Преодоление - Валерий Игнатьевич Туринов

Откуда-то он, купец, уже знал о нём многое… Третьяков зло глянул на него, сдержался, больше ничего не сказал. Он ничего не мог сделать с ним. Тот ведь пришёл не простым купцом, а гонцом от шаха.

Князь Григорий, выслушав его, ушёл из приказа. Оформив статейный список посольства, он отдал его в Посольский приказ. Оттуда его статейный поступил к царю, затем в Боярскую думу. Там, ознакомившись с крымскими делами по его отчету, поняли, что на какое-то время обезопасили себя со стороны крымского хана.

У князя Григория же выдалось теперь немного свободного времени. И он собрался съездить в Одоевский уезд, в свою вотчинку Супрут. Так странно называлось его вотчинное село. Кто-то давным-давно пошутил… Село это было богатым. И князь Григорий забеспокоился о нём, когда начались шалости донских казаков, покидавших службу под Смоленском. Они расползались по уездам, стали кормиться грабежом. И вот сейчас его приказчик Ерёмка доложил ему, что и в их Одоевском уезде появились бродячие казаки.

– Крестьян грабят! Деревни палят! Ох, когда же они уймутся-то! – сокрушённо запричитал Ерёмка.

– Да будет тебе! – не выдержал князь Григорий его нытья. – Вот станет крепко царская власть – и их поставят на место!

– Как бы так! – тихо, себе под нос, пробормотал приказчик.

– Ты что там бормочешь, как старый дед? – прикрикнул на него князь Григорий. – Давай запрягай Серко! Поедем по вотчинкам! Пора и дела проведать там! А то заворовались тут без меня-то!

Он усмехнулся, заметив обиду на лице Ерёмки.

Глава 14

Поход Владислава на Москву

В первых числах марта 1616 года Ходкевичу сообщили, что умер Миколай-Христофор Радзивилл в последний день февраля. Сообщил это гонец, прискакав из Несвижа за две с половиной сотни вёрст к нему в имение Быхов, на Днепре, за Могилёвым.

Он-то и сообщил, что тот умер в последний день февраля.

«Вот и “Сиротки” нет!» – подумал он; подумал он также и о том, что «Сиротка» был ровесник его старшему брату Александру. Тот же старше его, Карола, на двенадцать лет.

Не поехать туда, на похороны «Сиротки», он не мог. И не потому, что между ними по жизни было много неприязни… «Мало ли что было! А вот перед вечностью – всё отступает!..»

Туда он поехал верхом, в сопровождении пахоликов. Супруга же его, Анна Острожская, дочь волынского воеводы князя Александра Острожского, поехала в крытом возке. И он сопровождал её.

Всё ещё было холодно, лежал снег. Покачиваясь в седле рядом с возком супруги, он с грустью подумал о прожитом, о том, что и его век тоже подходит к концу…

«Всего-то шестьдесят восемь лет было Сиротке! И вот его нет… И тебе самому скоро столько же будет!.. «Сиротка»-то, похоже, надорвался!.. Воевода виленский, к тому же гетман Великого княжества Литовского!»

И ему стало тоскливо с чего-то. Ему, военному до мозга костей, одарённому, способному на многое. К тому же многому научившемуся у знаменитого европейского полководца, у герцога Алессандро Фарнезе[48], в Нидерландах. У того он прошёл в молодости хорошую школу военного искусства…

Дорога до замка Радзивиллов, до Несвижа, была неблизкая. Времени у него было достаточно. И на него нахлынули воспоминания вот о нём, о «Сиротке», о сражении с русским войском Петра Шуйского на берегах тихой речушки Ула, о чём рассказал ему его старший брат Александр. В том сражении Александр, ему тогда было всего-то 16 лет, показал себя храбрецом, в отличие от «Сиротки»…

Со временем появилась ревность и у него, у Карола, к «Сиротке».

С тех пор так и повелось между ними: что делал один, то не получалось у другого. И если они сталкивались на одном поле деятельности, то обычно бодались, как два бычка.

* * *

У замка Радзивиллов, в Несвиже, родовом местечке Радзивиллов, у подъёмного моста, у открытых ворот, всех приехавших на панихиду встречали слуги Радзивиллов. Полно было возков. Некоторые из высоких гостей приехали, как и он, Ходкевич, верхом, в сопровождении вооружённой дворни.

Спешившись, Карол подошёл к возку, подал руку жене, помог выйти из возка.

Тут их встретил Альбрехт, средний сын «Сиротки».

– Пан Карол!.. Госпожа! – слегка наклонив голову, поздоровался Альбрехт с ним, затем с его супругой Анной.

Альбрехт не походил на своего отца. Он был вылитый Вишневецкий. Весь в свою мать, урождённую княгиню Альжбету Еуфимию Вишневецкую…

«Романтический юноша, – мелькнуло у Ходкевича. – Влюбился в первую красавицу в округе панну Племенскую! Уже который год добивается её руки, засылал сватов. Та дала согласие. Но её отчим против!.. Отец же его, «Сиротка», что лежит сейчас там, в замке, выбрал ему невесту, панни Анну, дочь канцлера Льва Сапеги… Что, что выйдет из войны сердец?!»

Другие, старшие Миколай и Януш, и младшие сыновья покойного: Александр, Криштоф, Сигизмунд – также встречали гостей.

«Их всех, как “Сиротку”, так и его братьев, сыновей, кальвинистов, соблазнил своими проповедями Скарга, иезуит!» – подумал с чего-то сейчас Ходкевич.

Осунувшееся лицо Альбрехта, хотя всё такое же упитанное, свисающий тряпкой с бритой головы казацкий чуб, печальный взгляд у его братьев – во всём видна была утрата.

Они вошли в прихожую замка. Здесь Карол передал супругу на попечение дам. Сам же он в сопровождении Альбрехта прошёл дальше… Они миновали коридор, ещё какую-то комнату. Вошли в гостиную… Всё было в чёрном. Везде лежал печатью горькой траур… Посреди гостиной, обставленной просто и скромно, на обычном крестьянском столе, ничем не покрытом, стоял гроб, обитый простым чёрным сукном.

«Сиротка», Миколай, казалось, спал… Седой, бородка клинышком, красивая и аккуратная. Такие же седые усы, красивые при жизни, торчали из-за краешка гроба вверх. Всё так же задиристо, сколько помнил это он, Карол. И только бледность, с синевой, разоблачала это наваждение, да ещё глубоко запавшие глаза и заострившийся нос. Он, «Сиротка», был видным, красивым мужчиной…

Об этом Карол подумал почему-то сейчас, вот здесь, рядом с гробом… Он подошёл к гробу, поклонился умершему, «Сиротке». Своему, ещё не так давно, сопернику, с которым всегда был в натянутых отношениях. Их пути служебные уж больно часто пересекались. И тот, «Сиротка», как правило, всегда был впереди. Дарований да и заслуг перед отечеством было столько же, как и у него, у Карола.

«Радзивиллы!» – с вздохом, сухо мелькнуло сейчас у него.

Кругом родственники, друзья, сослуживцы… И тут же, в сторонке, стояли небольшой кучкой иезуиты. А там, во дворе замка, когда он помогал супруге выйти из возка, он заметил нищих. Их было много. Все в чёрном, уже старики, ровесники покойного. А некоторые из его богадельни. Где тот, «Сиротка», содержал их, кормил. Ночлег