Любимый город - Александр Поволоцкий

хорошо стреляю”, - уже в который раз повторила она, кажется, сомневаясь, что ей верят. “Карина умеет”, - кивнула Оля. Вот, оказывается, как звали эту третью сестру. “Хорош командир, — укорил себя Астахов, — никого по именам не помнишь!”

Несколько человек идти на прорыв отказались, среди них и пожилой гинеколог, который, к удивлению Астахова, работал и как будто не уставал.

— А я, извините, с ранеными останусь, — сказал он виновато, — Знаете, лет сорок назад сходил однажды на охоту и понял — не могу по живому стрелять…

У Астахова не оставалось сил ни удивиться, ни посочувствовать. Нужно собрать боеспособных — к закату — старые склады.

* * *

У полуразрушенных складов людей собралось порядочно. Была даже какая-то организация. Скомандовали построение, Астахов на глаз прикинул, что собрался где-то полк. Ну, да, полк, без артиллерии, без тылов. Мимо строя пошли люди с тачками — выдавали одну гранату на двоих, и даже немного винтовок и патронов безоружным.

Астахов вертел головой, высматривая “сержанта-лейтенанта”, а тот выскочил, словно из-под земли. За ним, как привязанный, терся давешний связист, и там же шли два техника с аэродрома. У “сержанта-лейтенанта” был ППШ, а остальные при карабинах. Астахов со своим пистолетом на четверых почувствовал себя бестолковым и не умеющим устроиться — куда и когда “ушел” его автомат, он силился и никак не мог вспомнить. Ему выдали карабин и три обоймы. Девушкам сказали: “И на мужчин не хватает”.

— Ну ты даешь, лепила! Прям малинник с собой. Не, я понимаю, что проверенные товарищи и все такое. Но ты ненормальный. Молодец! — кажется, “сержант-лейтенант” говорил с совершенно искренним восхищением, без насмешки, — Такие и сами выживают и других вытаскивают. Извините, девочки! Если он вас с собой берет — значит, вы внутри покрепче многих мужиков будете. А сейчас важнее, чтоб человек внутри не сломался. Так, командование!

— Равняйсь… равняйсь… равняйсь… — побежало вдоль строя. Кажется, командир уже не мог отдавать приказы так, чтобы его слышали все.

Полковник, тот самый, с орденом, шел вдоль строя. Что-то отсчитывал, указывал пальцем и командовал.

— Ах ты ж сука… — пробормотал “сержант-лейтенант” и стал что-то торопливо высчитывать, глядя на приближающееся начальство.

Астахов ничего не понимал, и не понял, даже когда “сержант-лейтенант” воткнулся в строй, потеснив кого-то, чуть ли не перед самым носом полковника.

— Покомандовать хотите, сержант? — неприязненно спросил тот, — Ну, командуйте взводом. По окончании расчета выступаем. Двигаемся скрытно. Передовые группы снимут вражеских наблюдателей. Сигнал — три красных вспышки фонариком стоп, три белых — продвигаться. В случае открытия огня действовать по обстановке. Ясно?

— Так точно, — ответил свежепроизведенный командир взвода и взял под козырек.

Полковник, не слушая его, уже шел дальше, отсчитывая очередную тридцатку.

Только теперь Астахов понял, что же так опечалило “сержанта-лейтенанта”. Если командиром взвода назначают каждого тридцатого… Но другого варианта не будет.

* * *

Началось все даже неплохо. До восхода луны успели выйти к передовой. Шли в первой волне. “Сержант-лейтенант” вел свой временный взвод странно — не выпадая из общей линии, но каким-то зигзагом. Не уходя далеко от возможных укрытий, сообразил Астахов.

Судя по фонарикам, дважды удавалось без шума снять немецких наблюдателей. Остановились в третий раз. “Сержант-лейтенант” вдруг зашипел “Ложись!” Астахов тут же упал, и секунду спустя одинокая фигура оторвалась от земли и с криком “Ура!”, со штыком наперевес бросилась вперед.

Астахов не успел даже подумать “Вот все и кончилось”, как все, действительно, кончилось. Загрохотал, плюясь огнем, пулемет из немецкого окопа и вся линия обороны словно вспыхнула — полетели в небо осветительные ракеты, заливав мертво-зеленым светом застывших людей, и тут же в эту массу ударили, не считая патронов, немецкие винтовки и пулеметы. Залечь не успел почти никто. Несколько разрозненных ответных выстрелов — и шедшие следом волны с криком бросились назад.

— Взвод! Ко мне! — “сержант-лейтенант” орал в полный голос, и все равно за грохотом стрельбы его было еле слышно. Оказывается, он успел найти какую-никакую лощинку, а может, еще раньше ее знал. Астахов повторил команду и ползком втиснулся в укрытие. Не то мелкая лощина, не то просто большая яма была, на взгляд, глубиной с суповую тарелку, и густо заросла можжевельником. Лежать там было удобно, как в мотке колючей проволоки.

— Как немцы пойдут, лежать тихо! Не шевелиться! Не стрелять!

Не очень понятно было, чего он предполагал этой тактикой добиться, но своих идей ни у Астахова, ни у девчонок, ни у трех остальных членов маленькой группы, не было.

Немецкая цепь поднялась и двинулась. Судя по отдельным выстрелам, добивали раненых и гнали залегших, как зайцев. Уже когда стали слышны шаги, Астахов понял — ямка, где они лежали, на обратном от немцев склоне холмика, а с немецкой стороны заросла можжевельником по пояс. На танке не проехать. И, действительно, их укрытие обошли с двух сторон. Наверное, немцев ослепил собственный огонь, от чего они не заметили никого в зарослях. А может и просто не стали присматриваться, решив, что в эту колючку никто не сунется.

Совсем рядом что-то пролаяли по-немецки, в ответ помянули вроде бы черта, а следом фельдфебеля. Первый голос рявкнул что-то еще, всю фразу Астахов не понял, но слово “граната” в переводе не нуждалось.

Потом в кусты что-то с силой швырнули, он поднял глаза и замер: граната, немецкая “колотушка”, повисла на кустах почти над головой. Ее длинная деревянная ручка закачалась на жестких можжевеловых ветках, словно грозя пальцем.

— Вот и конец, — подумал он, не в силах оторвать взгляда от верной смерти. Прошло невесть сколько времени, когда “сержант-лейтенант” встряхнул его за плечо и зашептал

— Ну, лепила, ты фартовый! Да не смотри ты на нее, не взорвалась. Живо, за мной, бегом. Не отставать. Я залег — все легли. Я побежал — все побежали. Не стрелять!

И двинулись. Где бегом, где ползком, сержант вел их группу так уверенно, будто накануне прошел этот маршрут днем. Когда поднялась луна, они были в добром километре от передовых немецких окопов. Вышли ввосьмером. За “сержантом-лейтенантом” пошли тот самый связист да два техника с аэродрома. За Астаховым — три девчонки.

“Неужели мы одни вырвались?” — подумал он и словно в ответ где-то в ночи — с непривычки не определить расстояние — бухнула граната и захлопали выстрелы. Потом свистнуло рядом и с отвратительным чмокающим звуком две пули нашли цель. Связист, поспешавший следом за Астаховым, будто споткнулся на бегу, налетев на него с размаху. Не застонал, не вскрикнул, только зашипел от боли, прижимая к груди простреленную