Анатолий Субботин - За землю Русскую

— Жаль небось головы-то, — засмеялись.

— А почто жалеть, коли пустая… Видел я, братцы, бой Александра с правителем Биргером… Не небылицу люди молвили, а быль.

Все глаза обернулись на того, кто сказал, что видел поединок. Узнали — Устин. Стоит он с нахмуренным челом, руку, оцарапанную шведским копьем, держит на рушнике, перекинутом через плечо. Он только что подошел к толпе, слушавшей рассказ гвоздочника, и, услыхав речь гриди, рассердился.

— Устин! Выйди-ка вперед, покажись! И о твоих подвигах рассказывают сказочки.

— От сказок я не вырасту, а в бою, как и все, бился.

— Видел поединок княжий?

— Привелось, близко был.

— Скажи, пал свей с коня?

— Пал. В чело шелома угодил ему копьем Ярославич.

— А Миша-ладожанин, сказывают, кораблики свейские ловил?

— Ловил. Целехоньких взял три кораблика, а много и по воде пустил. На большом корабле бился один с вражьей оравой.

На разные лады, по-разному складываются сказы о битве.

И воины и мирные люди с грустью вспоминали старого воеводу Ратмира. Видели Ратмира в битве, видели и лежащим в поле, среди павших от его меча шведских латников, и все же… Сил нет верить тому, что не покажется больше ни на улицах новгородских, ни на вечевой степени, ни на Буян-лугу бехтерец и кованый шелом воеводы. Вспоминали Ратмира и те, кто любили его, и кто врагом своим почитали, — вспоминали добром. В битве за Русь славною смертью пал витязь.

Храбро рубился в битве Гаврила Олексич. Молод, горяч, но слава Олексичу на Новгороде не за то, что мечом и копьем искусно владеет, что друг он князю, что отличал его воевода Ратмир среди других воинов. Храбрость не удивляла: славны храбростью и умением биться витязи новгородские! За то слава Олексичу, что сражался с воинами и оруженосцами Биргера, уносившими на ладью правителя, что, гонясь за Биргером, искупался в глубокой невской воде. На отрока Савву, из учебной палаты с Нередицы, показывали пальцами люди, говорили: «Это Савва… Борода еле проступила у молодца, а в сече он, как муж. Опоры у Биргерова шатра подрубил».

Старосты ижорских людей Пелгусия раньше имени не слыхали новгородцы, а теперь оно у всех на устах. В летах Пелгусий, борода у него седая: дивно казалось, как Пелгусий с ватагою гулял на Невской протоке, как рубил и топил вражеские ладьи.

На исходе вторая неделя со дня встречи войска. Слава и почетное прозвище Невский, которым встретил его Новгород, поднимали в душе Александра гордое сознание величия дела, которое совершили новгородские полки. Казалось, только теперь, в Новгороде, понял он значение победы над крестоносцами Биргера. После битвы и на походе, возвращаясь с ратного поля, Александр гордился победой, но то была гордость юноши, преодолевшего смертельную опасность, которая встала на его пути. Он молод, храбр, возвращается победителем из похода — чего же больше желать ему? До встречи с Биргером, как полагали люди и против чего не стал бы возражать Александр, сила его и власть опирались на силу и незыблемость власти отца, великого князя владимирского. Теперь слава сопутствовала Александру, новгородцы увидели в нем не только сына Ярославова, но сильного мужа, стоявшего во главе полков, защитивших от нашествия врага новгородские рубежи.

В первый же день по возвращении в Новгород Александр долго беседовал с ближним своим боярином Федором Даниловичем. Беседа касалась посылки гонца во Владимир, к князю Ярославу Всеволодовичу, с известием о победе. Александр высказал самонадеянную мысль, которую хотел выразить в грамоте отцу, что после Невской битвы Новгороду не грозит опасность нападения шведских крестоносцев, что урок, полученный ими на Неве, охладит пыл к походу на Новгород и у рыцарей-меченосцев и у римских попов. Александр не ожидал возражений Даниловича, говорил горячо; в голове его еще не улеглась память о дне битвы. Федор Данилович, ни разу не прервав, выслушал все, о чем сказал Александр, но вместо того, чтобы одобрить слова князя, заговорил хитро, будто заглядывая вперед:

— Истинно молвил ты, княже. Бегство свеев перед твоими полками — урок врагам Руси, но время ли нам кричать о том? Мыслю я, ливонские лыцари, а тем паче попы римские не оставят давних своих надежд о походе на Новгород. Войско лыцарское под Изборском. Поработили лыцари ливонские племена, смущают людей в нашей Вольской пятине. Орда не тронула Новгорода, но кто молвит, что не вернется хан, не пойдет боем и не потребует покорности?

— Не страх ли говорит твоими устами, болярин? — сказал Александр. — Хан далеко, ливонские лыцари ведают о нашей битве со свеями, нужда ли ожидать ливонцев к Новгороду?

— Тать и разбойник нападает, когда его не ждут, княже, — усмехнулся Федор Данилович. — Нам ли о том не памятовать! Вели нынче ехать мне во Владимир.

— Нет Ратмира, не будет и тебя в Новгороде, болярин Федор.

— Авось недолог сложится путь. О месяце сроку вернусь.

— Поезжай! Чаю, и батюшка рад будет видеть тебя.

Незаметно шли дни. После отъезда Федора Даниловича Александр был на совете господ в Грановитой. Бояре-вотчинники, старые посадники и тысяцкие, держали себя чинно, никто из них словом не нанес на князя. Не в пример прежнему, и между собой сидели тихо, не спорили, не бранились.

За мужество, оказанное в битве, Александр взял в младшую дружину отрока Савву. Чернец Макарий хотя и сетовал, что не увидит в учительной палате способного и прилежного ученика, но не перечил.

— Савва будет ладный отрок в дружине, — молвил. — Слух был, княже, о мире твоем с вотчинными болярами… Жаль, не пророк я, не предскажу, когда вотчинники вновь покажут свои когти.

— А если нет?

— Тому не бывать, — убежденно произнес Макарий. — Молчат, пока громка твоя слава, а попритихнет — вспомнят они о «старых грамотах»[38].

Глава 4

Ханский посол

Легче, чем с Федором Даниловичем и Макарием, дышалось Александру с Гаврилою Олексичем. Как и Александр, гордился Олексич победой над свеями, тем, что стар и мал знают его нынче на Великом Новгороде.

— Счастливо ты искупался в Неве-реке, Олексич, — вспоминал Александр. — Слава твоя затмила славу войска.

— Ради смеху слава.

— Полно! Где смех, там веселье и ласка.

— Кому меня ласкать, княже…

— Вот как! Уж не забыл ли ты хоромы на Нутной? — рассмеялся Александр. — Не заросла ли травой дорожка к молодой вдове?

— Не заросла, а…

— Коли не заросла, так веди в гости! — перебил Олексича Александр Ярославич. — Авось, веселое слово услышу, да и на вдову твою полюбуюсь… Пара ли молодцу? Не зазорно ли ближнему дружиннику моему бывать у нее в хоромах?

— Когда велишь, княже?

— Ввечеру нынче. Пожалуй, заранее кликни ей, припасала бы мед для гостей незваных.

Вечером, до полуночи, пировали в хоромах у Славновны. Нагрянула ватага дружинников, только ставь на стол еду да питье. Славновна убралась к приходу гостей, ходит по горнице белым лебедем, рада: ну-ка, сам князь с ближними переступил порог в ее горницу! Одно печалило Катерину Славновну: не остался сокол ее залетный ночь коротать в хоромах.

На другой день Олексич, еще ранние обедни не отпели попы, разбудил Александра.

— Вставай, княже! Весть тебе превеликая.

Спросонок Александр не сразу понял, что говорит Олексич.

— Отстань! Знать, вчерашний хмель не выветрился у тебя… Умойся студеной водой, отойдет.

— Не о хмеле речь, Александр Ярославич, — не унимался Олексич. — Спал бы и я, да разбудили не вовремя. Ордынский посол прибыл на княжий двор.

— Бредишь. Откуда быть ему?

— Так-то и я думал, княже, пока своими глазами не увидел ордынянина. Сам конно и с ним полторы дюжины конников.

Как рукой сняло с глаз сонную одурь. Александр вскочил, шагнул к окошку, но оттуда не видно двора. Не зная, зачем посол прибыл в Новгород, Александр велел Олексичу принять его, звать отдохнуть с дороги, а после обеден провести в гридню, буде ханский посол сам того захочет.

Олексич вышел. Но не минуло и получаса, как он снова вернулся в горницу. Александр в домашнем кафтане, с непокрытою головой, распахнув створку окошка, смотрел на густую зелень кленов и лип, ограждающих княжий терем. На скрип двери он круто повернулся и, увидев Олексича, нетерпеливо спросил:

— Говорил с ордынянином?

— Говорил, княже. Хочет он видеть тебя.

— Уж не выйти ли мне навстречу? — усмехнулся Александр. — Сказал ты, что он не в Орде, а в хоромах князя новгородского?

— Не слушает он слов, грозит волей хана.

— А нам ли слушать ханскую волю! — потемнев лицом и с трудом сдерживая гнев, произнес Александр. — Новгород Великий и князь новгородский не просили милости хана, и страха у нас нет. Буду говорить с ханским послом, как сказал, после обеден. А пока пусть отдыхают ордыняне. Укажи им место на нашем дворе, где жить, и дай корм!