Эдуард Володарский - Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

– Могу только добавить – влюбленное чудовище… – подсказал Мессинг.

Они проходили мимо ресторана, когда тяжелые дубовые двери с золочеными ручками распахнулись и на улицу вывалился человек в расстегнутом пальто и шляпе, сдвинутой на затылок. Это был Дормидонт Павлович, сильно пьяный и громко поющий:

На земле весь род людско-о-ой.Чтит кумир один бесценный,Он царит над всей вселенной.Тот кумир телец златой!

Простуженный бас Дормидонта гремел на всю улицу.

– Это, кажется, ваш? – тихо спросила Аида Михайловна.

– Наш, наш… – пробормотал Мессинг, быстро оглянулся по сторонам и бросился к Дормидонту Павловичу. – Дормидонт, Дормидонт, ты с ума сошел!

– Прочь от меня, еврейская морда! Зашибу-у! – возопил Дормидонт Павлович, царственным жестом отстраняя от себя Мессинга, и вновь завел на всю улицу так, что прохожие шарахались в стороны:

Много песен слыхал я в родной стороне,В них про радость, про горе мне пели.Но из песен одна в память врезалась мне -Это песня рабочей артели.Э-эй, дубинушка-а-а, ухнем!Э-эх, зеленая, сама пойдет!

– Прекрати немедленно! – взвизгнул фальцетом Вольф Григорьевич, и Дормидонт осекся, уставился на Мессинга, сопя и тяжело дыша.

– Тебе чё от меня надо, дьявол?

– Если ты сейчас не прекратишь орать…

– Я не ору, я пою!

– Если ты сейчас же не прекратишь петь, тебя заберут в милицию и будет страшный скандал, понимаешь? Это я тебе как Вольф Мессинг говорю, а Вольф Мессинг не ошибается, мой дорогой Дормидонт, ты это прекрасно знаешь!

– Знаю-у-у… – промычал Дормидонт. – Из всех евреев ты – самый страшны-и-ий!

Аида Михайловна тихо рассмеялась, наблюдая за ними. Дормидонт вдруг облапил Мессинга, навалился на него всем грузным телом и загудел:

– Вольфушка-а, я выпить хочу-у-у… а денег – черт-ма!

– Аида Михайловна, у вас есть дома выпить? – спросил, обернувшись, Мессинг.

– Найду что-нибудь… Только держите его, Вольф Григорьевич, а то он сейчас упадет.

Квартирка у Аиды Михайловны оказалась маленькой и опрятной. Но опрятность эта была нарушена грузной фигурой Дормидонта, развалившегося на небольшом диване и храпевшего во всю глотку.

Аида Михайловна и Мессинг сидели за разоренным столом. На одной тарелке лежали объедки и скомканная салфетка, рядом стояла пепельница, полная окурков от папирос, и пустая бутылка водки. А тарелки перед Аидой Михайловной и Мессингом сияли чистотой, рядышком лежали чистые ножи и вилки и стояла непочатая бутылка красного вина «Портвейн 777».

– Наливайте, Аида, хоть по рюмке выпьем, – прошептал Мессинг. – А то он, не дай Бог, проснется…

Аида Михайловна тихо рассмеялась и взяла бутылку. Наполнила рюмки и спросила шепотом:

– Вы портвейн любите?

– Я вообще не пью… но портвейн пробовал… настоящий портвейн.

– Где же это? В Кремле? – насмешливо спросила Аида Михайловна.

– Нет, в Португалии…

– Тогда вас ждет большое разочарование, – усмехнулась Аида Михайловна. – Это совсем не тот портвейн, который вы пробовали в Португалии…

– Я очень рад, что познакомился с вами, Аида. – Мессинг поднял рюмку. – Знаете, какое у меня сейчас чувство?

– Знаю…

– Знаете? Вы что, тоже телепат?

– Ай, бросьте вы свои штучки, Вольф! – Аида Михайловна чокнулась с ним и, выпив портвейн, сказала: – Какая женщина не знает о чувствах мужчины, когда он пришел к ней в дом, да еще выпивает с ней… Неужели для этого нужно быть телепатом?

Она улыбалась, насмешливо глядя на него, и покачала головой:

– Ах, Вольф, Вольф… какой вы неопытный мужчина…

Мессинг медленно поднялся, обошел стол и наклонился над сидящей Аидой Михайловной, обнимая ее за плечи и наклоняясь все ниже и ниже. И вот губы их слились в поцелуе…

– Радио включите, люди! – вдруг громыхнул сонный голос Дормидонта.

Аида Михайловна и Мессинг вздрогнули и отпрянули друг от друга, как школьники.

– Тьфу, чтоб тебя! – выругался Мессинг.

– Включите радио. Сводку Совинформбюро будут передавать, – прогудел снова Дормидонт и, открыв глаза, с бессмысленным выражением огляделся. – А где это я?

Аида Михайловна подошла к черной круглой тарелке радио, висевшей на стене у окна, повернула тумблер, и в комнате зазвучал глубокий голос Левитана: «Передаем сводку Совинформбюро…»

Дормидонт заворочался на диване, тяжело поднялся, сунул ноги в башмаки, медленно встал, снял со стула куртку и пошел к двери:

– Ладно, братцы, поспал, пора и честь знать. Спасибо, что приютили несчастного забулдыгу. До скорой встречи…

Стояла ясная лунная ночь, и комнате было почти светло. Они лежали на кровати обнаженные, прикрывшись одним тонким одеялом. Голова Аиды Михайловны покоилась на руке Мессинга. Он привстал, опершись на локоть, посмотрел ей в глаза, улыбнулся:

– Почему глаза такие печальные? Аида долго и молча смотрела на него.

– Что молчишь, красавица? Молви слово…

– Я тебя люблю. Я когда тебя увидела, сердце так и ёкнуло – это мой… это мой мужчина… – Она слабо улыбнулась.

– Странно, но я подумал то же самое, – тоже улыбнулся Мессинг. – Это называется любовь с первого взгляда?

– Мы слишком старые, чтобы влюбляться с первого взгляда?

– Я тебя не понимаю… – Он поцеловал ее в нос, глаза. – Я тебя не понимаю…

– И очень хорошо. Должен же ты хоть что-нибудь не понимать?

– Ты мне родишь сначала девочку.. потом мальчика, потом еще одну девочку.. а потом…

– Может, остановимся на одном мальчике и двух девочках? – вновь улыбнулась Аида.

– Ладно, там видно будет… – Мессинг стал целовать ее в губы, обнимая все крепче…

Э-эх, дубинушка, ухне-е-ем!Э-эх, зеленая, сама пойдет, сама пойдет!Подернем, подернем, да ухне-ем!

– выдохнул Дормидонт Павлович, стоя на сцене, и, вытянув руки перед собой, крикнул:

– А ну вместе, товарищи-и!

И зал дружно подхватил:

Э-эх, дубинушка, ухне-е-ем!Э-э-эх, зеленая сама пойдет, сама пойдет!Подернем, подернем, да ухне-е-ем!

С последним словом Дормидонт резко поклонился, выбросив руку до пола. Зал взорвался дружными аплодисментами. Улыбающиеся лица зрителей, обращенные к сцене, выражали восторг и восхищение. Публика в зале, в простых шинелях и потертых пальто, в матросских куртках и телогрейках, наслаждалась нечасто выпадающей минутой отдыха и, конечно же, прекрасными русскими песнями и могучим басом Дормидонта Павловича. Лицо Дормидонта тоже освещала широкая улыбка. Он был счастлив. Поднял руку, призывая к тишине. Зал медленно затихал, еще слышны были отдельные запоздалые хлопки. Дормидонт Павлович проговорил, устыдившись:

– Спасибо, дорогие товарищи. Мне прямо неловко как-то… как Шаляпину хлопаете…

В зале засмеялись, и вновь раздались аплодисменты.

– Разрешите объявить следующий номер! Всемирно известный телепат Вольф Мессинг. Психологические опыты! И его помощница – Аида Раппопорт! Готовьте ваши вопросы, товарищи!

На сцену с разных сторон кулис вышли Мессинг и Аида Михайловна. Зал вновь разразился дружными аплодисментами.

– Я понимаю, он человек важный, занятой… Мил человек, ты только фоточки ему покажи да спроси… – журчала пожилая женщина, сухонькая, сгорбленная, скорее похожая на старуху. Усугубляло это впечатление и пальто с облезлым заячьим воротником, и старая шаль, закрывавшая голову, оставляя открытым только изрезанное морщинами лицо.

– Ох, бабуля… – вздохнул Осип Ефремович. – Я же говорю вам…

– Какая я тебе бабуля, милый, – улыбнулась женщина. – Мне покудова сорок семь только. Жизнь, правда, не сладкая досталась, видно, и верно старухой выгляжу..

– Нда-а… – опять вздохнул Осип Ефремович, тасуя фотографии, как карты. Потом разложил их на столе – шесть снимков. На пяти изображены молодые веселые ребята, на шестой – мужчина средних лет.

– Попроси, мил человек, уж как тебя и просить-то не знаю. Деньжонок у меня нету, но я тут собрала, что могла… яиц десяток, сальца кусочек. – Женщина взяла со стула белый тугой узелок, хотела положить на стол перед Осипом Ефремовичем, но тот отстранил ее решительным жестом.

– Вы с ума сошли, гражданка? Вольф Григорьевич помогает людям бесплатно, сколько раз говорить можно? – Осип Ефремович вновь посмотрел на фотографии. – Значит, пятеро сыновей и муж?

– Именно так, мил человек, пятеро… Иван, Петр, Гришка, Витюша и Игоречек, самый младшенький… и муж Николай Григорьич…

– Ты же сказала, что младшенькому, ну Игоречку – только шестнадцать исполнилось – как же он-то в армию попал? – недоверчиво спросил Осип Ефремович.