Воскрешение - Денис Валерьевич Соболев

офисной, рутинной и его угнетала. Так что Лева решил поступить в университет на политологию и международные отношения, в первую очередь для того, чтобы понять, как все это работает, что именно позволяет функционировать этой системе массового обмана и новой дискриминации евреев.

« 10 »

В университет его взяли, а вот с оплатой вышла загвоздка. Поскольку первое Левино высшее образование было в области авиационных моторов, то оплатить продолжение образования государство было готово, а вот оплатить второе высшее – нет. К счастью, снова помогли связи Тамары Львовны, и его обучение оплатил частный фонд, существовавший на деньги американских евреев и специализировавшийся на помощи репатриантам в тяжелых социальных ситуациях. А вот одновременно учиться и работать в Сохнуте почти на полную ставку оказалось непросто. Зарплаты Тамары Львовны хватало на вполне комфортную жизнь для них обоих, но Лева хотел гораздо большего. Признаться Евгению Ильичу в том, что все сложилось не совсем так, как она это себе представляла, Тамаре Львовне было непросто, тем более что он был противником их репатриации; но она видела, что Лева все больше впадает в депрессию, и решилась переступить через себя. Она позвонила Евгению Ильичу, теперь с Москвой можно было разговаривать вполне свободно и спокойно, по крайней мере если содержание разговора не пугало собеседников с той стороны линии, и попросила перезвонить. Он перезвонил.

– Мог бы и почаще интересоваться судьбой собственного сына, – сказала она.

– А что произошло? Вы оба здоровы?

– Здоровы. Спасибо. Хоть это тебя и не волнует.

– Тогда что? – снова спросил Евгений Ильич.

– Все нормально.

– Левка что, бросил учебу?

– А ты как думаешь?

– Он прав, – подумав, ответил Евгений Ильич. – Ты думаешь, что это МГИМО, но на Западе это так не работает.

– Ты вообще не знаешь своего сына. Он пошел туда по велению совести. Ты не представляешь, что здесь происходит. Евреев убивают прямо на улицах. И ты думаешь, что он мог бросить?

– Прости. Тогда в чем дело?

– Как ты думаешь, твой сын уже вышел на пенсию? Или такие мелочи ты не подсчитываешь?

– Я тебя слушаю, – ответил Евгений Ильич.

– Думаешь, счастливой студенческой жизнью можно жить бесплатно? Или на мою нищенскую зарплату?

– Он так плохо учится, что не получает стипендию?

Тамара Львовна почувствовала подступающую волну ярости, но сдержалась. Цель этого разговора была важнее.

– Это второе высшее. За него стипендию не платят. – Тамара Львовна знала, что лжет, поскольку за первое высшее стипендию в Израиле не платили тоже. Это она в Москве рассказывала потенциальным репатриантам из МГУ или МФТИ, какие удивительные условия их ждут. Но даже если сейчас она была не совсем точна в деталях, она делала это ради высшей правды, ради Левы, который еще поведет Израиль новыми путями, путями, которые ее поколение так тщательно продумало, но к которым израильское общество пока оставалось глухо.

– И?.. – снова спросил Евгений Ильич.

– Говорят, ты там вроде как свой банк открыл?

– Глупости. Точнее, очень большое преувеличение. Не верь всякой ерунде. Небольшая касса взаимопомощи. Берем у надежных знакомых небольшие деньги, инвестируем в надежные торговые операции, все по мелочи, купить пару компьютеров, привезти в Москву, возвращаем деньги с небольшими процентами. Вот и весь банк. Не о чем говорить.

– А я слышала, что у тебя теперь и свой банковский офис есть.

– Как тебе не стыдно пересказывать глупости. Наш НИИ снял пару комнат в центре, так проще работать. Хватит. Что конкретно ты хочешь?

– Я ничего. Это твой сын работает как лошадь. И одновременно учится.

– Ему тяжело?

– А как ты думаешь? – Она перевела дыхание. – И еще твой сын хочет жить как человек. Как его товарищи по курсу. Из его социального класса. А не бомжи-репатрианты из Киргизии.

– Это он тебя попросил?

Вот тут Тамара Львовна сорвалась и, кажется, кричала на Евгения Ильича несколько минут. Он молчал.

– Хорошо, – ответил Евгений Ильич, пока она переводила дыхание. – Я рад, что это не Левка тебя отправил. Уважаю. – На секунду задумался. – Сколько?

Она осторожно назвала сумму.

– В месяц, – добавила она на всякий случай.

Тамара Львовна ожидала всплеска изумления. Но последовала еще одна минута тишины.

– Хорошо, – сказал Евгений Ильич. – Но только на его счет, а не на твой.

– Да на какой угодно. – Она была поражена тем, что так легко получила то, о чем просила, и ее снова обуревала злость. – И не от тебя, – добавила она. – Скажем, что это стипендия от какого-нибудь американского еврейского фонда за Левины заслуги перед еврейским движением в СССР. Придумай, как это организовать.

– Даже не собираюсь. Если он будет получать деньги, то должен знать, от кого он их получает. Тем более если речь идет о его родном отце.

– Тебе обязательно всегда делать мне пакости? – Тамара Львовна почувствовала, что опять срывается на крик.

Но на этот раз крик не помог.

– Решай. Либо Леве нужны деньги от меня, либо нет. И вообще было бы неплохо его спросить.

– Нужны, – ответила она. – И нечего мучить ребенка.

Она с трудом удержалась от того, чтобы бросить трубку, и хоть холодно, но все же попрощалась. «Почему ему всегда нужно ломать меня о колено», – с гневом и ненавистью думала она, возвращаясь к этой мысли снова и снова, но постепенно успокоилась. А Лева начал получать ежемесячное содержание, так и не узнав, что оно предназначено на беззаботную и изобильную студенческую жизнь. Он был старше большинства однокурсников и никакой такой особенно светской жизни не вел, хотя в Еврейском агентстве теперь перешел на работу на полставки; совсем бросать работу он побаивался, было еще неизвестно, как и что сложится, тем более что человеческой беды вокруг было в избытке. Так что остальные деньги Лева пока просто откладывал, и на будущее, и на непредвиденные обстоятельства, хоть и надеясь, что такие обстоятельства их с Тамарой Львовной минуют.

Часть седьмая

ЧУВСТВО

Ты посоветовал избрать дорогу лучшую, чем та, которой ты позволил идти.

Гарди

« 1 »

К концу 1989 года значительная часть национальных окраин уже горела. То, что поначалу казалось резким всплеском бытового национализма, отвратительного и уродливого, конечно, но не то чтобы совсем уж незнакомого и непонятно откуда взявшегося, вроде бы все еще находившегося под контролем власти, за относительно короткий срок превратилось в погромы и чудовищную резню. Даже то, о чем сообщали официальные новостные каналы, казалось запредельным; несколько лет назад подобное было невозможно не только представить, но даже предположить. Слухи же, доходившие по длинным людским цепочкам, и волны беженцев, до Ленинграда хотя и не добиравшиеся, а вот в Москве уже ощутимые, приносили рассказы столь страшные и изуверские, что в них было тяжело поверить. Но и по Ленинграду молодчики в коже и косоворотках разгуливали вполне свободно и практически в любое время. В январе Арину вместе с небольшой группой еврейских активистов собрали на закрытую встречу; молодой человек, чей статус был не вполне понятен и говоривший с акцентом явно не ленинградским, сказал им, что на вторую половину февраля в Ленинграде готовится массовый еврейский погром и что эту информацию нужно донести до еврейских семей, чтобы они смогли вовремя подготовиться. Говорил он уверенно