Маленький детектив - Юлия Игоревна Андреева

подружиться. — Неожиданно для себя Эдмонд Морби проникся сочувствием к этому сильному, но такому ранимому человеку.

— Подружка — это хорошо, но год — слишком долгое время, — задумался профессор. — Дело в том, что у Лилит редкая болезнь…

— Вы о туберкулезе? Что же в этом редкого? — Нарракот пожал плечами. — Я бы даже сказал, бич XIX–XX столетий.

— Доротея вам и об этом сказала. — Себастьян грустно улыбнулся. — Я постарался, чтобы эта информация не просочилась в газеты. Нет, я о другом — память Лилит держится не более одного месяца, а потом нам всем приходится знакомиться с ней заново.

— Как это может быть? — удивился Морби.

— Ну, однажды она просыпается с чистой памятью. Почти с чистой. Она не забывала пока что буквы и не утрачивала способности читать и писать, она помнит, что такое платье, стул, что еду надо есть, а по лестнице подниматься и спускаться, но она забывает людей, с которыми общалась. Когда это произошло в первый раз, я был так поражен, что выписал врача из Лондона. По этой причине я тоже боюсь надолго оставлять мою девочку, хочу быть с ней, когда она опять все забудет и начнет знакомиться с миром заново.

Все какое-то время молчали.

— Простите меня, господа, но сейчас я бы хотел съездить в приют Святой Марты и переговорить с Тимми.

— Мы могли бы поехать с вами, — немедленно среагировал Нарракот.

— Послушайте меня. — Морби откашлялся и, наклонившись вперед, какое-то время всматривался в светлые глаза профессора. — Вам вовсе необязательно взваливать всю работу только на свои плечи. Я понимаю, сейчас вы чувствуете себя одиноким воином, защищающим свою крепость и свою дочь от враждебного мира. И я не могу не поддерживать вас в этом благородном деле. Вы, безусловно, правы, как был бы на вашем месте прав любой отец. Но… — Он сделал паузу. — Конечно, я не готов признать фантастические идеи относительно машины для перемещения и насчет оживших мертвецов. Хотите знать, во что лично я буду верить в этой истории? И какую версию, если понадобится, поддержу в любом суде мира?

Себастьян принужденно кивнул.

— Я верю в то, что ваша настоящая дочь пропала или провалилась под землю и была завалена камнями двадцать лет назад.

— Она не могла провалиться, — спокойно возразил Себастьян, — понимаете… — Он поднялся и, подойдя к стоящему у стены сундучку, извлек оттуда свернутый в рулон лист бумаги. — Ага, вот он. — Профессор развернул лист и расправил его на столе, подперев углы графинами с напитками. — Это пирамида в разрезе, не та пирамида, возле которой в свое время пропала Лилит, да это и не важно. Предположим, что вот здесь вход, а здесь та самая камера, которую взорвали двадцать лет назад эти варвары. Видите?

Итак, взрывчатка разнесла вот этот кусок стены и потолочное перекрытие над ним, при этом тот, кто находился в момент взрыва в пирамиде, был либо засыпан камнями, либо действительно провалился в одну из имеющихся там ловушек. Так?

Мужчины сгрудились вокруг схемы.

— Мой брат Габриэль преследовал грабителей, которые зашли раньше него в пирамиду и заложили взрывчатку. Получается, что они в пирамиде. — Он ловко поставил чашку Морби в центр рисунка. — Предположим, чашка — грабители, а он… — Себастьян поднял чашку Нарракота и водрузил ее туда, где был обозначен вход. — Габриэль вошел в пирамиду вслед за ними, его взрыв застал практически на пороге. Что же до Лилит, Габриэль видел ее где-то далеко, возможно, выходящей из лагеря. Чашка Александра была поставлена в нижней части чертежа. В момент взрыва она в лучшем случае только-только подходила к пирамиде. В этом случае ее могло отнести в сторону взрывной волной или убить камнями, потому что, если бы она вошла в пирамиду, то там…

— Она наткнулась бы на Габриэля и их нашли бы вместе, — закончил за него Морби.

— Вот именно, — победно улыбнулся Себастьян. — Я допускаю, что ее могло убить или контузить прилетевшим камнем, но тогда ее бы нашли люди из лагеря или я сам. Куда она делась?

— Ее могли забрать с собой рабочие, — неуверенно предположил Александр.

— Последнее маловероятно, потому как все местные знают, что расхитителей гробниц полицейские стреляют на месте, не отягощая суд лишней работой. — После того как взрыв унес жизни нескольких грабителей, остальные поспешно сгребли сокровища и поспешили как можно скорее покинуть пирамиду жреца бога Яха, так как они знали, что на рассвете я явлюсь туда, чтобы проверить, все ли готово к встрече важных гостей. И, увидев, что они учинили, отправлю свою охрану на поиски. Именно так я и поступил.

А теперь представьте, господа, ворам нужно убраться как можно дальше от пирамиды, при этом тащить на себе сокровища. Автомобиля у них не было. Что же, они станут тратить время на похороны тела моей дочери? Абсурд. Или, если она осталась жива, заберут ее с собой с тем, чтобы продать в какой-нибудь гарем? Разумеется, красивая белокурая девочка ценится весьма дорого, но не дороже же сокровищ, которые они должны были вынести на себе. Добавьте к тому, что Лилит будет сопротивляться, кричать, что ее похитили. Везти ее через границы рискованно, светленькую английскую девочку — слишком приметную, чтобы не вызывать расспросов. Их должен был остановить первый попавшийся на пути полицейский, да что там, первый европеец!

— Светлые волосы можно было бы перекрасить? Кожу замаскировать, — попытался возразить Александр.

— Можете представить себе компанию мародеров, которые, еще не до конца придя в себя после взрыва, перекрашивают кому-то волосы или накладывают грим. Нет, моя дочь пропала бесследно из этого мира, где ее искали, и теперь появилась.

— Хорошо, тогда я снова предложу свою версию, — не унимался Морби. — Предположим, что ваша дочь осталась жива, но не провалилась в другой мир, в это я не в силах поверить, а действительно была похищена. Предположим… — Он сделал примиряющий жест. — Что дальше? Я верю, что она могла выжить, о ней, как о редком и очень дорогом товаре, прекрасно заботились, она выросла и родила дочку, которую назвала Лилит. Я верю, что дочь вашей дочери вполне могла быть невероятно похожей на свою мать. — Он пожал плечами. — Обычное дело.

Себастьян слушал Морби, тяжело дыша.

— Таким образом, сейчас в вашем доме проживает, не ваша дочь, а…

— Моя внучка… — профессор присел на диванчик, почесывая бородку. — То есть вы хотите сказать, если я признаю Лилит не дочерью, а внучкой, от меня все отстанут, и я смогу без помех передать ей свое состояние? При этом я волен продолжать считать, что она моя потерянная дочь. А