Петр Краснов - Белые витязи

   — Я, брат, хозяин... Всё знаю... Советую и тебе научиться...

   — А ты научи меня!.. — покорствует Скобелев.

Наконец последняя телега наложена и отправлена...

И вдруг перемена декораций.

   — Ну... Прощай, отец... Казак, коня!..

Вскочил Скобелев в седло... Румын к нему.

   — Счёт прикажете к кому послать?.. За деньгами...

   — А вот к отцу... Отец, заплати, пожалуйста... Я потом отдам тебе...

Нагайку лошади — и когда Дмитрий Иванович очнулся, и Скобелев, и полушубки были уже далеко.

«Noblesse oblige»[72], и старик заплатил по счёту, а дежурные части дивизии оделись в тёплые полушубки. Благодаря этому обстоятельству, когда мы переходили Балканы, в скобелевских полках не было ни одного замёрзшего... Я вспоминаю только этот ничтожный и несколько смешной даже факт, чтобы показать, до какой степени молодой генерал способен был не отступать ни перед чем в тех случаях, когда что-нибудь нужно было его отряду, его солдатам...

Потом старик отец приезжал уже в Казанлык в отряд.

   — И тебе не стыдно?.. — стал было он урезонивать сына.

   — Молодцы! Поблагодарите отца... Это вы его полушубки носите! — расхохотался сын.

   — Покорнейше благодарим, ваше-ство!..

   — Хорош... Уж ты, брат, даром руки не поцелуешь... Я только не сообразил этого тогда.

Хохот стал ещё громче...

У отца с сыном были и искренние, и в то же самое время чрезвычайно комические отношения... Они были в одних чинах, но сын оказывался старше, потому что он командовал большим отрядом, у него был Георгий на шее и т. д. Отца это и радовало и злило в одно и то же время...

   — А всё-таки я старше тебя!.. — начинал, бывало, его донимать сын.

Дмитрий Иванович молчит...

   — Служил, служил и дослужился до того, что я тебя перегнал... Неужели тебе, папа, не обидно...

   — А я тебе денег не дам... — находился наконец Дмитрий Иванович.

   — То есть как же это? — опешивает, бывало, сын.

   — А так, что и не дам... Живи на жалованье...

   — Папа!.. Какой ты ещё удивительно красивый... — начинает отступать сын.

   — Ну, ну, пожалуйста...

   — Расскажи, пожалуйста, мне что-нибудь о венгерской кампании... И о том деле, где ты получил Георгия... Отец у меня, господа, молодчинище... В моих жилах течёт его кровь...

   — А я всё-таки тебе денег не дам.

Скобелев всегда нуждался. При нём никогда не было денег, а между тем швырял он ими с щедростью римских патрициев. Идёшь, бывало, с ним по Бухаресту... Уличная девчонка подносит ему цветок...

   — Есть с вами деньги?

   — Есть.

   — Дайте ей полуимпериал!..

Офицеры тоже все к нему. Не его дивизии, совсем незнакомые, бывало... Едет, едет в отряд и застрянет где-нибудь. Денег ни копейки. К Скобелеву...

   — Не на что доехать...

   — Сколько же вам нужно?

   — Да я не знаю... — мнётся тот.

   — Двадцати полуимпериалов довольно?

   — И десяти будет...

   — Возьмите.

Забывая, кто ему должен, Скобелев-сын и сам забывал свои долги. Страшно щепетильный там, где дело касалось казённого интереса, в этих случаях свои собственные счёты он вёл тогда спустя рукава.

И эксплуатировали его при этом ужасно. Разумеется, большая часть таких пособий были безвозвратны... Когда деньги истощались — начинались дипломатические переговоры с отцом...

Зачастую тот решительно отказывал... Тогда Скобелев-сын в свою очередь начинал злиться.

   — Ты до такой степени скуп...

   — Ну, ладно, ладно. На тебя не напасёшься...

   — Ты пойми...

   — Давно понял... У меня у самого всего десять полуимпериалов осталось в кармане.

   — Вот, господа... — обращается, бывало, М. Д. к окружающим... — Видите, как он мне в самом необходимом пропитании отказывает!

Кругом хохочут.

   — Я твоей скупости всей своей карьерой обязан...

   — Это как же? — удивляется в свою очередь Скобелев-отец.

   — А так... Хотел я тогда, когда закрыли университет, уехать доканчивать курс за границу, ты не дал денег, и я должен был юнкером в кавалергарды поступить. Там ты мне не давал денег, чтобы достойно поддерживать блеск твоего имени — я должен был в действующий отряд противу повстанцев в Польшу перейти. В гусары. В гусарах ты меня не поддерживал...

   — Только постоянно твои долги платил, — как бы в скобках вставляет отец.

   — Ну! Какие-то гроши... Не поддерживал... Я должен был в Тифлис перейти... В Тифлисе жить дорого — я ушёл от твоей скупости в Туркестан... А потом она меня загнала в Хиву, в Ферганское ханство...

   — И отлично сделала!

   — За то судьба тебя и покарала, судьба всегда справедлива.

   — Это как же?

   — А то, что я старше тебя теперь!..

   — Мальчишка!

   — Так не дашь денег?..

   — Нет...

   — Ну, так прощайте, генерал!..

И они расходились.

Он очень любил своего отца и им был горячо любим, но такие сцены постоянно разыгрывались между ними. Сыновняя любовь его, впрочем, была совсем чужда сентиментальности. Как-то он сильно заболел в Константинополе. Недуг принял довольно опасный оборот. Скобелев-отец случайно узнаёт об этом. Встревоженный, он едет к сыну.

   — Как же это тебе не стыдно...

   — Что такое?

   — Болен и знать мне не дал.

   — Мне и в голову не пришло!..

Старик был очень расстроен. Скобелев-сын заметил это и извинился...

   — Не понимаю, в чём моя вина? — обратился он потом к своим.

В другой раз Дмитрий Иванович приехал в зеленогорскую траншею к сыну.

   — Покажи-ка ты мне позиции... Где у тебя тут поопаснее?

   — Ты что ж это набальзамироваться хочешь? Или старое проснулось?

   — Да что ж я даром, что ли, генеральские погоны ношу...

И старик выбрал себе один из опаснейших пунктов и стал на нём.

   — Молодец, «паша», — похвалил его сын. — Весь в меня!..

   — То есть это ты в меня...

   — Ну, дай же что-нибудь моим солдатам...

   — Вот десять золотых...

   — Мало...

   — Вот ещё пять...

   — Мало…

   — Да сколько же тебе?

   — Ребята... Мой отец даёт вам по полтиннику на человека… Выпейте за его здоровье...

   — Рады стараться... Покорнейше благодарим, вашество!..

Старик поморщился... Когда пришло время уезжать.

   — Ну, уж я больше к тебе сюда не приеду.

   — Опасно?

   — Вот ещё... Не то... Ты меня разоряешь... Сочти-ка, сколько я должен прислать сюда теперь...

   — Вот... Смерти не боится, а над деньгами дрожит. Куда ты их деваешь?

   — Да у меня их мало...

Потом, когда Дмитрий Иванович умер, Скобелев мог вполне оценить мудрую скупость своего опекуна. Ему досталось громадное имение и капиталы, о существовании которых он даже и не предполагал.

   — К крайнему удивлению своему, я богатым человеком оказался...

Потом Скобелев с летами изменился. В нём не осталось вовсе мотовства, но там, где была нужда, он раздавал пособия щедрой рукой... «Просящему дай» — действительно он усвоил себе этот принцип вполне и следовал ему всю свою жизнь. Его обманывали, обирали — он никогда не преследовал виновных в этом. Раз лакей утаил «три тысячи», данных ему на сохранение.

   — Куда ты дел деньги?

   — Потерял.

   — Ну и дурак!

   — Как же вы оставляете это? — говорили ему. — Ведь, очевидно, он украл их.

   — А если действительно потерял, тогда ему каково будет?

В другой раз один из людей, которым Скобелев доверял, вынул бриллианты из его шпаги и продал их в Константинополе... Хотели было дать делу ход, как вдруг узнаёт об этом Скобелев.

   — Бросьте... И ни слова об этом.

   — Помилуйте... Как же бросить.

   — Страм!..

   — Так нужно хоть бриллианты выкупить Ведь сабля жалованная!

   — Забудьте о них. Как будто ничего не случилось…

При встрече с виновным он не сказал ему ни слова.

Только перестал подавать ему руку. Даже не прогнал его.

— Я его оставил при себе ради его брата...

Потом этот брат, которого за отчаянную храбрость и находчивый ум любил Скобелев, ещё ужаснее отблагодарил генерала за доброту и великодушие, внеся в его жизнь самую печальную страницу, и заставил его ещё недоверчивее относиться к людям...

XI

Доступность Скобелева была изумительна. Нужно помнить, что он принадлежал военной среде, среде, где дисциплина доходит до суровости, где отношения слагаются совершенно иначе, чем у нас. Тем не менее каждый от прапорщика до генерала чувствовал себя с ним совершенно свободно... Скобелев был хороший диалектик и обладал массой сведений, он любил спорить и никогда не избегал споров. В этом отношении всё равно — вольноопределяющийся, поручик, ординарец или другой молодой офицер — раз поднимался какой-нибудь вопрос, всякий был волен отстаивать свои убеждения всеми способами и мерами. Тут генерал становился на равную ногу. Споры иногда затягивались очень долго, случалось до утра, и ничем иным нельзя было более разозлить Михаила Дмитриевича, как фразой: