Названец. Камер-юнгфера - Евгений Андреевич Салиас

Грюнштейн, видя, что может начаться жестокая драка, крикнул солдатам, что к подъезду подали карету самого регента.

— Выйдет садиться, услышит шум, беда вам всем будет. Помилуй Бог, улетят виновные, куда Макар телят не гонял, схитрил Грюнштейн.

И этим манёвром он предупредил побоище. Между тем Кудаев, вместе с своею командой, но под начальством другого офицера, очутился во внутренних покоях Зимнего дворца, на часах у дверей опочивальни младенца императора.

В той же комнате, в углу, на деревянном ларе, была постель, на которой спал главный камергер императора, Миних, сын фельдмаршала.

Расставив часовых у ворот двора, на крыльце и у некоторых дверей внутренних апартаментов, две трети команды расположились в караульной. Большинство улеглось спать в ожидании своей очереди сменять часовых.

Около двух часов ночи, среди тишины и безмолвия спавшего дворца, началось движение. Все встрепенулись. На дворе, а затем в караульной показался сам фельдмаршал Миних в сопровождении Манштейна. Он прошёл в верхний этаж прямо к камер-фрейлине принцессы, Иулиане Менгден, и велел её разбудить. Приказание получила и исполнила дежурная камер-юнгфера Минк, причём она лукаво улыбнулась и приняла на себя важный вид.

Баронесса Менгден, родная сестра невестки фельдмаршала, смущённая неожиданностью, накинув на себя кое-как платье, вышла... Фельдмаршал вежливо, но холодно и строго попросил разбудить немедленно принцессу, доложив ей, что граф Миних желает её видеть по весьма важному обстоятельству.

Испуганная фрейлина тотчас же пошла исполнять приказание, но принцесса, к её крайнему удивлению, спала одетая, нисколько не встревожилась, а улыбнулась, как и камер-юнгфера, быстро оправила платье и вышла к Миниху.

— Бог за нас и с нами! — прошептала ей вслед Степанида Адальбертовна, оправлявшая туалет принцессы.

Между ними зашёл разговор шёпотом. Миних уговаривал принцессу, но она мотала головой и отвечала одно и то же:

— Согласна на всё, но сама ни за что не пойду.

Миних с минуту простоял перед ней, молчаливо размышляя и обдумывая что-то. Затем он выговорил:

— Хорошо, но по крайней мере согласитесь, чтобы я сейчас же привёл сюда к вам наверх всех офицеров караула и вы лично прикажите им.

— И этого я боюсь, — быстро выговорила принцесса.

— По крайней мере, принцесса, вы скажите им, попросите их точно и беспрекословно повиноваться мне. Вы не скажете им в чём дело, только прикажете повиноваться мне, вразумительно проговорил граф.

— Хорошо, — нерешительно произнесла Анна Леопольдовна.

Миних быстро спустился вниз, вызвал офицеров в отдельную горницу и обратился к ним с речью, спрашивая, готовы ли они служить верой и правдой императору и отечеству. Готовы ли они исполнить поручение матери императора, сослужить службу великую и ей, и отечеству, и ему, Миниху, их любимому полководцу, и наконец самим себе?

Офицеры, смущаясь, ничего не понимая, отвечали согласием, но это было согласие оторопевших подчинённых, боящихся и согласиться бесповоротно, и отказаться решительно.

— В таком случае, господа, идите за мною.

Миних вместе с своим адъютантом Манштейном и в сопровождении полдюжины офицеров поднялся снова в верхний этаж.

Все обитатели дворца, конечно, были разбужены необычным движением в горницах, но все получили строгий приказ сидеть каждый у себя, а паче всего не вздумать выйти со двора.

Когда Миних с офицерами был в приёмной гостиной, к ним вышла принцесса и, смущаясь, робея, краснея, объяснила им едва внятно, что возлагает на них важное поручение, надеется на их верность присяге младенцу императору.

— Верность и усердие ваше будут достойно, сторицею вознаграждены, — вымолвила принцесса. — Всякий из вас и рядовые ваши будут награждены, как кто пожелает.

Видя недоумение, написанное на лицах офицеров, граф Миних вымолвил быстро:

— Господа, поручение, даваемое мне принцессою, — великий подвиг. Мы тотчас же должны отправиться арестовать и привезти сюда живым или мёртвым того человека, который десять лет угнетает наше дорогое отечество, который, вопреки завещанию покойной государыни, оскорбляет ежедневно как императора, которому мы присягали, так и его родителей. Мы должны арестовать, взять под стражу ненавистного всем нам герцога Бирона. Кто из вас не желает сослужить этой службы императору и его родительнице, пусть прямо здесь же и тотчас же откажется.

Наступила пауза. Офицеры, стоя в ряд, молчали как убитые.

— Стало быть, вы все согласны? — вымолвил Миних взволнованно.

Раздались восклицания готовности, уверения и даже клятвы, не жалея живота своего, послужить императору и принцессе — верой и правдой.

Анна Леопольдовна расплакалась, обняла фельдмаршала, и затем все офицеры по очереди подошли к ней и целовали её руку.

— Я надеюсь на вас и на счастливое окончание предприятия, — сказала она им в напутствие.

Офицеры с фельдмаршалом во главе спустились снова в караульню. Солдаты были уже в сборе, все часовые были сняты с своих мест и приведены сюда.

Кудаев, пришедший сюда от дверей опочивальни императора, узнал, что творится что-то диковинное. Все офицеры взяты наверх. Оказывается, не даром у них была утром перетасовка. Вот теперь среди ночи произойдёт что-то диковинное.

XIII

При шуме шагов на лестнице, солдаты сошлись и столпились с любопытством, а отчасти и с трепетом на душе, ожидая, что сейчас будет.

Появившийся граф Миних повелительно объяснил рядовым, что их начальники и даже он сам сейчас принесли присягу её высочеству сослужить ей великую службу, а какую, то им ведать пока не надлежит.

— Коли мы идём, то и вы за нами пойдёте на всё, — раздались возгласы офицеров. — Так ли, ребята?

— Вестимо, что укажете! — воскликнул Новоклюев, сияя и чуя или наживу, или награду.

— На шведа, так на шведа! — сказал кто-то из рядовых.

— Ребята! За ружья! Стройся! — послышалась команда.

Фельдмаршал выстроил весь отряд на дворе и приказал заряжать ружья.

— Вона как! Палить будем! Ахтительно! А убьют? Небось. Мы бить, а нас некому! — перешёптывались рядовые.

Фельдмаршал, оставив несколько человек рядовых с офицерами на карауле у подъезда и у ворот и взяв с собой только трёх офицеров и восемьдесят рядовых, двинулся со двора.

"Оставшиеся во дворе будут считаться тоже совершившими подвиг!" — было заявлено адъютантом Манштейном.

Кудаев, попавший в число двинувшихся преображенцев, точно так же, как и другие, не знал, в чём дело и, не будучи особенно храбрым от природы, сильно смущался и робел.

— Что же это такое, — тихо шептал он