Александр Чаковский - Победа. Книга 3

«Кажется, настало время вмешаться», – решил Сталин и заявил во всеуслышание:

– Мы тоже считаем правильным производить изъятия из всех западных зон.

Трумэн предостерегающе посмотрел на Бирнса, как бы желая предупредить: «Берегитесь, из всего вашего длинного выступления Сталин выхватывает только то, что ему выгодно!»

Но, увлеченный своей речью, Бирнс игнорировал взгляд президента. Он вдавался уже в детали:

– Кто именно будет определять характер и качество вывозимого из Германии оборудования? Предлагаете возложить это на Контрольный совет.

И снова Сталин слушал Бирнса не перебивая. Он понимал, что взимание репараций по зонам содержит в себе потенциальную опасность раскола Германии. Американцы, да и англичане, давно вынашивают такие планы. Еще в 1941 году существовал так называемый «План Кауфмана», предусматривавший раздробление Германии на пять частей. В сорок третьем году появился «План Уэллса». По этому плану Германий должно было стать четыре. В сорок четвертом «Планом Моргентау» рекомендовалось иметь две послевоенные Германии и одну «международную зону». И Рузвельт планировал все то же: «расчленение Германии». И у Трумэна был свой «план» – ему представлялось «целесообразным» иметь: Северогерманское государство, Южногерманское, Западное… А подоплека у всех этих: планов была одна:, поскольку не удается превратить всю Германию в американо-английскую вотчину – ведь уже решено, что восточная ее часть составит советскую зону оккупации, – значит, надо добиваться осуществления своих целей хотя бы в западных зонах, не допустить там антимилитаристских и демократических преобразований.

Чисто символически западные державы согласились похоронить эти планы. Сталин, выполняя поручение Политбюро, вбил осиновый кол в ту могилу, объявив на весь мир, что Советский Союз не собирается «ни уничтожать, ни расчленять Германию…». Но на данном напряженнейшем этапе переговоров, даже чутко улавливая коварный подтекст предложения о взимании репараций «по зонам», не стоило вступать в спор. Бесплодность такого спора была очевидной – чувствовалось, что между американцами и англичанами существует заранее согласованное решение. И Сталин сказал:

– Хорошо, пусть будет записано так, как предлагает английская делегация. Но с обязательным признанием права Советского Союза на изъятия репараций не только из своей зоны, а частично и из других. Кто может возражать, что западные зоны более развиты в экономическом отношении и менее пострадали от войны?

– Это все, что вы хотели сказать? – с надеждой в голосе спросил Трумэн.

– Нэ совсем, – ответил Сталин. – Говорят, что американцы и англичане уже вывезли часть промышленного оборудования из своих зон.

– А разве это не является нашим правом? – удивился Бирнс.

– Если мы принимаем принцип изъятия репараций по зонам в процентном исчислении, то совершенно необходимо установить, а чем же, каким именно оборудованием располагала каждая зона к концу войны, – пояснил свою мысль Сталин. – Пожалуйста, верните в свои зоны то, что вы оттуда уже забрали. Так сказать, для восстановления реальной картины. Или хотя бы составьте подробные списки вывезенного и передайте их нам. Для взаимоконтроля.

Это требование имело прочную юридическую основу. Нельзя описывать имущество осужденного, предварительно растащив какую-то часть его.

– Я очень рад, что генералиссимус согласился с нами в принципе. Остальное – детали, и о них можно будет договориться, – с показной удовлетворенностью заключил Бирнс. – Значит, мы, в свою очередь, идем на уступку в отношении польской границы. Что же касается Организации Объединенных Наций…

– Простите, – прервал его Сталин, – но мы пока не обсудили того вопроса, который вы назвали главным из трех.

– Какой вопрос вы имеете в виду? – настороженно спросил Трумэн.

– О репарациях, – невозмутимо ответил Сталин.

– Как?! – недоуменно воскликнул Бирнс. – О чем же мы все время говорили здесь?!

– О ваших предложениях по этому вопросу, – спокойно уточнил Сталин. – Мы о них высказались. Кое с чем согласились, а кое с чем нет. Теперь, может быть, настала пора поговорить о том, что предлагаем по репарациям мы?

– Ну… пожалуйста, – пробормотал Бирнс. – Хотя я не знаю, о чем тут еще говорить.

– Давайте прежде всего решим, – предложил Сталин, – что целью репараций является не просто наказание Германии, а содействие скорейшему восстановлению стран, пострадавших из-за нее. Вместе с тем мы предоставляем Германии возможность мирно развиваться за счет сокращения ее военного потенциала.

И американцы и англичане понимали, что Сталин фиксирует этот принцип, так сказать, для истории. Они отнеслись к этому равнодушно, считая, что в таких делах, как взимание репараций, решающую роль играет не философия, а чистый прагматизм. Но что последует за философией?

Трумэн, Эттли, Бирнс и Бевин с подчеркнутым недоумением переглянулись, будто спрашивая друг у друга: «Неужто Сталин оглох? Или в чем-то повинны переводчики? Все ведь так детально обсуждено и решено».

На Сталина эти нарочитые знаки недоумения не произвели никакого впечатления.

– Итак, – продолжал он, – мы согласились, что Россия будет брать репарации не только из своей зоны, но и из западных тоже. Однако это всего лишь принцип, и он нуждается в конкретизации. Ведь в конечном итоге все дело в цифрах, не так ли? И если мы их сейчас не уточним, то в будущем могут возникнуть разногласия. А к чему нам лишние споры?

Он перевел взгляд на листок, который подал ему Молотов, затем отложил бумагу в сторону и чуть громче, чем обычно, заявил:

– Советский Союз должен получить из западных зон пятнадцать процентов основного промышленного оборудования, подлежащего изъятию. Взамен мы готовы предоставлять из советской зоны оккупации эквивалентное по стоимости продовольствие, уголь, калий, нефтепродукты и керамические изделия. Это – первое. Во-вторых, мы претендуем еще на десять процентов основного промышленного оборудования из западных зон, но уже без всякой оплаты с нашей стороны.

«Ну все, наконец?» – хотелось поторопить его Бирнсу. Он понимал, что Сталин хотя и не отвергает прямо американские предложения, но под видом их уточнения, конкретизации и дополнений фактически излагает свою систему репараций, при которой невозможны будут никакие отступления в дальнейшем.

– Кроме того, – как бы отвечая на немой вопрос Бирнса, продолжал Сталин, – мы претендуем на пятьсот миллионов долларов акций промышленных и транспортных предприятий, расположенных в западных зонах, а также хотим получить тридцать процентов заграничных инвестиций Германии и столько же процентов германского золота, поступившего в распоряжение союзников.

– Это же огромные суммы! – воскликнул Бевин. – А потом потребует своей доли Польша! Что же останется немцам? Вы же сами ранее сказали, что не ставите своей целью задавить Германию.

– Нет. Не ставим, – согласно кивнул Сталин и добавил с особым значением: – Нэ задавить и нэ расчленить. Но мы потеряли в этой войне очень много промышленного оборудования, страшно много. Надо хоть одну двадцатую часть возместить. И я рассчитываю, что английская сторона поддержит нас в этом. А что касается Польши, то пусть господин Бевин не беспокоится, – мы выделим ей репарации из своей доли. Надеюсь, что Соединенные Штаты и Великобритания поступят так же в отношении Франции, Югославии, Чехословакии, Бельгии, Голландии и Норвегии, – Сталин чуть усмехнулся, но тут же эта едва уловимая усмешка исчезла с его лица, и он как бы подвел итог всему сказанному: – Если мы все это решим положительно, то вопрос о репарациях, я думаю, можно будет считать исчерпанным.

Начался спор. Эттли и Бевин наперебой стали доказывать, что проценты, названные Сталиным, сильно завышены. Трумэн и Бирнс энергично отстаивали прикарманенное США германское золото, утверждая, что на него могут претендовать и другие страны.

Сталин как бы со стороны следил за этой перепалкой, пока что не вмешиваясь в нее. Он вроде бы бросил камень в воду и теперь наблюдал с любопытством, как по воде расходятся круги.

И только когда Бирнс упомянул о возможности претензий «других стран», невозмутимо подтвердил:

– Что ж, это вполне возможно. Не будем загадывать вперед.

Смысл этой его реплики звучал так: когда претензии возникнут, тогда и рассмотрим их.

Бирнс выступил снова с категорическим возражением против выделения Советскому Союзу какой бы то ни было части германского золота. Сталин ответил уступчиво:

– Если не хотите предоставить нам германское золото, давайте повысим процент оборудования, которое мы сможем получить из западных зон.

– Это несправедливо! – запротестовал Бевин.

В глазах Сталина сверкнули злые огоньки.

– Ах, это «нэсправедливо»! Тогда я хочу спросить, Справедливо ли поступали англичане и американцы, вывозя товары и оборудование из русской зоны оккупации до занятия ее советскими войсками? Справедливо ли угонять оттуда одиннадцать тысяч вагонов?.. Так вот, если наши западные союзники будут продолжать спор, я поставлю вопрос: как быть с этим вывезенным вами имуществом? Собираетесь ли вы вернуть его или компенсируете каким-либо иным способом? Мы-то не вывезли из ваших зон никакого оборудования и не угнали ни одного вагона! Здесь господин Бирнс предложил нам «пакет» из трех вопросов, связав в одно целое репарации, установление западной границы Польши и прием в Организацию Объединенных Наций бывших сателлитов Германии. Я не вижу связи между этими вопросами и предупреждаю, что наша делегация будет голосовать по каждому из них отдельно.