Валентин Костылев - Иван Грозный

В Нарве темные, закопченные люди тушили пожар, ратники копьями раскидывали по земле горящие бревна и доски. Им помогали жители Нарвы.

Замок, со всех сторон окруженный пожарами, с диким, отчаянным ревом выплевывал из бойниц огонь и железо. Громадные ворота его, украшенные бронзовыми щитами, казались неприступными, мост через ров был поднят.

Тучи стрел золотистыми змейками мелькали в огне пожарища, осыпая Ивангород. Одна стрела слегка задела Андрейку.

Иногда вылетали ядра с вершины крепостной башни «Длинного Германа».

В свирепом реве огненной стихии слышались человеческие вопли, вой псов, резкие стоны рожков.

Андрей снова зарядил пушку, направив теперь дуло орудия на железные ворота замка, около которых толпились с самопалами ландскнехты... Андрей, казалось, сам слился с медью пушки, застыл, затаив дыхание. «Матушка, выручай!» Вот... вот... «Господи благослови!» Зачадил фитиль...

Страшный грохот потряс воздух – ядро пробило ворота; немцы полетели в ров; туча пыли и дыма расплывалась вокруг замка...

Андрей, красный, взволнованный, сиял от счастья: к воротам, перебрасывая через ров бревна и доски, устремились русские. Завязался бой, жестокий, упорный.

Земля жгла ноги. Дышать становилось невозможно. Огонь ревел, метался под порывами ветра. Около головы взвизгивали стрелы, так и жди – ужалят!

– Пылко! Несусветимо пылко! Ух! – невольно воскликнул Герасим, когда толпа ратников, предводимая Грязным, очутилась среди огня, спасая обывательское добро и товары на площадях и в нетронутых пожаром амбарах.

Полотно, бочки с воском и жиром, груды железа сваливали кучами в огородах и садах. Отсюда ратники, не страшась вражеских стрел, сносили добычу на берег.

Роясь в посадском добре, Герасим и Кречет подшучивали друг над другом. Герасим нашел среди рухляди какую-то шляпу с косматым пером и подарил Кречету. Тот надел ее вместо шлема и стал похож на домового. А Васятка подарил Герасиму слитое из олова чудовище с длинным носом, закрученным трубою в кольцо, и двумя рогами там, где должен быть рот. Толстое, большое чудовище на четырех ногах. Герасим решил, что это ливонский Бог, и сначала плюнул в него, а потом бросил в огонь.

Татарские наездники спешились и, грузно переваливаясь в своих мягких сапогах, таскали на спинах седла, конскую сбрую; попадая под обстрел, ползком подбирались к берегу, где ожидали их кони и товарищи в челноках.

Герасим и Кречет стали искать убежища от огня. Зипуны их так нагрелись, того и гляди, вспыхнут. Ивангород осыпал Нарву каменными ядрами, и они шлепались в пожарище, поднимая столбы искр.

– Ух, жарко! Родимые! Не задохнуться бы!

– Терпи, голова, воеводой будешь!..

– Хушь бы до того чертушки добраться...

Герасим указал рукой на большой каменный дом с башнями.

По земле ползали синие огоньки, кусали ноги. Едкий дым исходил из тлеющих лоскутьев одежды, белья, разметанных в огне копьями и ветром. Перепрыгивая через горящие балки, ратники добрались до этого дома. Вбежали в распахнутую настежь дверь, поднялись по лестнице. Испуганная кошка ткнулась прямо в ноги, струхнул Герасим: думал – оборотень! Ругнулся, перекрестился. В окнах отсвет пожарища; в комнатах, как днем. Наверху, в большом зале, нашли спрятавшуюся в угол какую-то женщину: стоит, дрожит, лепечет непонятное. Кречет шепнул Герасиму:

– Давай пытать? – И, обратившись к пленнице, усмехнулся: – У, ты, ягодка!

Герасим вспомнил о Параше, ему стало противно слушать прибаутки Кречета. Он пошел прочь. Позади послышался женский визг. Крикнул Герасим со злом: «Васятко!» Никто не ответил. Герасим плюнул, выбил окно, стал смотреть в сторону замка и увидел там среди огня у разбитых ворот человека с развеваемой ветром белою хоругвью. «Не привиденье ли?! Чур-чур меня! Что за чудо?!»

В замке переполох.

Из Ивангорода смело пришел «изменник-перебежчик» Бертольд Вестерман. Окружившей его, возмущенной его появлением толпе рыцарей он сказал:

– Меня послали русские воеводы. Они предлагают вам сдать замок и обещают выпустить фогта с его слугами и лошадьми и всех ландскнехтов с их женами, с детьми и с имуществом; а кто пожелает остаться на своих местах, тому царь обещает построить из своей казны дома лучше тех, что у них сгорели.

Рыцари ответили:

– Не бывать этому! Воеводы поступают несправедливо. Перемирие заключено, и послы наши в Москве, а они напали на нас, пользуясь случившейся с нами бедою. Как мог ты передаться на сторону царя? Разве ты не немец?

Вестерман ушел из замка.

Перед ним снова спустили уцелевший мост через ров. Благополучно возвратился он в Ивангород.

Генриетта сидела на берегу и, дрожа от страха, поджидала отца. Вместе с ним она пошла к воеводам. Куракин обнял и поцеловал Вестермана.

– Спасибо, друже! Хоть ты и немец, а хороший человек. Царь одарит тебя за верность. Однако иди снова к ним... Чего они там юлят, как гостья Федосья! Скажи им, – Бог покарал их, а не мы, за их грехи. Пускай принимают, пока им дают, помилованье, а то коли не примут теперь, то в другое время оно им не дастся.

Генриетта залилась горючими слезами, вцепилась в отца, не пускает. Вестерман нахмурился, закусил губу.

– Коль боишься, так не ходи, иного пошлем... – сказал Куракин. – Есть у нас нарвские немцы, что заодно с нами. Сговоримся с ними.

Вестерман, освободившись из объятий дочери, хмуро покачал головой:

– Не было случая, чтоб Бертольд Вестерман чего-либо боялся... Напрасно так говоришь, воевода... Пойду я.

Он тихо сказал Генриетте что-то по-немецки. Она вытерла слезы, пошла провожать его до лодки.

Над Нарвою расползалось великое зарево. Казалось, само небо горит. Ветер приносил с того берега зной, удушливый запах гари и рев огня.

Туда, в этот ад, надев кольчугу и железный шлем, смело, с достоинством, снова отправился Бертольд Вестерман. Ратники, следя за ним, удивлялись:

– Вот так храбрец! Смело правды добивается.

Через голову Вестермана летели ядра и стрелы как с той, так и с другой стороны. Но ни Бертольд, ни его дочь не замечали того. Генриетта помогла отцу сесть в лодку. Гребцами были бородатые даточные люди. Они успокаивали плакавшую на берегу дочь Вестермана:

– Ладно, девка, ничаво!.. Бог не выдаст, свинья не съест! Стреле места хватит и без нас. Гляди, что простору!

Переплывая через реку, Вестерман почувствовал, как по его шлему скользнула стрела. Он настойчиво преодолевал все препятствия по пути к замку. Опять поднял хоругвь. Заскрипели цепи, мост медленно опустился; в пролете ворот его с нетерпением ожидала толпа рыцарей и горожан.

Вестерман в точности передал все сказанное воеводой.

Молча выслушали его рыцари. Вестерман не заметил в них прежней заносчивости. Командор обороны замка и нарвский предикант[60] Зунен вежливо попросили передать воеводе, что им нужно время до утра, подумать.

Вдруг вбежала стража, спустившаяся с «Длинного Германа», и крикнула:

– Наши рыцари идут!

Переговоры с Вестерманом были тут же прерваны. Радостно оживился замок. Вслед Вестерману раздались крики: «Изменник! Смерть тебе! Будь проклят!»

С холодной улыбкой он выслушал оскорбления.

Опять вернулся он в Ивангород. Генриетта крепко обняла отца.

– Теперь уж я тебя никуда не пущу! Если тебя убьют, что буду я делать?.. Матери у меня нет, ты один у меня остался.

Причитанья дочери больно было слушать Бертольду. Он сказал:

– Наш кровожадный фогт губит немцев. Бертольд Вестерман на полдороге не останавливается. Если мне придется идти в замок еще и еще раз – я пойду. Горожан надо спасти от гибели. Они наши с тобой братья. Коли что случится со мной, Бог тебя не оставит, но я пойду. Никто не может меня теперь остановить.

Рыцари вновь стали просить об отсрочке ответа, о чем Вестерман и доложил Куракину.

Воеводы и слышать не хотели об отсрочке. Они тотчас же приказали пушкарям и пищальникам усилить огонь по Нарве. Грохот и свист поднялись с еще более страшной силой. Пороховой дым застилал окрестности густыми сизыми облаками.

Гневное лицо Куракина стало страшным. Глаза свирепо блестели, серые брови сдвинулись, рука судорожно сжимала рукоять меча.

– Ступай, храбрый Бертольд, – сказал он охрипшим от ярости голосом, – уведомь в последний раз ливонских мухоморов, – мы не дадим им ни единой минуты роздыха; пуская не ждут, когда мы подомнем под себя их замок. Горе тогда будет твоим немцам! Скажи и посадским в замке, чтоб не надеялись на рыцарей... Между ними и нарвскими горожанами русская сила стоит... Никакие защитники к ним не подойдут на помощь, а то, что сторожа увидели с «Длинного Германа», объяви им: это наши московские воины... идут нам в подмогу.

Ни слезы, ни мольбы дочери не могли помешать Вестерману снова переправиться через реку и снова под огнем обоих противников пробраться к замку.