Искупить кровью! - Роман Романович Кожухаров

дале топать. Ну, выставили меня в караул, возле как раз вагона… Через три путя всего… А там ящики с тушенкой… Одну, думаю, всего возьму…»

– Одну! Ну ты даешь, путя… – не преминул подначить Бесфамильный, бывший зэк, вместе с Малявиным один из самых близких дружков Краги.

От Колобова Андрей слышал, что он отсидел почти половину большого срока, еще с тридцатых годов, за двойное убийство. Напал на кассира сельского магазина, когда та везла выручку в райцентр. Женщина взяла с собой дочку, девяти лет…

– Тут на меня обходчики и натолкнулись… Отвели меня к политруку, а тот, майор… Пост покинул, госимущество пытался расхитить… А я че, на майора я не в обиде. Он на сына похоронку получил накануне. И так мужик строгий… Даже слезинки не выдал, когда про сына узнал. Да только после того совсем лютый стал… Ну и вот, в особый… А потом трибунал и сюды…

А после ужина новоиспеченный штрафник под хохот всего отделения каждые пять минут просил у старшины «отлучиться до ветру».

– Что, рядовой Иванчиков, не выдержали твои кишки испытания союзническим жирком? – кричал ему вслед Колобов и приговаривал: – Смотри, какие сложные отношения складываются у тебя с американской тушенкой!

Бесфамильный, вызывая новый приступ хохота, добавлял:

– Скорее, накладываются!.. Ну, вылитая Саранка!..

XII

– …Эй, Саранка, ты чего, заснул? – одернул Аникин бойца.

– Не, товарищ командир…

– Заело, что ли? – разозлился Аникин. – Чего ты меня командиром обзываешь?

– Так Колобова убили… – пробормотал белыми губами молодой солдат.

– При чем тут Колобов? – зло ответил Аникин.

Его приводил в ярость вновь накативший на Иванчикова приступ страха. Словно бы он сам боялся сейчас заразиться этим страхом.

– Сам знаешь чего… – вдруг проговорил Крагин. Он поморщился, пытаясь устроиться удобнее у танковой брони. Аникин промолчал, а потом почесал под каской ушибленное на затылке место.

– Досталось танкистам… – кривясь, кивнул Крагин вверх, на развороченную башню.

– Прямое попадание… – отозвался Андрей. – Похоже, что никто из экипажа не выжил.

– Зато нам укрытие соорудили что надо, – нехорошо усмехнувшись, процедил Крагин.

Аникин, стиснув зубы, промолчал. В этот миг он пожалел, что тащил Крагина из-под огня и сделал ему перевязку. Надо было оставить, чтобы истек он своею ядовитой кровью и не скалился над погибшими танкистами. Пули выщелкивали по металлу без передышки. Словно чья-то рука сыпала и сыпала смертельный горох на броню «тридцатьчетверки». Известно чья… Сидят, сволочи, в своем блиндаже непробиваемом, и ничем их оттуда не выкурить.

– Засек, гад пулеметный, что мы за броню укрылись, – отозвался на выщелкивание пуль Крага. – Сейчас и минометы накрыть могут. И не высунуться. Будет нам винный соус… Назад надо канать.

– На тебя не угодишь, Крагин… Могила стальная танкистская как укрытие уже не годится? Отойти… Что толку, если потом опять напролом лезть. Сам слышал приказ: «Высоту 200 взять во что бы то ни стало»… – процедил Аникин. – И наши, и Марчука взвод головы поднять не могут.

– Да, здорово нас немчура прижала…

– Ничего… – как бы рассуждая, огляделся вокруг Андрей. – Сейчас мы ее отожмем…

– Ага, касками закидаем… – морщась и кусая губы, огрызнулся Крага. – Погодите, чего это?..

– Это пулемет… – непонимающе протянул Саранка.

– Да нет… в танке…

Среди пулеметного лая и нескончаемых залпов легких немецких пушек Аникин вдруг различил странный стук. Странность его была в том, что стучали словно бы далеко-далеко, но… совсем рядом, где-то у самого уха.

– Стойте… так это ж из буркала танкового!

XIII

Буркалом Крагин назвал шарообразное гнездо танкового пулемета. Оно нависало прямо над их затылками. Андрей постучал по гнезду, потом, взявшись за ствол винтовки, прикладом по люку механика. В ответ вновь послышался стук, но уже более энергичный, какой-то скрежет, возня. Потом все переместилось наверх, к нависшему над ними люку. Крышка откинулась неожиданно, так, что все трое вздрогнули от напряжения и невольно крепче взялись за оружие: Андрей – за свою «эсвэтэшку», Крага притянул к груди ППШ, а Саранка, испуганно вжав голову в плечи, занес свою «мосинку», словно изготовившись ударить разбитым прикладом первого, кто появится в люке.

– Не кипишуй, Саранка… – почему-то шепотом, замерев в ожидании, проговорил Крага, не отрывая, как и остальные, взгляда от распахнувшегося проема люка. Несколько секунд, которые показались штрафникам вечностью, оттуда никто не показывался. Потом появился… ствол пулемета. Танковый «ДТ», жирно блеснувший в тусклом свете серого дня толстым слоем масла, показалось, сейчас вывалится прямо солдатам на головы. Но, стукнувшись, пулемет повис на броне. Показалась сжимающие цевье рука, такая же жирная, блестящая сажей и копотью, затем голова – перепачканное и такое же черное, как шлем, молодое лицо танкиста. Скользнув по ним невидящим взглядом, танкист прохрипел:

– Держите, братцы…

Аникин еле успел подхватить рухнувший вниз «ДТ».

– Давай, Саранка, не спи…

Саранка достаточно ловко поймал три пулеметных диска к «ДТ», один за другим брошенные танкистом из проема люка. Затем его тело, словно мешок, вывалилось прямо на головы штрафников.

– Есть кто живой еще? Есть кто живой…

Танкист, не слыша вопросов, хрипел про фашистов, ошалело порывался бежать бить гадину.

– Ты слышишь или нет?! – Аникин, тряхнув за грудки, стянул с него шлем. Кровь алыми струйками текла из ушей танкиста.

– Не слышит он, перепонки, видать – в клочья, – констатировал Крага. – Дай ему лучше в рыло, придет хоть в себя.

– Я тебе сейчас… в рыло…

Танкист, видимо, по губам понял, о чем его спрашивают. Немного утихнув, он замотал головой и схватился за уши. Видать, почувствовал боль, приглушенную первой волной шока.

– Убило командира, наводчика Саню… Всмятку обоих… в башню… – сбивчиво затараторил танкист, пытаясь вырвать из рук Аникина пулемет. – Авилов, механик, не дышит, кровища из ушей…

Он шлем снял, жарко ему было…

– Да погоди ты… – Аникин осторожно, но властно стиснул дрожащие кисти танкиста. – Куда тебе сейчас пулемет…

Но танкист не унимался. Он словно понял, что речь идет о пулемете.

– Из-за него задержался… Без «курсового», решил, не уйду… Вылезу и всех за Авилова покромсаю… Заклинило шаровую от попадания… Провозился, пока снял пулемет…

– Молодец, стрелок… и диски с собой прихватил… – одобрительно заметил Крага.

– Я же говорил, что нажмем на фашиста… – тряхнув в подтверждение своих слов пулеметом, поддержал его Аникин. Теперь фашистам можно дать прикурить.

Танкист снова дернулся, пытаясь выхватить пулемет:

– У Авилова трое детей, девочки, младшей – год и два месяца… Давить фашистов, за Саню, за Авилова…

– Дай ты ему свою «эсвэтэшку»! – подсказал Крага.

XIV

На миг Андрей заколебался. Слишком привык он к своей винтовке. Можно сказать, сроднился с ней. Ежедневная чистка и смазка своей «эсвэтэшки» стали для Аникина своеобразным ритуалом, любимым часом суток.