унижу до такой степени и стану искать благосклонности моего брата? Пусть он ищет моей! И чем он может мне быть опасен? Все подданные любят меня; все стрельцы готовы, по первому моему слову, пролить за меня кровь свою!

— Его потешные, государыня… я давно уже говорил, что…

— Его потешные мне смешны! Пусть забавляется с ними и с иноземными бродягами в Преображенском.

— Окольничий Федор Иванович Шакловитый, — сказала постельница царевны, войдя в горницу, — просит дозволения предстать пред светлые очи твоего царского величества.

— Позови его.

Шакловитый низко поклонился царевне и подал ей жалобы Лыскова. Софья, прочитав бумагу, покраснела от гнева.