Самокрутка - Евгений Андреевич Салиас

Шумная, гульливая толпа поднялась из-за стола уже в сумерки и разбрелась по парадным гостиным и диванным большого дома, уже освещённого множеством разноцветных восковых свечей.

В самый разгар пира, когда все нетерпеливо ожидали чудес итальянца и уже начинали спрашивать: скоро ли начнутся эти чудеса в решете — к воротам дома князи подъехала карета с конвоем из шести драгун. Офицер, начальник конвоя, слез с коня, а из кареты вышел чиновник в мундире, с бумагами и с крестом на шее.

— Тут пир, празднество на весь город, — сказал смущённо офицер, почтительно подходя к чиновнику. — Всё общество города в сборе...

— Вижу, сударь, вижу, — усмехаясь отозвался чиновник. — Не наше всё-таки дело рассуждать. Мы исполнители, а не начальство, медленно и однозвучно говорил он, журча как ручей. Будь мне потоп, трус или светопреставленье, я, пока ещё не начался страшный суд Господень, — буду людской суд и расправу чинить по указу моего начальства.

— А если его сиятельство, узнав, что мы во время пира приехали и не рассудили отложить до завтра — разгневается.

— Его на то воля, — так же мерно цедил чиновник. — У него она есть, а у нас её нет. И не должно быть. Пожалуйте вперёд и прикажите доложить обо мне князю Лубянскому.

Офицер пошёл вдоль помоста, устроенного чрез двор и освещённого теперь фонариками.

Чиновник достал табакерку, медленно и аккуратно запихал огромную щепоть табаку в обе ноздри своего носа и сладко прищурил глаза... Затем он спрятал табакерку и важно двинулся, не спеша, за офицером.

Не скоро отыскали люди хозяина среди кучи гостей, но наконец нашли и доложили об офицере.

Князь, удивляясь, приказал просить. Офицер остановился на верхней площадке лестницы и просил доложить, что не войдёт, а нельзя ли князю выйти к нему ради соблюдения приличия.

Князь, ещё более изумляясь незваному гостю, вышел на площадку.

Офицер, вежливо поклонясь, заявил о приезде сенатского чиновника, который следует за ним.

— Да в чём дело? Что вам угодно? Вы видите, что у меня?

И князь махнул рукой на залу, где гудели голоса

— Они вам объяснят всё... Дело государственное. Они за мной идут, — смущался офицер, стараясь быть вежливее.

Князь стоял долго, нетерпеливо ожидая и изумлённо открыв глаза. Лицо его омрачилось.

"Царица простила! Из сената? Теперь? Царица простила!" — мысленно повторял князь.

Чиновник медленно поднимался по лестнице и наконец был около князя.

— Что прикажите? — спросил князь.

— Я имею указ, — процедил чиновник, — арестовать немедленно вашего родственника, у вас живущего сержанта Борщёва.

— За что? — закричал князь и чуть не зарыдал.

— Сообщить не имею права...

— Государыня императрица изволила простить, — зашептал князь едва слышно... — Я знаю это чрез графа Орлова.

— Позвольте просить вас не задерживать меня вступая со мной в какие-либо излишние беседы. Моё дело — взять г. сержанта. Прикажите слугам его вызвать из горниц... А затем позвольте узнать — у вас ли в настоящую минуту, как я имею основание предполагать, г. Хрущёв, вам известный.

Князь хотел сказать: "да", но голос ему не повиновался и он мотнул утвердительно головой.

— В таком случае прикажите, вызвать обоих.

Князь не двигался с места и ничего не приказывал.

— Мне не досуг, князь. Поспешите исполненьем.

— Но... но неужели сейчас... Сию минуту, — залепетал князь. — Неужели до завтра нельзя это... Я бы поехал... это всё непонятно...

Князь был уверен, что, благодаря чьим-то проискам дело повернулось снова худо и что его дочери грозит тоже суд и монастырь. Он так и ждал, что чиновник по забывчивости не упоминает об Анюте и сейчас назовёт её и потребует тоже.

"Неужели царицу мои враги обошли! Неужели я погубил дочь!"

В эту минуту раздался раскатистый треск и окна, лестницы ярко осветились. В зале, во всём доме и даже на дворе прошёл гул голосов.

Первый огненный разноцветный щит, изображающий жертвенник, загорелся пред домом. Итальянец начал свои чудеса в решете.

Князь встрепенулся, будто ожил и преобразился весь.

— Тушить! — крикнул он на людей, стоявших а лестнице. — Пошёл! Тушить! Гони его вон! Стой!

Люди, ничего не знавшие, всё-таки бросились исполнять полупонятное приказание.

— Стой!.. Феофан! Прикажи итальянцу всё тушить. На смех, что ли!.. Тушить!

Затем князь обернулся к чиновнику и произнёс:

— Сейчас будут у вас тут и Борис, и Хрущёв… И я сам с ними согласен тоже отдаться вам под арест.

— Вас взять указу у меня нет. Если бы был, я бы вашего согласия на это не стал и просить! — раздражительно отвечал чиновник. — Поспешите, князь.

Чрез несколько мгновений Борис и Хрущёв были уже на месте, бледные, поражённые как громом. Анюта лежала без сознания на полу среди гостиной, так как никто не поддержал её во время.

Толпа гостей, как бураном с степи захваченное врасплох стадо баранов, — рассеялась и сбилась в кучки. Будто каждый прятался за другого! И вся эта масса, онемелая и сразу одичавшая от перепуга и от порыва тупого чувства самосохранения, бессмысленно, глядела на большие парадные двери, выходящие из залы на лестницу. — Как будто оттуда должна была войти сейчас сама смерть, чтобы выбирать свои жертвы.

У москвичей не было привычки к тому, что было обыденным делом для Петербурга. Правительственные агенты, представители власти и арестование именем закона — было для большей половины гостей князя чем-то особым, о чём они слыхали, как слыхали и рассказывали о привиденьях, о деяниях нечистой силы, но с чем сами лицом к лицу нигде не становились.

Князь бессознательно проводил молодых людей донизу.

Хрущёв, желая успокоить князя — сказал ему одеваясь в швейцарской:

— Князь, не опасайтесь... Это дело не касается вовсе самокрутки. Это совсем другое... И всё обойдётся, благополучно...

— Что же? За что же? Что ж вы, ограбили, убили кого? — воскликнул князь.

— Мы ничем не виновны. Но вы-то успокойтесь. Будьте столь любезны, — обратился Хрущёв к чиновнику, — сообщите князю, что наше арестование не имеет связи со свадьбой княжны...

— Я не знаю... — отозвался тот равнодушно. — Но полагаю, что это совсем иное дело, не в пример важнее. Государственное дело...

— Что? Господа Гурьевы арестованы! — вдруг спросил Борщёв. — Вы молчите? Скажите из милости это одно... Я вас умоляю. Из-за Гурьевых вы нас берёте...

— Гурьев?.. Гурьев?.. —