Архонт росский - Александр Владимирович Мазин

падать ниц перед василевсом. Здесь до такого еще расти и расти.

[1] У меня нет никаких данных о внешности этого человека. Константин Барбарос, то есть Варвар из византийской провинции. Сын крестьянина, кастрированный в детстве с целью продажи. И папа у него святой, и сестра замужем за крутейшим военачальником, стратигом из рода Фок… А еще его обвинили в том, что он состоял в любовной связи с василиссой Зоей, что для евнуха… В общем, исходя из вышесказанного, я позволил себе собрать образ, несколько отличающийся от типичного евнуха. А персонаж, отмечу, интересный. Постельничий сначала Льва Шестого, потом доверенный его жены Зои в период регентства, финансист, политик высочайшего уровня. Однако в момент встречи с Сергеем карьера этого человека только начинается.

Глава 29

Глава двадцать девятая. Мы — братья

— Вот что я понять не могу, — проговорил Рёрех, левой рукой задумчиво вороша курчавые волосы девки-мулатки, чья голова лежала на бедре княжича. — Кто ты мне, Варт? Кто ты мне сейчас?

Девка под его рукой млела, разве что не урчала, но не понимала ни слова. Она и по-ромейски говорила так себе, «живая добыча с азиатского фронта».

— Вообще-то брат! — Сергей приподнялся на ложе, даже кубок поставил. Ни фига себе заявление!

— Брат — это понятно, — Рёрех резким движением поставил диатрету на плоский поручень ложа. Несколько красных капель упало на розовый мрамор. Мулатка привстала, выгнулась по-кошачьи и неторопливо слизнула винные капли, косясь при этом на княжича. Но тот не обратил внимания.

— Брат — это понятно. Но какой? Вои у тебя лучше моих, в землях ромейских ты как белка на дереве, что ни скажешь, все по-твоему получается, и слушают тебя все. Даже отец наш, хоть и не по сердцу ему. Даже Хельгу, который всегда все лучше всех знает, Вещий же. Даже на мечах мы с тобой уже, считай, на равных…

— Если бы! Ты меня…

Но Рёрех не дал себя перебить:

— Был бы ты мне старший, тогда понятно. Младший за старшим следует, как гуси за вожаком. Но я ведь помню, как ты четыре года назад ко мне через борт прыгнул. Малец босой, грязный, вот такой мелкий… — Княжич показал рукой, преуменьшив рост тогдашнего Сергея раза в полтора. — Тогда все понятно было. А теперь как?

— А тебе это так важно? — спросил Сергей. — Мало, что я тебе брат?

— Не было бы важно, не сказал бы. — Рёрех отпихнул полезшую ласкаться девку. — Знаешь ведь, что о тебе говорят? Отец думает: ты сын князя моравского, которого германцы убили; в Киеве, слыхал, болтают, что Хельгу твой отец…

— А что сам Хельгу? — заинтересовался Сергей.

— Молчит. Похоже, не против тебя сыном считать, да только наш батька раньше успел. Нурманы твои толкуют, что отец твой и вовсе ас или ван.

— Угу. А если мы с ромеями договоримся, будут говорить, что я сын здешнего кесаря?

— А это так? — заинтересовался Рёрех.

— Да нет, конечно! — воскликнул Сергей. — Глянь на меня! Похож я на ромея?

— Ромеи разные бывают, — Рёрех взлохматил шевелюру мулатки.

— Нет! — воскликнул Сергей. — Я не сын кесаря. И чей сын, сказать не могу даже тебе!

«Потому что не дай Бог поверишь!» — добавил он мысленно, а вслух:

— Да и не важно это. Теперь я, как и ты, — Стемидыч! И ты мне брат. И отец тоже, потому что тогда, четыре года назад, подарил мне жизнь новую и в род свой принял, в братство варяжское. Отец, пестун, брат… Как ни назови, все правда.

Искренне сказал, ведь это и было правдой. Что в той жизни, что в этой.

— Так что будь со мной кем хочешь. Главное — будь! — Сергей протянул руку, и Рёрех тотчас сжал ее по-ромейски, сдавив предплечье. — Мои победы — наши. Твои — тоже наши. Все мое — твое, коли нужда будет. И знания мои тоже. Всему, что умею, тебя научу, как ты меня учил и учишь. Так я вижу, брат. Что скажешь?

— Скажу: опять ты прав, — серьезно произнес Рёрех. — Зря я затеял с тобой мериться. Неумно сие и невместно. Родство — не добыча. Им только делиться можно, не делить. Правду ты сказал: все мое — твое. Знай: где бы ты ни был, какой бы враг против тебя ни встал, будет нужда, я приду!

Сергей промолчал, слова были лишними, только сильнее сжал пальцы. Непроизвольно. От чувств. Там, в прошлой жизни, Рёрех тоже был таким. Встающим рядом, когда беда или нужда. Вот только теперь и Сергей тоже рядом. И никому не позволит предать его и искалечить.

— Мыло у них душистое, — мечтательно проговорил Рёрех. — Не то что наше. И волосы после него расчесать — легче легкого.

— Это потому что их тебе девки в четыре руки разбирают и гребни маслом умащают, как раз для этого дела и предназначенным, — заметил Сергей. — А мыло такое у тебя будет. И масло тоже. Оно, кстати, и от лишней живности в гриве помогает.

— Ци-ви-ли-за-ция, — по складам проговорил Рёрех на латыни, жмурясь от удовольствия. — Государство…

Сергей улыбнулся. Его тоже расчесывали в четыре руки, и это было приятно. И названого брата он понимал. Длинные чистые волосы — это своего рода знак благородного человека. Или воина. Не зря что франкская, что нурманская аристократия носит гриву до плеч. И гейс «не мыться и не причесываться» у их ярлов-конунгов считается более суровым, чем даже гейс отказа от алкогольных напитков. Потому что стоит ненадолго забыть о гигиене, и в твоей прическе немедленно зародится самостоятельная жизнь. Хотя сие — тоже дело привычки и обычаев. Сергей неоднократно слышал, что вши в бороде — к богатству. И никого не смущало, что, будь это правдой, самыми богатыми были бы нищие.

Таверна — она везде таверна. Как бы ее ни называли. Трактир, кабак, корчма, траттория, просто дом у дороги. Место, где можно пожрать, выпить сомнительного или не очень винца, переночевать, если что, попользовать шлюху, если имеется желание и нет брезгливости. Хотя есть варианты. Например, в деревне кабак может стать чем-то вроде клуба для деревенских, а в городе — для завсегдатаев или друзей по интересам, вроде того,