Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств - Эдуард Владимирович Тополь

Теперь полученный материал следовало надлежащим образом обработать. Для этого не потребовалось производить грубых фальсификаций, как это утверждали позже; достаточно было лишь ликвидировать «пробелы» в беспорядочно собранных воедино документах. Уже через четыре дня Гиммлер смог предъявить Гитлеру объемистую кипу материалов. После тщательного изучения усовершенствованный таким образом «материал о Тухачевском» следовало передать чехословацкому генеральному штабу, поддерживавшему тесные связи с советским партийным руководством. Однако позже Гейдрих избрал еще более надежный путь. Один из его наиболее доверенных людей был послан в Прагу, чтобы там установить контакты с одним из близких друзей тогдашнего президента Чехословакии Бенеша. Опираясь на полученную информацию, Бенеш написал личное письмо Сталину. Вскоре после этого через президента Бенеша пришел ответ из России с предложением связаться с одним из сотрудников русского посольства в Берлине. Так мы и сделали. Сотрудник посольства тотчас же вылетел в Москву и возвратился с доверенным лицом Сталина, снабженным специальными документами, подписанными шефом ГПУ Ежовым. Ко всеобщему изумлению Сталин предложил деньги за материалы о «заговоре». Ни Гитлер, ни Гиммлер, ни Гейдрих не рассчитывали на вознаграждение. Гейдрих потребовал три миллиона золотых рублей, чтобы, как он считал, «сохранить лицо» перед русскими. По мере получения материалов он бегло просматривал их, и специальный эмиссар Сталина выплачивал установленную сумму».

…Только на основании этих мемуаров Юлиан Семенов мог бы написать еще три серии «мгновений весны», но я воздержусь от такого соблазна и отмечу лишь пару нюансов.

Почему Сталин не поскупился аж на три миллиона золотых рублей за фальшивку, которую по его «гениальной» идее состряпал Ягода и через генерала Скобелева подбросил Гитлеру? У историков есть этому только одно объяснение: такой суммой Сталин полагал убедить Гитлера в важности документов о заговоре Тухачевского. Я так и вижу эту сцену: получив письмо Бенеша, товарищ Сталин, мудро попыхивая данхиловской трубкой, мягко шагает шевроновыми сапогами по ковру своего кабинета и неторопливо внушает слушающим его Ежову и Молотову:

– Мы не пожалеем никаких денег. Таким образом мы убедим Гитлера в том, насколько ценна для нас эта информация. Тогда он решит, что наша Красная армия действительно ослаблена заговором Тухачевского. Это подвигнет немцев сделать пробный удар по нашей границе. И как только это случится, наша армия нанесет им такой сталинский удар, что они навсегда откажутся от своих планов напасть на нас и заключат с нами военный союз против империалистического запада…

При всем моем саркастическом отношении к мудрости вождя мирового пролетариата, который своей хитроумной игрой с Гитлером в «заговор Тухачевского» практически «сам себя высек», я хочу отметить его буквально звериную интуицию – заговор, как мы знаем, действительно был! Правда, не Тухачевского с немцами, а Тухачевского, Гамарника, Балицкого и Якира со всем остальным командованием Красной армии…

«…генералы Красной Армии находились в состоянии «сбора сил», – сообщает в своей книге Александр Орлов. – Они еще не достигли согласия в отношении твердого плана переворота. Существовало два мнения, как объяснил мне Зиновий, что делать после этого со Сталиным. Тухачевский и другие генералы полагали, что Сталина надо просто застрелить, после чего созвать пленарное заседание ЦК, которому будет предъявлена полицейская папка. Коссиор, Балицкий, Зиновий и другие думали арестовать Сталина и доставить его на пленум ЦК, где ему предъявили бы обвинение в его полицейском прошлом».

Читая эти исторические свидетельства и документы, я не перестаю изумляться – о каком «сборе сил» могла идти речь? Неужели Зиновий Кацнельсон, нарком госбезопасности Украины, не понимал и не предупредил Якира, Тухачевского и остальных участников заговора, что система доносительства, созданная в стране руководством ЧК-НКВД-ГПУ (при его, в том числе, участии), гарантирует почти немедленный донос о любом сговоре больше трех человек? Как можно было тянуть с захватом Кремля и арестом Сталина, «собирая силы», то есть вовлекая в заговор новых людей?

Эта нерешительность, затянувшаяся на месяцы, стала невыносимой для ее инициатора Исаака Штейна. Я думаю, любой может представить его состояние: в мае он передал генералу Балицкому, руководителю НКВД Украины, папку с документами о работе Сталина на царскую полицию, с тех пор ни одной ночи не мог уснуть в ожидании развязки – либо его арестуют, либо Сталина. И, наконец, нервы не выдержали – 28 октября 1936 года тридцатидвухлетний майор госбезопасности Исаак Штейн застрелился в служебном кабинете.

23 августа 1936 года первый московский процесс по делу объединенного троцкистско-зиновьевского центра завершался, как и положено, последними словами обвиняемых. В своей речи подсудимый Зиновьев, бывший напарник Ленина по укрытию в шалаше в Разливе, бывший председатель Комитета революционной обороны Петрограда, бывший член Политбюро ЦК РСДРП и председатель Исполкома Первого Коммунистического Интернационала, сказал:

– Партия видела, куда мы идём, и предостерегала нас… Мой искажённый большевизм превратился в антибольшевизм, а через троцкизм я перешёл к фашизму. Троцкизм – это разновидность фашизма, и зиновьевщина – разновидность троцкизма.

А Каменев, один из старейших, с 1903 года, соратников Ленина, бывший Председатель ВЦИК, член Политбюро ЦК РСДРП и Председатель Моссовета, заявил:

– Какой бы ни был мой приговор, я заранее считаю его справедливым. Не оглядывайтесь назад. Идите вперёд. Вместе с советским народом следуйте за Сталиным.

Затем прокурор Вышинский выступил с заключительной речью, которую он закончил словами: «Взбесившихся собак я требую расстрелять – всех до одного!»

После вечернего заседания 23 августа суд удалился на совещание. Оглашение приговора ожидалось к полудню следующего дня. Однако глубокой ночью подсудимые снова были доставлены в Октябрьский зал Дома Союзов. В 2 часа 30 минут Ульрих огласил приговор. Все члены троцкистско-зиновьевского террористического блока были приговорены к высшей мере наказания – к расстрелу за террористическую деятельность и за измену.

И уже в ночь на 25 августа 1936 года в подвале НКВД на Лубянке, в присутствии Ежова и Ягоды, приговор привели в исполнение.

«Перед расстрелом, – сообщает «Новая газета», – Зиновьев, бывший вождь Коминтерна, «партийный царь» Ленинграда, а до этого – сосед Ленина по шалашу в Разливе, утратил человеческий облик. Он рыдал, выл, порывался целовать палачам сапоги, умоляя о пощаде. Был не в состоянии идти, так что к месту казни его дотащили, как мешок.

Второй наиболее именитый из 16 казнённых в ту ночь, Лев Каменев, вопреки мягкой профессорской внешности, держался стойко и с лёгкой брезгливостью сказал Зиновьеву: «Перестань же, Григорий. Умрём достойно».

Когда же пришло его последнее мгновение, Каменев не просил ни о чём и принял смерть молча…

Пули, которыми были убиты