А.Н.ГЛИНКИН - Дипломатия Симона Боливара

В июне 1820 года в Южную Америку отплыла небольшая эскадра из трех кораблей под командованием контр-адмирала П. Р. Журдена де ла Гравьера. Ему поручалось, соблюдая строжайший нейтралитет, установить дружественные контакты с повстанцами и собрать всю необходимую информацию для установления и развития торговых отношений. Во время стоянки в Ла-Гуайре Ж. де ла Гравьер встречался с Боливаром и обсуждал с ним поставленные перед французской миссией задачи. Другой эмиссар Парижа – капитан корвета «Баядер» А. Р. Руссин посетил в это время остров Маргарита и Пуэрто-Кабельо. В 1821 году в Венесуэле находился также французский посланец Бенуа де Шассерио в целях выяснения отношения руководителей патриотов к политике Франции.

Представленный Руссином морскому министру Порталю доклад о положении в провинциях Венесуэла и Новая Гранада и донесения других эмиссаров содержали рекомендации о необходимости для Франции порвать с «фамильным пактом», привязывавшим ее к Фердинанду VII, и проводить в южноамериканском вопросе политику, отвечающую национальным интересам. Во многих сообщениях отмечалась роль Боливара как выдающегося деятеля континентального значения [426]. Характер французских миссий говорил не столько о намерении Парижа пересмотреть свою политику, сколько о появившихся опасениях не опоздать с признанием независимости молодых государств в Америке в случае изменения общей международной ситуации.

Из Южной Америки в это же время двинулся в Париж встречный поток дипломатических представителей. В 1819 году Боливар направил во Францию двух испытанных участников освободительной борьбы – Луиса Риеу и Мануэля Кортеса-и-Кампоманеса. Они пытались получить в Париже финансовую и военную помощь, встречались с Порталем [427]. С этого времени и до конца 1822 года Париж служил местом пересечения маршрутов многих колумбийских дипломатических эмиссаров. Не всегда согласуя свои действия, Cea, Ревенга, Эчеверриа и другие представители Боготы вели в столице Франции кампанию за завоевание на свою сторону общественного мнения и влиятельных представителей правящего лагеря, не придерживавшихся ультрароялистских взглядов. Горячее желание помочь родине и недостаток надежных связей во Франции иногда заводили некоторых колумбийских дипломатов в дебри фантастических планов. Так, Эчеверриа установил контакты с представителями палаты депутатов и королевского двора и сообщил Боготе о возможности обеспечить принятие решения о признании Францией Великой Колумбии, если вручить в «соответствующие руки» 500 тыс. франков. Хотя подкуп в крупных масштабах нередко использовался в династической дипломатии XVII-XVIII веков, Гуаль решительно отклонил «инициативу» Эчеверриа [428].

Cea направил свой манифест на Кэ д'Орсе, сопроводив его письмом, адресованным французскому министру иностранных дел М. Ф. Монморанси. В обоснование стремления Великой Колумбии установить дружественные отношения с Францией Cea ссылался на общность религии и близость традиций и языков двух народов. Официальные лица Парижа, как и других европейских столиц, хранили молчание. Ответ Cea, а заодно французским либералам и торгово-промышленным кругам, приветствовавшим колумбийский манифест, был дан в роялистской газете «Журналь де деба» 31 октября 1822 г.: «Мы берем на себя смелость заявить господину Cea, что Франция, являясь старым другом и союзником Испании, поступила бы в высшей степени низко, если бы поспешила признать отделение испанских колоний от метрополии раньше, чем последняя согласится с этим или же поступят доказательства необратимости свершившегося отделения» [429]. В это время Париж уже получил мандат «Священного союза» на интервенцию в Испанию для спасения Фердинанда VII от испанских революционеров. Людовик XVIII и его министры были уверены, что кратчайший путь к обеспечению французских интересов в испанской Америке пролегает через Мадрид. Переговоры с представителями патриотов их больше не интересовали.

Более двух лет, с осени 1822 и до конца 1824 года, в Париже не было колумбийского представителя. За политикой Франции и трагедией испанской буржуазной революции, подавленной французскими штыками, Боливар и Гуаль следили по английским и американским газетам, а также по сообщениям колумбийских представителей в Лондоне и Вашингтоне. Вести с Пиренейского полуострова в 1823 году вызывали нарастающую тревогу всех руководителей освободительной борьбы. В январе 1823 года Людовик XVIII в тронной речи объявил о направлении подкреплений на военно-морские базы Франции за пределами ее территории. Герцог Ангулемский, вступив на испанскую землю во главе 100-тысячной французской армии, издал прокламацию о намерении Франции спасти Испанию от «анархии», лишившей короля «возможности умиротворить свои колонии» [430]. В испанской Америке стало известно о так называемом Веронском секретном договоре. Не замышляла ли Франция, восстановив абсолютную власть Фердинанда VII над его подданными, обрушиться на борцов за независимость в испанских колониях?

Премьер-министр Франции Ж. Б. Виллель дважды на протяжении 1823 года предлагал Мадриду начать осуществление плана создания конституционных монархий за океаном. Герцогу Ангулемскому он писал в июле 1823 года: «Франция снабдила бы Испанию морскими силами для транспортировки и водворения принцев в колониях, а также солдатами и запасами, достаточными для обеспечения успеха задуманных операций» [431]. В это время группа тайных французских агентов колесила по испаноамериканским странам. Один из них, Г. Т. Мольен, объехал почти всю Великую Колумбию от острова Магдалена и до Кито. Гуаль квалифицировал его деятельность как шпионаж. Вернувшись в Париж в начале 1824 года, Мольен рекомендовал усилить военно-морское присутствие Франции в водах испанской Америки [432]. Подобного рода известия, сообщения международной прессы о передвижениях французских военно-морских сил в Карибах и различные слухи, тесно переплетаясь, создавали напряженную и тревожную атмосферу.

В начале 1824 года Боливар писал Гуалю из Лимы о своих опасениях относительно возможности французского вмешательства и просил по дипломатическим каналам принять меры, для того чтобы при поддержке Англии нейтрализовать угрозу. Позднее, в связи со слухами о движении к венесуэльским берегам французской эскадры, базировавшейся на Мартинике, Освободитель сообщал о готовности быстро направиться во главе 13-тысячной армии для отражения вторжения французов [433]. Но вскоре тучи рассеялись, и гром не грянул.

Решающие победы патриотов над колонизаторами, намерения Англии преградить своим флотом путь любой неиспанской карательной экспедиции в Америку и провозглашение Вашингтоном «доктрины Монро» заставили Тюильри спуститься с заоблачных высот легитимистских мечтаний на грешную землю. План пересадки бурбонских принцев на латиноамериканскую землю пришлось понемногу списывать в архив. Во внешней политике Парижа после прихода в 1824 году на Кэ д'Орсе нового министра иностранных дел барона А. Дама обозначились намерения придавать большее значение торгово-экономическим и политическим средствам в борьбе за место под солнцем в Западном полушарии. Премьер-министр Виллель в июле 1824 года встречался с Ревенгой, направлявшимся в Мадрид, и информировал его о намерении Франции установить прямые торговые отношения с Колумбией.

Возобновившиеся колумбийско-французские контакты получили продолжение. В ноябре 1824 года П. Гуаль поручил X. М. Лансу неофициально представлять интересы Великой Колумбии в Париже. Ему следовало выяснить перспективы признания со стороны Франции и прозондировать ее позицию в случае мексикано-колумбийской освободительной экспедиции на Кубу. Ланс также встречался с Виллелем и Дама и пришел к выводу, что Париж готов развивать только торговые отношения, продолжая проводить политику непризнания. Его прогнозы подтверждались. В 1826 году Б. Мартиньи был назначен главным агентом по вопросам французской торговли, а затем – генеральным консулом с местопребыванием в Боготе. Колумбийский флаг получил полные права в портах Франции. В 1828 году последовало назначение французского консула в Картахену. К этому времени французский экспорт в испанскую Америку уже составлял 30 млн. франков, а импорт из региона – 6 млн. франков [434]. Однако политические отношения оставались блокированными. Хотя в Париже многие считали Фердинанда VIl «живым трупом», Карл X, как и его предшественники, продолжал стоять на страже «законных прав» своего испанского собрата.

Дипломатия Боливара трезво оценивала как новые веяния, так и старый легитимистский груз в политике Франции. Освободитель писал Сукре в начале 1826 года: «По всей вероятности, нам нечего бояться французов, скорее нас ждут хорошие перемены» [435]. Незадолго до этого Карл X королевским ордонансом признал независимость бывшей французской колонии Гаити. Гаитянцам пришлось заплатить огромный выкуп – 150 млн. франков и предоставить Франции торговые привилегии, но они окончательно обрели государственную самостоятельность. Боливар видел в этом событии благоприятное предзнаменование.